Телохранителей было двое: один у двери в позе Харона, ожидающего пассажиров, второй позади кресла хозяина: этот был опаснее остальных, судя по телосложению, позе и взгляду, которым он с головы до ног смерил Матвея.
– Кто вы? – осведомился прокурор приятным голосом, тоже не хилый, с приличной мускулатурой, почти без жировых прослоек.
Матвей подал удостоверение охраннику у двери, тот передал его Шерифу. Хотя, возможно, никто из телохранителей не знал его под этой кличкой.
– Чем обязан?
– Я хотел бы поговорить с глазу на глаз, – буркнул Матвей. – «Светиться» с информацией мне ни к чему.
– Вот уж позвольте не согласиться. Вы сами напросились на встречу, не я, так что принимайте мои условия. В этой комнате лишних нет.
– Самодовольный дебил, – угрюмо усмехнулся Матвей. – Тебе жить осталось, может, до вечера, а ты куражишься. Как говорит Иоанн в Откровении: «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв».[62]
На лицо Чураго набежала тень.
– Выбросьте его на съедение псам, – сказал он пренебрежительно.
Телохранитель у двери шагнул было к Матвею, но тому наконец удалось сломить инерцию воли и включиться в суперрежим.
Он был прав: серьезное сопротивление оказал лишь второй телохранитель, худощавый, подвижный и верткий, прекрасно знавший кунгфу и тайский бокс. Первого Матвей вырубил прямым выпадом в солнечное сплетение, затем успокоил готовую завизжать девицу. Но схватку с кунгфуистом закончил лишь спустя минуту: никак не удавалось нанести нокаутирующий удар, противник ускользал, стоически держал непрямые удары и наносил ответные, достав пару раз Матвея на уклонении. В конце концов Матвей разозлился на себя, рассчитал дыхание, успокоился и поймал охранника на атаке, нанеся ему точный удар ладонью в гортань, по точке рэн-сэн. Парень свалился без звука, удар вызвал рефлекторную остановку сердца, и Матвею пришлось несколько секунд массировать ему грудь. Убивать мастера только за то, что он профессионал, не хотелось.
К чести Чураго, он не закричал, не полез под кровать и не стал звать на помощь, просто сидел и смотрел на бой. Желтые глаза его светились, как у кошки.
– Я тебя вычислил, – сказал он слегка севшим голосом, не пытаясь бодриться. – Ты тот самый ганфайтер. Соболев, кажется?
– Он самый, – коротко ответил Матвей. Прислушался к звукам вокруг, прикинул резерв времени: две-три минуты, и надо убираться отсюда. – Такое впечатление, что обо мне знают все спецслужбы, – продолжал он, останавливаясь у кресла и глядя сверху вниз на Вадима Борисовича. – А ведь я агент степени «четыре нуля», высшей степени секретности, и знали обо мне лишь непосредственные начальники. На ком вы испытывали «глушак»?
– На Ивакине.
– Так я и думал.
– Я в этом не участвовал.
– Не все ли равно? Кстати, все тело Ивакина было в царапинах и порезах…
– К нему применили… В общем, в него пальнули из «болевика»…
– Так! – Матвей присел на лежак, глядя перед собой. – Значит, это правда… «болевик»… излучатель боли то есть… Я думал, слухи о его разработке – туфта.
– Испытан и успешно применяется.
Матвей кивнул. «Болевиком» называли генератор биополя, вызывающего шумовые наводки в нервных узлах. Говорили, что человек от боли теряет над собой контроль и может даже сам вырвать себе сердце. Верилось в это с трудом, но смерть Ивакина подтверждала слухи. Он убил себя сам, чтобы не страдать и не проговориться.
На лице Матвея, видимо, отразились все его чувства, потому что генеральный прокурор перестал снисходительно улыбаться и побледнел.
– Все равно тебе не уйти отсюда, – быстро сказал он.
– То же самое говорил и Банкир, – с мрачной улыбкой произнес Матвей. – Но ведь он потом умер?
Чураго побледнел еще больше.
– Чего вы хотите? Я и так сказал вам все, даже больше…
– Не все. Где девушка?
– Кто? – изумился Вадим Борисович.
– Мою девушку забрали люди Купола. Банкир сказал, что причастны к этому делу вы или Георгий Георгиевич.
– Вот сволочь! Я ничего не знаю! Я даже не слышал, есть ли у вас девушка. Но, скорее всего, Геращ… Банкир прав – это дело рук босса. Уж очень он на тебя… на вас осерчал. Больше, чем на все «Чистилище». Кстати, неужели ты… вы думаете, что, убрав меня, Банкира и других боссов клана, вы уничтожите Купол?
– Я – нет, не думаю. Но позабочусь о вас, а кто-то из «чистильщиков» позаботится о преемниках. Систему можно сломать другой системой.
– Которая тут же возьмет на себя функции первой, разве что видоизменив их. Неужели вы так наивны, молодой человек, что…
– Мне некогда спорить, – перебил Вадима Борисовича Матвей. – Я не собираюсь никого убеждать и твердо знаю, что такие, как вы, в этом мире жить не должны. Ваше место в аду! Где ваш Георгий Георгиевич может держать девушку?
Генеральный прокурор вытер краем простыни пот с лица.
– Скорее всего, на даче, она у него оборудована не хуже, чем Лубянка… – Чураго понял, что проговорился, и поднял округлившиеся, полные ужаса глаза на Матвея. Тот присвистнул.
