Увидев шедшего к ним неизвестного, солдаты стали что-то кричать ему. А когда Сумцов подошел ближе, один из них схватил его за руку и столкнул в траншею.
– Официр, – глядя на Сумцова, произнес рыжеватый низкорослый немец. Солдаты обыскали Сумцова. Они отобрали у него нож, часы, папиросы. Вскоре на пост боевого охранения прибыл унтер-офицер с двумя солдатами. Они доставили Константина под конвоем в штаб какой-то воинской части.
В комнате, в которую ввели Сумцова, перед ним стояли три немецких офицера. Они с интересом разглядывали его. В их взглядах читалось явное недоброжелательство. Один из них посмотрел на Константина оценивающим холодным взглядом и неожиданно для Сумцова спросил по-русски:
– Зачем вы предали свою Родину?
Интонация офицера подчеркивала полное отвращение к перебежчику. Не дождавшись ответа, он вышел из комнаты. Другой офицер через переводчика стал задавать Сумцову вопросы о части, в которой тот служил. Константин ничего существенного ему не рассказал, ссылаясь на то, что в этой части находился всего лишь неделю. Тогда офицер стал расспрашивать Сумцова о расположении войск на советском фронте, о причинах перехода его к немцам.
«Начинается…» – подумал Сумцов. Любая легенда должна быть максимально приближенной к правде. Незнание мелочей, деталей, нестыковка событий – вот что может погубить разведчика.
– Почему вы перешли на нашу сторону? – прозвучал вопрос офицера.
– Я не собирался… Но случилась со мной беда… Я убил человека. Своего… Меня ждет трибунал… – Сумцов замолчал.
– Как это произошло? – офицер протянул Константину кружку с чаем.
– Повздорил с сержантом, выстрелил в него в упор. И я был выпивши…
Сумцова вывели из помещения, посадили в машину. Через полчаса автомобиль остановился около большого дома в каком-то населенном пункте. У входа стоял часовой.
Сумцова в сопровождении солдат провели внутрь дома. В большой комнате за столом сидел майор. Он отпустил солдат и заинтересованно посмотрел на Константина.
– Садитесь и рассказывайте, как дошли до жизни такой, что побежали к нам, – на чистом русском языке заговорил немец.
«Это уже серьезно – абвер», – подумал Сумцов и не ошибся.
– Я слушаю, – в голосе майора чувствовалось нетерпение.
Сумцов повторил уже рассказанное ранее. Добавил:
– Нелепый случай. Кому хочется идти под трибунал? Я хочу еще пожить.
Немец слушал внимательно, делал какие-то пометки в лежащем на столе блокноте. Когда Сумцов закончил рассказ, майор жестко произнес:
– Сказочки рассказываете. Для детей.
– Можете проверить. У вас на нашей стороне наверняка найдутся свои люди.
– Да, у нас везде есть свои люди.
– Пусть проверяют.
Случай с сержантом был разыгран как по нотам. После выстрела Сумцова холостым в грудь сержанту, тот свалился «без сознания». Задействованные в этой операции еще два человека вынесли на плащ-палатке сержанта и срочно увезли «в госпиталь». Пустили слух, что сержант умер. Впопыхах Сумцова не отстранили от командования взводом, и ночью он ушел к немцам.
– Фамилия сержанта? – потребовал немец.
– Николай Калашник.
– Давно находился в роте?
– Недели две.
– И вы недавно, – сказал майор.
– Так на передовой же долго не живут, – как бы удивился вопросу Сумцов.
– Расскажите о себе. Подробно! – приказал немец.
Сумцов изложил свою слегка подправленную биографию, разумеется, опустив свою службу в пограничных войсках и в СМЕРШе.
Майора интересовало все: места, где Сумцов родился, жил и работал, его родственники, служба в Красной Армии.
– В школе вы работали старшим пионервожатым. Это значит, массовик-затейник, – заметил немец.
– Не совсем так. У пионервожатого другие задачи.
– Вы комсомолец?
– У нас вся молодежь состоит в комсомоле.
– Коммунист?
– Нет. Не довелось быть.
– А как относитесь к большевистскому правительству? Проклинаете их режим?
– Да нет у меня оснований ненавидеть советскую власть. Жил я не хуже других.
– Однако перешли на нашу сторону, к врагам.
– Что делать? Безвыходные обстоятельства.
Сумцов не лебезил перед немцем, держался с достоинством. Константину казалось, что немец был настроен дружески, но его внешнее дружелюбие скрывало огромную сосредоточенность, попытку проникнуть в мысли собеседника и разгадать истинный смысл его намерений.
Первое впечатление Сумцова было, что легенда срабатывает. Чем необычнее легенда разведчика, тем она действеннее. А его легенда была необычной.
После бесконечных вопросов и ответов разговор немца с Сумцовым закончился, и его доставили в лагерь военнопленных. Он оказался в длинном бараке. С порога на него пахнуло тяжелым, резким запахом карболки, пота, тлена. Ему указали место на нарах. Лежа на жестких нарах барака, Сумцов мысленно подводил итоги всего с ним происшедшего, старался представить, что ждет его впереди. Шли дни, о нем, казалось, забыли. Но в том, что его помнят, Константин убедился после того, как немцы с целью выявить его намерения подводили к нему свою внутрилагерную агентуру. Таких попыток со стороны немцев было несколько. Однако из этой затеи у них ничего не вышло: Сумцов без большого труда определил агентов.
