Вторым успехом было разоблачение предателя-подстре-кателя некоего Боркова. Нашему полку для усиления был придан бронепоезд. Экипаж его формировался на месте, в том числе из числа военнослужащих, недавно вышедших из окружения противника без какой-либо проверки. И вот мы получили сигнал, что красноармеец Борков распространяет изменнические настроения. Подвели к нему доверенных лиц, и стало ясно, что он вынашивает планы сколотить группу для захвата бронепоезда.
С учетом предстоящего наступления в целях пресечения преступных намерений было принято решение Боркова арестовать. По указанию начальника Особого отдела дивизии мне приказали провести первый допрос задержанного и содержать его временно в расположении полка. Борков «чистосердечно», как мне показалось, стал признаваться и каяться. Заявил, что готов «свое действо искупить кровью в бою». Я расслабился, и чуть было не поплатился жизнью. Вечером Боркова привели ко мне в штаб полка. В соседней комнате отдыхала смена солдат с автоматами. Цель беседы с преступником — оформление необходимых документов для передачи его в дивизию. Конвоиру я предложил подождать за дверью. Когда все препроводительные материалы были готовы, я встал из-за стола и направился к двери вызвать конвоира. В это время Борков бросился в комнату и, схватив автомат, направил его в мою сторону. Я прыгнул на него и ударом рукоятки пистолета в живот уложил его на пол. Солдаты помогли скрутить предателя. Это был для меня урок с полученной оценкой «двойка» от своего руководства… Он заметил, что потом были печальные дни отступления по Украине в сторону Ростова-на-Дону, затем к Волге, участие в боях за Сталинград.
— Мне довелось быть участником Сталинградской битвы с августа 1942 по февраль1943 года. Я в то время являлся заместителем начальника Особого отдела 99-й Краснознаменной стрелковой дивизии. В то время Сталинград был пеклом, в котором сгорали каждодневно тысячи человеческих жизней. В числе пополнения полков дивизии наряду с призванными резервистами прибывали военнослужащие, вышедшие из окружения противника в одиночку и бежавшие из немецкого плена. Гитлеровские спецорганы абвер, «Цепелин» и другие широко использовали эти каналы засылки своей агентуры в наши войска с целью:
— выявления новых частей Красной армии;
— распространения провокационных и пораженческих слухов с целью подрыва боеготовности наших войск;
— склонение военнослужащих к измене Родине путем перехода через линию фронта;
— совершения диверсионных и террористических актов в частях и окружениях войск.
Геббельсовская пропаганда вела усиленное идеологическое воздействие при помощи листовок и радио. С самолетов сбрасывались тысячи тонн этой макулатуры, а специальные громкоговорители, установленные на автомашинах, вещали на русском языке разоруженческие тексты. Выступали предатели-перебежчики, рисовавшие «прелести» нахождения в немецком плену.
С учетом напряженной обстановки, возникшей на многих фронтах, 28 июля 1942 года Сталин, как Главнокомандующий страны, издал приказ № 227 «Ни шагу назад». Заявляю со всей откровенностью, что этот приказ сыграл важную роль по стабилизации обстановки на фронтах. В корне пресекались паникерство, членовредительство и самовольное оставление боевых позиций.
Процесс поиска вражеской агентуры не прерывался, образно говоря, ни на час. Однажды во время бомбежки склада МТО дивизии с земли было выпущено несколько сигнально-осветительных ракет в направлении этого склада. Военным контрразведчикам стало ясно, что это дело вражеской агентуры. Стали искать. И вот от агентуры поступило сообщение, что в деревне, недалеко от склада, появились двое военных, устроившихся на постой в избе. Хозяйке дома они представились военнослужащими одного из наших полков. Проведенной проверкой по спискам личного состава указанного полка они не значились. Арестованные признались, что являются агентами немецкой военной разведки, заброшенными в расположение нашей дивизии с диверсионно-разведывательными задачами.
19 ноября 1942 года Советская армия перешла в генеральное наступление. Предельно прижатая Сталинградская «пружина» дала обратный ход, стало веселее — мы погнали врага на Запад. Немец стал другим. Был даже такой забавный случай: в наш Особый отдел забрел один гитлеровский солдат и попросил принять его… в плен!!! В честь победы под Сталинградом многим армиям и соединениям были присвоены звания гвардейских. Наша 99-я Краснознаменная стрелковая дивизия стала именоваться 88-й Гвардейской стрелковой дивизией.
19 апреля 1943 года СНК СССР принял секретное постановление о реорганизации особых отделов в органы контрразведки Смерш (Смерть шпионам) с передачей их вновь из НКВД в ведение Наркома обороны СССР. Это решение привело к еще большему взаимодействию армейских и флотских чекистов с военным командованием.
Потом была снова Украина с проблемами бандеровщины и отрядов так называемой УПА, за ней Польша — с «партизанами» Армии Крайовой. В этот период я уже был начальником Особого отдела 47-й гвардейской стрелковой дивизии.
