десятую улицу. Среди этой чумазой ребятни выделялся Женька Неверов. Был он сначала сявкой – мелким воришкой, а затем в воровской иерархии поднялся на ступень выше: стал щипачем – карманным вором, промышлял и квартирными кражами. Жизнь уготовила ему судьбу вора-рецидивиста. Само собой разумеется, фамилий у него было несколько. Евгений Неверов по прозвищу Женька Неверующий – так и напрашивалось Фома Неверующий – стал еще Женькой Онегиным, со временем трансформировавшимся в Евгения Негина. Еще звали его «Хруст». Превыше всего для Неверова-Негина были денежные купюры. Он не любил измятые множеством рук замызганные бумажки, а обожал только хрустящие. Блатное слово «хруст» было ему близко и дорого.
Тысячи беспризорников пошли по правильному пути. Нашли свое место в жизни. Но не Женька Негин. Он не думал, не желал исправляться. Ему нравилась воровская жизнь бесшабашная, полная риска. А еще он был патологически жаден. Деньги для него были превыше всего в жизни. Ушел он в мир иной на взлете. Был подстрелен во время побега из лагеря, где в очередной раз отбывал наказание. Умер, не приходя в сознание. В этой жизни встретиться Малышеву с Негиным не довелось бы ни при каких обстоятельствах.
Малышева поместили в лагерь военнопленных. Два офицера разведслужбы с помощью переводчика продолжили допрос. Немцы хотели знать о воинских частях, в которых служил Малышев, о нем самом и сослуживцах, о положении в осажденном Ленинграде. Контрразведчики хорошо подготовили своего подопечного. Малышев твердо усвоил разработанную при его участии линию поведения. В который раз Малышев излагал немцам свою биографию, строго следя за тем, чтобы не произнести чего-нибудь лишнего, опасного для своей легенды.
В полном соответствии с заданием Мелетий сообщил гитлеровцам, что его призвали в армию в мае 1942 года и направили в 5-й отдельный запасной инженерный полк, где он стал сапером. Но вскоре заболел и попал в госпиталь. 29 июля прибыл на военно-пересыльный пункт и получил назначение в стрелковый полк, в котором прослужил две недели. Отвечая на вопросы немцев, Малышев по рекомендации чекистов старался дезинформировать немецкую разведку о работающих на оборону предприятиях Ленинграда, о возведенных вокруг города оборонительных сооружениях.
Советским военнопленным неожиданно заинтересовалась гитлеровская служба безопасности – СД.
Перед началом допроса моложавый эсэсовец, говоривший по-русски, строго предупредил Малышева:
– Нам известно, что русские – мастера забрасывать к нам своих разведчиков. Если ты послан с заданием, то, пока не поздно, сознавайся. Ничего плохого тебе не будет. Сможешь работать по специальности, где захочешь. Если не сознаешься, пеняй на себя. Мы все равно узнаем правду.
Затем эсэсовец изменил тактику, заговорил спокойно, уважительно, перешел на «вы».
Допрос шел долго, офицер СД выяснял, хорошо ли Малышев знает Ленинград, в каких частях Красной Армии проходил службу.
Когда Мелетий сказал, что служил в запасном инженерном полку, немец, глядя в упор на Малышева и не давая ему одуматься, задал подряд несколько вопросов:
– Знаете ли вы лейтенанта Бражкина?
– Да, знаю. Он из инженерного полка.
– А старшего лейтенанта Маковеенко?
– Нет, такого не знаю, – твердо, не опуская глаз, ответил советский разведчик.
– Вы заявляете, что сдались в плен добровольно. Если это верно, что заставило вас пойти на такой шаг?
Малышев повторил то, что уже говорил абверовцам.
Эсэсовец расспросил Малышева о положении в блокадном Ленинграде. Его интересовали цены на продукты, возможность на время снять квартиру в городе, порядок работы городского транспорта, как ездят в трамваях военнослужащие – за деньги или бесплатно.
«Зачем ему нужны эти сведения? – недоумевал Мелетий. – Может быть, для шпионов?» Разведчик был близок к истине: в Красногвардейске (Гатчине) в 1941–1942 годах дислоцировалась «Оперативная группа А» полиции безопасности и СД (айнзатц-группа), возглавляемая бригадефюрером СС и генерал-майором полиции Йостом Хайнцем. Группа, кроме контрразведывательной работы и проведения карательных операций, вела активную зафронтовую разведку. В подчинении айнзатцгруппы А находилась зондеркоманда 1А, размещавшаяся в Красногвардейске. В Гатчине, Красногвардейске и Натальевске дислоцировалась Оперативная команда 1Ц. Во главе ее был штурмбаннфюрер СС Курт Грааф. Эта команда вела усиленную подготовку к вступлению в Ленинград. Она наряду с проведением карательных операций против советских патриотов засылала в Ленинград специально подготовленных агентов из лиц, хорошо знающих город.
После опроса в СД, возвратившись в лагерный барак, Малышев облегченно вздохнул: «Наверное, это последнее испытание». Но вскоре убедился, что плохо знает своих врагов.
Проанализировав его показания, немецкие разведчики и контрразведчики, очевидно, пришли к выводу, что Малышев по доброй воле рассказал им далеко не все, что ему известно. И тогда они заговорили с ним на другом, своем языке.
На очередной допрос Малышева доставили в здание, находящееся за пределами лагеря военнопленных.
Там в отдельной комнате ждали трое – два офицера и солдат. Офицер, говоривший по-русски, развернул карту Ленинграда и начал допрос без предисловий:
– В каких местах города расположены батареи?
– Не знаю, так как часть, в которой я служил, находится не в городе.