И вот настал день, когда с «перебежчиком» Сумцовым беседовал немецкий полковник. Он стремился получить согласие Сумцова на зачисление его в «Русскую освободительную армию». Для Константина это не было неожиданностью. Он видел, что представители гитлеровских спецслужб рыскают по лагерю, подыскивая среди военнопленных охотников служить «великой Германии». Обещают хороший паек и другие льготы. Но в разговорах не до конца раскрывают свои карты. Так что можно оказаться в команде карателей или лжепартизанском отряде. А Сумцову надо в абвер. «Как же добиться этого, не вызывая у немцев подозрений?» – напряженно думал Константин. На память приходили слова чекистов, направивших его в тыл врага, о смекалке, находчивости, разумной инициативе разведчика. «Действовать напрямик, открыто предлагать свои услуги абверу, разумеется, нельзя. Лучше идти в обход. Но как?» – уже не раз спрашивал себя Сумцов, но ответа не находил. Сейчас ему предстояло дать ответ немецкому полковнику.
– Я устал от войны и хочу отдохнуть, – ответил немецкому офицеру Сумцов. Он твердо помнил поставленную перед ним задачу – заинтересовать собой гитлеровскую разведку и попасть в школу абвера. И только в крайнем случае идти на службу в РОА.
– Не хочешь служить у генерала Власова – пошлем в лагерь, – не скрывая своего раздражения, пообещал ему полковник.
«А если я перестарался и не попаду куда надо?» – забеспокоился Сумцов, но менять своего решения не стал.
Из лагеря Сумцова отправили в местечко Нойгоф в 12 км от Кенигсберга.
В Нойгоф в июле 1943 года была переведена Варшавская разведшкола, непосредственно подчинявшаяся главному штабу «Вали». (Этому штабу подчинялись многочисленные разведывательные, диверсионно-террористические и контрразведывательные абверкоманды.) Школа являлась центральной и показательной по методам подготовки квалифицированной агентуры из советских военнопленных. Начальник школы – Моос (Марвиц). До середины июля 1943 года школа располагалась на бывшей даче Пилсудского в местечке Сулеювек, близ станции Милосна, 21 километр от Варшавы, имела номер полевой почты 57219. В Нойгофе школа была законспирирована под воинскую часть РОА, псевдонимы всех преподавателей были изменены.
В Нойгофе Сумцов оказался в каком-то большом, окруженном лесом лагере. Как только Константин прибыл туда, его сразу же провели в помещение канцелярии. Через несколько минут с ним уже разговаривали два немецких офицера, свободно владеющие русским языком. Очевидно, советский офицер-«перебежчик» заинтересовал их. Беседу вел пожилой майор, слегка прихрамывающий на одну ногу. Худощавый капитан, сидевший с ним рядом, изредка вставлял замечания.
– Вам известно, куда вы попали? – вежливо осведомился майор.
– По-видимому, в лагерь военнопленных.
– В известной мере это так, пленные у нас здесь есть. Но главным объектом является разведывательная школа, которую эти военнопленные обслуживают, – майор острым взглядом окинул Сумцова и продолжал: – Нам известно, что вы перешли на нашу сторону и, как говорится, обратно вам пути нет. Если не возражаете, мы зачислим вас в разведшколу, чтобы вы вместе с германской армией могли бороться против большевиков.
Это прозвучало так неожиданно, что Сумцов чуть не выдал себя. О таком он мог только мечтать. Скрывая свои чувства, он нахмурил брови и не спеша ответил:
– Чтобы бороться, надо иметь идею, а я человек безыдейный.
– Понятно. Но о нашем предложении вы все же подумайте. Ответ завтра. Желательно положительный. Пока будете жить с обслуживающим персоналом, но фамилию следует изменить. Будете, скажем, Алексеевым.
– У нас уже три Алексеева, – уточнил капитан.
– Тогда Сергеевым. Свою фамилию с сего дня рекомендую забыть. И второе – с местным населением не общаться, с обслуживающим персоналом не болтать. За болтовню у нас одно наказание – на тот свет, – жестко закончил беседу майор.
Капитан отвел Сумцова в барак, где жили военнопленные. На месте никого не было. Только на кухне, располагавшейся в конце барака, повар готовил обед. Из разговора с ним Сумцов узнал, что здесь, в Нойгофе, находится школа абвера. Недавно она перебазировалась из-под Варшавы, где размещалась на даче Пилсудского.
– А почему ее перевели сюда?
– Говорят, что поляки помогали советским разведчикам собирать сведения о шпионах, обучающихся в школе. К тому же под Варшавой стало неспокойно, появились партизаны.
Вечером от других обитателей барака Сумцов узнал, что он попал в «главную школу абвера на Восточном фронте», что прихрамывающий майор Марвиц, который беседовал с ним, является начальником школы. Второй офицер – его заместитель по учебной части капитан Редер.
Военнопленные не знали, что под этими псевдонимами скрываются опытные офицеры абвера – майор Моос и капитан Рудин. Еще в начале войны, занимая руководящее положение в абвергруппах – 111-й и 112-й, находившихся в подчинении разведывательного центра «Марс», они засылали десятки шпионов в расположение войск Ленинградского и Волховского фронтов.