В этот момент он почувствовал, как вокруг него постепенно сплетается ловушка. Как пространство, в котором он жил, начинает сжиматься. И теперь, когда Соль Хва оказалась вне стен обители, у него могли остаться считаные дни, прежде чем кто-то решит, что “он готов.” Готов – для назначения, для контроля, или для утраты свободы…
…………
Ветер, что дул с Пятого Пика той ночью, был особенно холодным. И даже костяные глифы, запечатанные под одеждой, не давали привычного тепла. Соль Хва уехала. А значит – он остался один. Но он был готов. Небо в тот день было тяжёлым, будто и оно знало, что впереди будет нечто трудное. Нечто такое, что пахнет пылью древности, кровью сдержанных слов и холодом безмолвного приговора.
Старейшина Йонг Мин, одетый в своё привычное потертое серое одеяние с пятном от тяньского масла на рукаве, был необычно серьёзен. Даже его шаги, обычно слегка покачивающиеся и расслабленные, теперь звучали глухо и решительно. Как шаги по мосту, который вот-вот оборвётся.
– Меня и тебя Совет вызывает… Явно не ради беседы… – Прошептал он Андрею по пути, не оборачиваясь. – Ты стал слишком неудобен. Они попытаются взять тебя под свой контроль. Но не силой… Законом. Точнее, тем, что они называют законом.
И правда. Когда они поднялись на восьмую террасу, к Залу Совета Старейшин, всё внутри уже говорило о серьёзности сложившейся ситуации. Впервые за многие месяцы Андрей увидел перед собой всех старейшин секты Пяти Пиков Бессмертных. В парадных одеждах, с символами своих Пиков. Алые облака Вечного Пламени… Серебряные спирали Пика Скрытых Волн… Мрачный символ Запертой Глубины… Кости журавля и сломанного меча – Пик Разрушенного Дао… И в самом центре – массивное кресло с нефритовым навершием, в котором восседал сам глава совета, Великий Старейшина Хван До Ин.
Но прежде, чем заговорили старейшины, Андрей заметил их. У дальней колоннады, словно украшения на заднике спектакля, стояли пять девушек – молодые, яркие, нарядные, с тонко причесанными волосами и безупречными одеяниями в цветах своих семей. Практически сразу он узнал их. Дочери, внучки и даже племянницы уважаемых родов. Тех самых, что когда-то смеялись над ним, что называли его “немой тенью”, “алхимическим балластом”, “чужаком с полудиким взглядом”.
И теперь даже они были приглашены на заседание. И сейчас они смотрели на него в открытую, с тонкой, но едва сдерживаемой брезгливостью. Как на зверя, которого приказано приручить – но которого совсем не хочется касаться. Некоторые улыбались – натянуто, пусто. Одна, в особенном красном наряде с чёрной вышивкой журавля, едва заметно скривила губы, когда он вошёл, словно почувствовала запах, который не должна была терпеть.
– Ученик… Анд Рей… – Наконец прорезал тишину голос Великого старейшины секты, он не был резким – наоборот, тёплым, ровным, почти учительским. – Мы собрались здесь не для суда. Пока что. Мы собрались, чтобы поговорить. Или, вернее, услышать от тебя внятный ответ на вопрос, почему ты отказываешься от возможности встать на настоящий путь в рамках нашей секты?
Он посмотрел на Андрея пристально, словно изучая стекло под лупой:
– Ты получил более чем достаточно помощи от наз. Образование, наставничество, доступ к библиотеке, помощь в тренировках, ресурсы. Всё это было сдалано за счёт секты. Ты же, в ответ, игнорируешь правила, что установлены ещё при основании Пяти Пиков Бессмертных…
Его слова тут же подхватил следующий старейшина – с седыми бровями и медленным, едким голосом:
– Тебе предлагали наставника из числа Воинов Пика. Ты отказался… Тебе предлагали вступить в союз с уважаемыми семьями. Ты отказался… Ты игнорируешь приглашения, отказываешься от аудиенций, молчишь, когда тебе задают вопросы. Что это? Гордыня? Не рано ли? Пренебрежение? Или ты всё ещё думаешь, что можешь остаться здесь, но жить по собственным законам?
– Это, юноша, – нарушение Кодекса Внутреннего Следования, – произнёс старейшина с Пика Разрушенного Дао. – Ты обязан идти по пути, которым ведёт тебя наша секта. Иначе… Ты не в секте. А если ты не в секте, то значит, что ты вне закона на этой земле.
В этот момент вперёд шагнул Йонг Мин, и хотя голос его слегка хрипел, но он говорил без страха:
– Это всё голословные обвинения! Анд Рей никого не предал. Он не нарушал приказов, не покидал территорий, не оскорблял ни семью, ни род. Он тренируется, учится, работает усердно. Его “молчание” – не вызов, а выбор. А все эти приглашения, что вы ему “великодушно” предлагали – больше походили на оковы. – Он гневно ткнул пальцем в сторону стоящих в углу девушек. – Вот что это за представление? Выбор кому-то из вас “выгодных” невест? Или допрос? Если вы хотите породнить его с кем-то из секты – то проводите собеседование, а не стройте показательный фарс. Парень не хочет становиться марионеткой. Это разве преступление?
Но ответ на его вспышку был холодным. Старейшина Юй Мин произнесла с явным нажимом:
– Это не фарс. Это порядок. Ты сам нарушаешь равновесие, Йонг Мин. Ты привязал к себе того, кто уже не принадлежит только тебе. Он – ресурс секты. Ты – всего лишь его первый держатель…
Возмущённые голоса старейшин только усиливали свой давление. Они били по парню, будто волны. Нет. Они пока что не кричали. Но каждое их слово было молотом, каждая фраза – приговором вежливости, за которым стояла угроза изоляции или насильственного решения.
– Ты обязан принять наставничество старших…
– Ты обязан вступить в родовую связь, если кем-то достойным был выбран как кандидат…
– Ты не вправе отказываться от воли Совета…
– Ты уже давно не ученик одного мастера. Ты – актив секты. И актив должен служить цели…
Андрей же всё это время молчал. Но в его взгляде что-то изменилось. И это был не страх. Не вызов. Даже не ярость. Просто тишина, натянутая, как струна перед ударом. Как перед первым шагом к пространственному разрыву. Как перед последним, что ещё удерживает от ухода. И всё только потому, что он уже и сам прекрасно понимал, что всё то, что будет дальше – пойдёт совсем не по их правилам. Они могут говорить. Давить. Решать. Но он уже принял своё решение. И в следующий раз – он не придёт в этот зал. Тишина, что повисла в зале после слов о “ресурсе секты”, казалась почти физической. Даже утренний свет, что лился сквозь высокие окна Зала Драконьего Плетения, теперь выглядел тусклым, холодным – словно сам воздух содрогался от напряжения.
Андрей стоял прямо, не двигаясь. Молчал. Его взгляд был холоден. И это уже не был покорный взгляд слуги, к которому тут все привыкли. Лицо парня застыло непроницаемой маской. Как камень в основании обрыва. Кажется неподвижным, но он уже отрывается от скалы.
Старейшина Йонг Мин снова шагнул вперёд. Его серые брови дрожали от сдерживаемых эмоций, лицо налилось кровью от ярости, но голос его поначалу оставался сдержанным. Да. Он был стариком. Но он всё ещё был старейшиной этой секты. Или, по крайней мере, думал, что был. Он вскинул руку, демонстративно повернув её, открывая внутреннюю сторону манжета. Там, слегка потускневшая от времени, но всё ещё сиявшая мягким серебром, светилась печать Совета Старейшин – символ, что носили лишь признанные представители с правом голоса, с правом на ученика, с правом слова.
– Я хочу напомнить, – медленно и чётко начал он, – что, несмотря на то что я не выхожу к трибуне с речами и не участвуя в формальных спорах… Я всё ещё остаюсь старейшиной, входящим в Совет. И у меня есть полное право брать ученика. По древнему закону секты – если ученик добровольно следует за мастером, Совет не имеет права принуждать его к смене наставничества.
Он сделал паузу, и в эту паузу – никто не вмешался.
– А значит, – продолжил Йонг Мин, – все эти обвинения и попытки давления, всё это – ничто иное как нарушение тех самых кодексов, на которые вы только что ссылались. И я требую… Да! Требую! Прекратить эту демонстрацию силы и оставить моего ученика в покое.
После таких слов, видимо просто не ожидавшие подобного сопротивления с его стороны, несколько мгновений члены совета просто молчали. Но молчание было не смятением. Это была пауза перед ударом. Велики старейшина Хван До Ин, всё тот же, что и начал эту “беседу”, неспешно поднялся с нефритового кресла. Он был высоким, сухим, и двигался, как клинок. Практически беззвучно, но точно и без лишней теплоты. Он взглянул не на Андрея, а прямо на Йонг Мина. И в его глазах не было ни капли жалости. А лишь жалобная вежливость, опасная, как тишина перед смертельным плетением.
– Старейшина Йонг Мин… – Произнёс он ровно. – Вы давно пребываете вне Совета. Давно не участвуете в обсуждениях, не исполняете обязанности. Более того… Ваше отстранение от главного континуума принятий решений было зафиксировано самим старейшиной Гу Чхоном ещё десять лет назад. Вы продолжаете носить печать, но не участвуете в жизни секты. И сегодня – вы поставили себя в оппозицию к Совету. Вы называете это "правом"? А Совет называет это – упрямством, граничащим с предательством интересов нашей секты.
Он опустил глаза на браслет, что свисал с запястья Йонг Мина.
– Посему, с этого момента… вы более не считаетесь действующим старейшиной. Ваш доступ к совету аннулируется. Ваши привилегии отзываются. Ваша печать – недействительна.
И в это мгновение тишина в зале вскипела. Кто-то из старейшин кивнул. Кто-то отвернулся. Кто-то – улыбнулся, очень медленно и хищно.
Йонг Мин видимо не сразу понял того, что только что произошло. Он просто стоял с приподнятой рукой, на которой всё ещё сияла печать, как будто она одна могла опровергнуть услышанное. В его глазах мелькнула пустота, а затем – растерянность, как у человека, который вдруг осознал, что дом, который он строил десятилетиями – уже не его. Он сделал шаг назад, рука с печатью дрогнула.
– Вы… – Заговорил он хрипло, но сам себя оборвал. – Я был с вами, когда основывался Пик Разлома…Я лечил раны старейшине Чо Кону, когда его чуть не разорвало в бою с демоническим духом… Я с вами же поднимал стены этой секты, и теперь… теперь вы…