– Где находятся пирсы, от которых военные катера отправляются из Петербурга в Ораниенбаум и Кронштадт?
– Это мне не известно.
– Может быть, ты назовешь фамилию командира дивизии, в которой служил до пленения?
– Не могу назвать, не знаю.
– Врешь! – злобно выкрикнул гитлеровец и прижал к лицу Малышева горящую сигарету. Немцы столкнули сидевшего на табурете Малышева на пол, стали его избивать. Но цели не достигли: ни по одному вопросу разведчик не изменил своих показаний.
Стремясь сломить его волю, решили подвергнуть Малышева одному, особо изощренному испытанию. Через несколько дней лагерные охранники перед рассветом грубо подняли с нар, вывели его во двор, бросили в кузов грузовой машины. Миновав окраину Красногвардейска, машина остановилась у канавы. Последовала команда:
– Раус. Выходи!
– Чудесная ночь, Негин, а? Кому в такую ночь хочется умирать? Но будем говорить начистоту. Как ни прискорбно, но вы оказались советским разведчиком. Об этом свидетельствует тщательная проверка. Мне приказано вас расстрелять. Выбора нет никакого, уже все позади. И все же я хочу предоставить вам этот выбор. Жизнь будет дарована в случае, если вы откровенно расскажете, с каким заданием прибыли к нам. Все. Думайте. Но я даю вам две минуты.
– Я все время говорил только правду. Врать сейчас мне нет смысла, – сказал Малышев.
По знаку офицера солдат завязал Мелетию глаза.
Раздались выстрелы.
Мелетий не сразу поверил, что остался жив. Пришел в себя, когда нему подошел офицер.
– Зачем же вы так? – упрекнул он капитана.
– Маленькая проверочка, – беспечным тоном объяснил офицер только что устроенную им инсценировку расстрела. – Старый, довольно затасканный прием, но действует безотказно, как «парабеллум».
Малышева отвезли обратно в лагерь.
Через полтора месяца, когда казалось, все страшное было уже позади, Малышева свалил с ног свирепствовавший в бараке сыпной тиф. Болезнь протекала тяжело. Но закаленный организм разведчика поборол и этот опасный недуг.
Двор лагеря военнопленных накрыл январский снег, когда Мелетий, одолев тиф, встал на ноги. Его переселили в жилой корпус, назначили санитаром. Весь день он находился на ногах, а вечером почти с пустым желудком в изнеможении валился на нары. Но сразу уснуть не мог. «Как видно, вопрос «Быть или не быть?» для меня уже решен, – размышлял Малышев. – Допросы, истязания, инсценировка расстрела, сыпняк – все это уже позади. Впереди – разведшкола абвера. Но как попасть в нее? Неужели не удастся?..»
Малышеву было необходимо попасть в абверовскую школу. «Но как же добиться этого, не вызывая у гитлеровцев подозрений?» – напряженно думал Мелетий. На память пришли слова подполковника Соснихина о смекалке, находчивости, разумной инициативе разведчика. «Инициатива в моем деле может его провалить или оказаться смертельной… Тот же Соснихин говорил, что действовать напрямик, открыто предлагать свои услуги абверу, разумеется, нельзя. Лучше всего идти в обход. Но как? – уже не раз спрашивал себя Малышев, однако ответа не находил. – Соснихину у себя в кабинете можно строить разные планы, рассуждать… А здесь, среди немцев, как мне быть? Терпение и терпение. Буду ждать».
Шло время, и в лагере появился некто Зорин, рослый узкоглазый брюнет в военном френче без погон. Ему на глаза и попался Малышев. Мелетий, видимо, произвел на него хорошее впечатление, потому как после беседы Зорина с Малышевым Мелетия переселили в комнату Зорина, назначили уборщиком кабинетов канцелярии лагеря. Уже через два-три дня разведчик понял: сделано это не без цели. Убирая кабинет коменданта лагеря, Мелетий неожиданно обнаруживал то «забытую» на столе денежную купюру, то недопитую бутылку шнапса, а один раз даже оставленный «по ошибке» в незапертом ящике стола пистолет с патронами. Его явно проверяли.
Еще одну проверку немцы устроили, когда в лагерь прибыли для знакомства с пленными, отобранными Зориным, два немецких обер-лейтенанта, хорошо владевшие русским языком. Эти офицеры вызвали Малышева в отдельную комнату, посадили его перед ярко горевшей лампой. Один из них сел напротив Мелетия, второй – сбоку. Они задавали ему вопросы на русском языке и, выслушав ответ, делились своими впечатлениями по-немецки. Несколько раз, не отрывая глаз от освещенного лампой лица Малышева, допрашивающий говорил своему коллеге:
– У меня нет никаких сомнений: это явный агент русской контрразведки.
Мелетий понимал все до единого слова: знание немецкого языка давало ему немалое преимущество перед противником. Сейчас же оно повернулось к нему оборотной, опасной стороной. Огромным усилием воли Малышев сумел сохранить хладнокровие, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он, не выдав себя, с невозмутимым видом отвечал немцам. А вопросы следовали один за другим. И все-таки свершилось! Малышев был зачислен в группу военнопленных, отобранных для обучения в школе абвера. Вскоре их отвезли в Эстонию, в местечко Вана-Нурси, где располагалась диверсионная школа. Прибывшие прошли медосмотр, а через день один из приезжавших в Красногвардейск обер-лейтенантов повез их на грузовой машине дальше. «Итак, Вана-Нурси – первый объект абвера, встретившийся на моем пути. Жаль, что не удалось основательнее познакомиться с ним и с теми, кто здесь обучается», – посетовал Малышев.