– Вот оно что! Значит, босс Купола все-таки Ельшин?!
– Н-нет… н-не знаю… Георгий Георгиевич, он… – Во взгляде Чураго вспыхнула ненависть. – Все равно тебе не уйти, ганфайтер. Будь ты хоть трижды профессионал, всегда найдется дюжина таких, с которыми тебе не справиться. Я уже не говорю о системе. Сопляк! Возомнил невесть что, борец за справедливость…
Тыльной стороной ладони Матвей дал затрясшемуся прокурору пощечину, и тот смолк, тяжело дыша. Потом медленно произнес:
– К тому же у нас есть один… помощник. И вот от него тебе не скрыться ни на земле, ни под землей, ни в космосе. Это уж точно.
Матвей вспомнил «темный взгляд» из телефонной трубки, поежился, но время, отпущенное ему обстоятельствами, истекло. Если Чураго что и знает, то за оставшиеся полминуты все равно не скажет.
– Живи, дженерози, – выдохнул он. – Хотя вряд ли ты намного переживешь Банкира. И уходи с этого поста, Шериф, тебе не место в прокуратуре. Не уйдешь, я тебя достану. А пока прими в подарок. – Матвей несильно ткнул Вадима Борисовича пальцем в шею, и тот, не успев закричать, обмяк в кресле.
Остальное было делом техники.
Матвей как ни в чем не бывало вышел из кабинета, остановился возле охранников, не спускавших с него глаз. Они, собственно, ждали не его, а сигнала, что все спокойно. Когда Матвей это сообразил, бритоголовый Марк уже топал по коридору к массажному кабинету.
– Не торопись, – преградил путь Матвею стриженый. На его мышцы страшно было смотреть. Пришлось начать первым.
Матвей метнул голыш в спину бритоголовому, попав прямо в мускулистый складчатый затылок, и прыгнул в подкате к горилле.
Стриженый, конечно, знал толк в боевых искусствах и даже сумел поставить блок, но не имел понятия о том, что разработан и применяется комплекс приемов «импоссибл» из самых невозможных положений и стоек, и поэтому пропустил удар в висок – Матвей нанес его с выходом из спирали подката и с поворотом на девяносто градусов. В искусстве ниндзюцу удар назывался касуми, в русбое – «дюбель», и ломал он внутреннюю костяную пластину черепа, в то время как поверхность его лишь прогибалась.
Стриженый рухнул тяжело, как шкаф. Свалить его можно было, пожалуй, только таким приемом. Казалось просто немыслимым пробить его чудовищный мускульный каркас и найти уязвимые точки тела.
Матвей снова переоделся и, хотя началась тревога и здание хелс-клаба превратилось буквально в муравейник, легко ушел через тот же канализационный люк в подвале. В девять часов вечера, чувствуя себя разбитым и усталым, он входил в дом Марии Денисовны, ставший почти родным. Встретил его крик Стаса:
– Не ходи! Здесь…
ПЕРЕХВАТ ПЕРЕХВАТЧИКА
Телефонный звонок раздался в семь утра, когда премьер завтракал в постели: телятина маренго, катиго из угря, куриный бульон, черничный морс, сладкие булочки.
Вышколенная молодая жена – Михаил Сергеевич был женат третий раз – принесла радиотелефон.
– В эфире. – Краснорыжин взял трубку.
– Линия? – раздался в трубке голос министра обороны.
– Чисто, на защите.
– На завтрашнем заседании Совета безопасности я внесу предложение очистить столицу от криминальных структур с помощью армии. Поддержишь?
– Какой смысл?
– По крайней мере еще год-другой власти.
– Армии с Куполом не справиться, не ее это работа.
– А я и не собираюсь сражаться с мафией, нужен карт-бланш для любых действий и шум для общественности. Под этот шумок мы ликвидируем всех противников, и уголовных, и политических, а ликвидацию спишем на «Чистилище».
– Ельшин не согласится, у него свои методы достижения стабильности в центре.
– Конечно, не согласится, ведь он президент Купола.
– Что?!
– Можно подумать, ты не догадывался.
Михаила Сергеевича бросило в пот, он выразительно посмотрел на жену, и та неслышно исчезла из спальни.
– Ты серьезно?
– Кончай притворяться! – рассвирепел министр. – Все мы в одной упряжке, все одной веревкой повязаны. Сидишь в дерьме – не трепыхайся.
– А если «Чистилище» пришлет тебе конверт с «черной меткой», то бишь с золотым кинжальчиком?
– Это мои проблемы, я сумею за себя постоять. Меня больше волнует тот парень – одиночка-ганфайтер. Он знает всю нашу кухню, и не так-то просто его остановить, несмотря на все заявления Генриха. Ну, до завтра.
Краснорыжин отбросил радиотелефон, посидел немного в прострации, затем, кряхтя, снял с рычага трубку.
– У телефона, – ответили ему на том конце линии связи.
– Иван Кузьмич, пахнет жареным.
– А в чем дело? – спросил министр внутренних дел.
– На хвосте у нас «Чистилище», на горле Купол, а в горле «Смерш».
Трубка некоторое время молчала.
– Слишком образно говоришь, Михаил Сергеевич, – произнес наконец министр. – Мужик я простой, не понимаю. Особенно про «Смерш».
– Я только что имел удовольствие беседовать с Николаем Николаевичем, так вот он боится именно «Смерша». Ну, не всего, конечно, а того волкодава-перехватчика, о котором говорил Генрих Герхардович.