Бои за Берлин были особенно кровопролитны. Наша дивизия воевала в составе 8-й гвардейской армии (ГА), упорно продвигавшейся к центру германской столицы. 30 апреля над поверженным рейхстагом взвилось победное красное знамя!
1 мая на командный пункт 8-й ГА был доставлен начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал Кребс для переговоров. От нашего предложения сложить оружие он отказался, поэтому сразу после его ухода наши войска открыли ураганный огонь по фашистам, оборонявшим Берлин. И враг не выдержал, запросил пощады. А на следующий день в расположение нашей дивизии с белым флагом в руках явился и сдался командующий обороной Берлина генерал артиллерии Вейдлинг.
Командир дивизии Шугаев, комиссар Николаев и я допросили фашистского генерала. Он сидел на стуле и испуганно глядел на нас. Потом скорбным голосом промолвил, что полностью убедился в окончательном окружении Берлина…
«Я смотрел на этого сгорбившегося, дрожащего фашистского генерала, − напишет со временем А.И. Матвеев в своей книге «1418 дней и ночей Великой Отечественной войны», − и в памяти вставали образы гитлеровских вояк начального периода войны − наглых, беспощадных, уверенных в своей безнаказанности грабителей и убийц, автоматной очередью, виселицами и душегубками насаждавших на замечательной советской земле «новый порядок».
Вооруженный до зубов гитлеровский солдат почитал себя вершителем человеческих судеб, везде, где он проходил, оставались пепелища городов и сел, страшные могилы с трупами стариков, женщин и детей. И вот теперь настал долгожданный час, когда не рядовой фашистский солдат, а гитлеровский генерал держал в дрожащих руках белый флаг и слезно молил о пощаде. И в моем сердце поднималась огромная волна радости и гордости за великий советский народ, за нашу Родину и Великую Победу!
Вейдлинг был доставлен в штаб армии, и вскоре по радио (на немецком языке) был оглашен его приказ о капитуляции фашистской Германии…
Моросил мелкий весенний дождик. И мне пришли на память строки из рапорта генерал-фельдмаршала Чернышева Захара Григорьевича, бравшего в 1760 году во время Семилетней войны вражеский Берлин: «Берлин сдался на аккорд. День был дождливый».
Всего было пленено более 79 тысяч вражеских солдат и офицеров».
Но вернемся к беседе. Генерал закончил свою речь о взятии Берлина и добавил:
— А потом была специальная командировка, где продолжалась война после войны, но об этом как-нибудь я расскажу позже.
И это «позже» оказалось только через несколько десятилетий, о чем он перед смертью написал в своей первой и последней книге-исповеди.
Автор часто задумывался, почему Александр Иванович Матвеев не возглавил ВКР в масштабе КГБ СССР? Ведь будучи начальником Управления особых отделов КГБ ГСВГ, в его подчинении был человек, который стал его начальником — капризный, самолюбивый, высокомерный в обращении с подчиненными. Несмотря на чекистское прошлое, его пригласили для работы в партийный штаб. Тогда модно было обкатывать отдельных чекистов в цэковских кабинетах, а потом возвращать их со Старой площади на Лубянку. И нашел он ответ на странице книги своего коллеги и соседа по месту жительства, крупного аналитика и честного человека полковника Виктора Редченко — «Признать утратившим силу».
Он писал, что в главке в это время уже прочно утвердился партийный воспитанник Н.А. Душин. После довольно длительного пребывания в отделе административных органов ЦК КПСС в качестве заведующего сектором он сразу же возглавил военную контрразведку.
В управлении повеяло номенклатурным ветерком. Чисто цековские безапелляционность, амбициозность и отсутствие способности даже теоретически допустить наличие интеллекта у подчиненного — не совсем пришлись по вкусу. Со сцены быстро стали исчезать умные и талантливые руководители: Матвеев, Евдокушин, Николаев, Нарышкин и другие. Их место заполняли люди с явно выраженной склонностью к приспособленчеству. Длительное пребывание на данном посту одного человека привело к нивелировке кадрового аппарата в центре и на местах; возрождению усредненного типа руководителя, мыслящего категориями внешнего, показного благополучия, способного на угодничество и обман.
Период деятельности этого руководителя в истории военной контрразведки отмечен рождением новой психологии людей, способных занять любые посты и должности без оглядки на собственные возможности, потерявших ощущение меры ответственности, не боящихся власти и рвущихся к ней.
Итак, Матвеева не стало, но автору этих строк хотелось все же выяснить, на какой «войне после войны» он был. Став председателем совета ветеранов ВКР, Матвеев стал еще более замкнут. Коллеги скупо делились данными о его специальной командировке: не знали всех перипетий ее или не хотели «бежать впереди паровоза». И все же автор однажды задал Матвееву прямо в лоб вопрос о его работе сразу после войны на территории Западной Германии. Он улыбнулся и тихо из-за того, что плохо чувствовал, ответил: