Приписывать мне геноцид? Насколько я знаю, слово «геноцид» означает массовое истребление этнической группы населения только по национальному признаку, — так о чем может идти речь? Где и когда советская власть истребляла литовцев?
Или сейчас это определение — «геноцид» — имеет другое значение?
Теперь по «Райняйской бойне», когда на вторые или третьи сутки после начала войны в лесу под Тельшаем были убиты 76 литовцев, находившихся под следствием в Тельшайской тюрьме. То, что меня в этом лесу в тот день не было, это литовская прокуратура прекрасно знает еще с 1989 года, когда стали разбираться, что же там произошло; с меня были сняты все подозрения. Но кто именно убил: «немцы или русские?» немецкие диверсанты? тюремный конвой? отступающие красноармейцы? или работники НКВД? — долго не стали разбираться, просто в «убийцы» сразу попытались зачислить прямо по именному списку весь личный состав Тельшайского отдела НКВД, командный состав погранотряда и так далее. Что произошло на самом деле под Райняем, на чьей совести эти жертвы — я точно не знаю и до сих пор лично не уверен, что суд, заочно осудивший за трагедию в Райняе моего товарища Расланаса, во всем разобрался полностью и объективно и что ему не «всучили» сфабрикованные документы и «подставных свидетелей». Не могу быть до конца уверенным, там некоторые моменты просто не стыкуются… Потом начались требования прокуратуры Литвы о моей выдаче как «подозреваемого». Я помимо 34 лет службы в органах госбезопасности, еще закончил юридический факультет Вильнюсского университета и хорошо разбираюсь в разнице между терминами «обвиняемый» и «подозреваемый». Требования выдать меня на судилище — это был политический заказ для «украшения спектакля», в качестве главной «декорации» нужен был именно «жид-чекист», этакий «страшный монстр из ГБ», так сказать «квинтэссенция». Свести со мной счеты хотели бы в Литве очень многие, ведь я лично сотни карателей и бандитов выловил, и за свои преступления они отвечали перед трибуналом. Но если я «обвиняемый» и у прокурора есть на то все прямые веские доказательства, почему не было заочного суда надо мной где-нибудь в Шяуляе, как Петра Расланаса судили? Что помешало? Если я «подозреваемый», то почему представитель литовской прокуратуры отказался от предложения допросить меня в Хайфе? Ведь я был согласен на встречу, и местный МИД не возражал… Требование было категоричным — «выдать в Литву!».
Поражает лицемерная тактика «двойных стандартов». Да, 24 июня или 25 июня сорок первого года в Райняе произошла страшная трагедия, массовое убийство, но почему никто не говорит и не пишет о том, что произошло в Райняе спустя две с лишним недели, когда литовцы после похорон жертв упомянутой сейчас трагедии, в отместку за гибель своих вырезали местных тельшайских евреев?
Кто из этих литовцев был привлечен к уголовной ответственности за это убийство после прихода «Саюдиса» к власти в новой, независимой Литве?..
Еще немцы не зашли в Каунас, как сами литовцы в первую неделю войны, так называемые «партизаны Климайтиса», зверски убили в городе две с лишним тысячи каунасских евреев. Против кого из этих убийц, которые сейчас числятся в «героях народного восстания, первыми поднявшихся на борьбу с Советами за независимость Литвы», за последние двадцать лет было возбуждено следствие, кто из них сел на скамью подсудимых? Или еврейская кровь другого цвета, а еврейская жизнь ничего не стоит? Евреи составляли почти 10 % населения Литвы, и 240 тысяч человек, литовских евреев, были убиты и замучены только за то, что они евреи… Кем? Ответ вы знаете…
У вас есть еще ко мне вопросы?
Вопросы еще есть, я для того к вам и приехал, чтобы задавать вопросы.
Вы отвечаете, я ответы записываю. «Ничего личного», как говорится… Политики не касаемся, проверкой фактов не занимаемся…
Тогда продолжайте, пока я еще держусь, но третий час беседуем, устал…
Применялись ли на допросах недозволенные методы следствия, в стиле 1937 года? Некоторые современные литовские историки пишут, что задержанных «повстанцев» били и подвергали пыткам в «застенках НКВД».
Бить подследственных на допросах было строго запрещено, после войны уже соблюдались нормы советских законов, и за этим пристально следил Особый отдел МГБ Литвы, которым руководил полковник Погнерыбко. Но не могу сказать, не могу утверждать, что законность во время следствия всегда и везде соблюдалась на все 100 %…
Например, был такой тип, полковник Леонидас Мартавичус, заместитель министра МГБ ЛССР по оперативной работе, который имел право официально применить незаконные методы следствия и избивал людей на допросах. Мартавичус был подлецом, карьеристом, шовинистом и зоологическим антисемитом, являлся законченной сволочью и пьянью, это был человек с неуравновешенной психикой, на всех собирал компрометирующие материалы, «стучал» напрямую в Москву на Снечкуса и на нашего министра ГБ генерала Капралова, порядочного человека. И когда Капралова сняли с должности, то Мартавичус направился в столицу с докладом и заодно получать министерский пост и генеральское звание. Но тут вмешался случай. В гостинице Мартавичус выпил лишнего и потерял свой портфель с секретными оперативными документами. На следующий день его привезли к Берии, на столе у которого уже лежал потерянный Мартавичусом портфель.
Берия распорядился: «Собрать материал и уволить из органов!» Выгнанный со службы Мартавичус потом окончательно спился и вскоре помер…
В Смерше каунасского гарнизона служил следователем и переводчиком один паскудный старший лейтенант по фамилии Целков — Целкаускас, русский по национальности, но уроженец Литвы, как тогда говорили — «из староверов». Так он повадился избивать задержанных. Весь отдел Смерша состоял из русских офицеров-«восточников», а командовал ими еврей, Беньямин Лившиц, начинавший службу в Красной армии еще в ЧОНе, а во время войны служивший в Смерше у Баграмяна. Лившиц был очень честный человек и настоящий коммунист, но что самое интересное, когда Лившиц приказал Целкову прекратить избиения арестованных, то Целков стал ему угрожать, обещал, что доложит наверх руководству армейской контрразведки о том, что Лившиц «специально мешает следствию и прикрывает бандитов». С Лившицем мы были знакомы еще по войне, и он меня попросил: «Нахман, ты поговори с ним, пусть прекратит, мне его художества надоели». Я просто предупредил Целкова, объяснил ему, что с ним может случиться ненароком, и этого хватило…
Если уже речь идет о нарушениях соцзаконности, то у меня есть еще несколько вопросов по этому поводу, первый из которых касается вас лично. Мне тут рассказывали, что когда вы прибыли в Израиль на ПМЖ в 1989 году, то живущие здесь литовские евреи-эмигранты встречали вас как героя и что, оказывается, вы многих из них спасли от ареста и некоторым помогали сразу после войны уйти на Запад, по маршруту подпольной сионистской еврейской организации «Бриха» («Побег»).
Как знаменитый «волкодав НКВД», тогда еще капитан Душанский, «правоверный коммунист-интернационалист» довоенной закалки, и вдруг решился на такие поступки, идущие вразрез с советскими законами того времени?
Я буду вынужден повториться, ведь я вам уже сказал, что после войны, служа в органах госбезопасности, я продолжал себя в первую очередь ощущать евреем и только потом — офицером ГБ и коммунистом. В первый раз я это четко осознал, когда летом 1944 года стоял у Девятого форта в Каунасе, в котором были уничтожены десятки тысяч литовских евреев и русских военнопленных, когда узнал, что из евреев Литвы в живых остался только один из каждых двадцати, и когда поклялся сам себе, что буду мстить палачам-карателям, пока не передавлю или не переловлю их всех, до последнего гада.
И когда в пятидесятых годах я решил, что уже сделал все возможное, все зависящее от меня лично, чтобы отомстить и не дать убийцам уйти от возмездия, то сам ушел с оперативной работы и стал заниматься «документацией и учетом» в отделе по розыску военных преступников в республиканском управлении ГБ. Да, были случаи, когда я был вынужден плевать на все законы и приказы, чтобы спасти своих единоверцев, да и не только их. Просто приведу примеры, вы все сами поймете и решите, прав ли я был в своих поступках… В ноябре 1945 года, в канун католического праздника поминания «Велина», вблизи от польско-литовской границы был задержан крытый грузовик-«Студебевкер», котором битком в кузове находились 57 человек, евреи из Каунаса, пережившие гетто и войну и пытавшиеся перебраться в Польшу, чтобы оттуда, уже по проложенному маршруту попытать счастья добраться до Палестины. Их заранее «сдал» водитель-литовец, и машину задержали по его «наводке». Я как раз в тот день был на операции по захвату бывшего литовского карателя и немецкого диверсанта Гуйги, которого немцы еще в конце сорок четвертого года сбросили в Литву на парашюте.
Вернулся в управление и не могу понять, что тут происходит, вся лестница забита евреями, охрана внизу и на пролетах. И тут я вижу знакомое лицо, это была моя бывшая соседка Вайнтрауб, рядом с ней на ступеньках сидели ее муж и трое детей. Она узнала меня и прошептала: «Нахман, спаси…» Я спросил: «В чем дело?» — и мне быстро все объяснили, а дежурный по управлению офицер сообщил, что задержанные при нелегальной попытке перехода границы ждут прихода прокурора и следователя. Органы ГБ по закону имели право задержать кого-либо только на 48 часов, а на продление ареста требовалась санкция прокурора. Прокурором по Литве от Западного пограничного округа был полковник юстиции Иван Данилович Южный, «скрытый еврей», и без его санкции задержанных не могли отправить в тюрьму, вот они его на ступеньках и ждали. Я обратился к евреям на идиш: «Слушайте и запоминайте, что сказать следователю. Вы не собирались сбегать за кордон, вы просто на один день поехали из Каунаса к границе, на «Велину», навестить могилки родных и показать польской родне своих детей!» Теперь надо было «утрясти проблему» с прокурором. Замом у Южного был майор Шмонов, горький пьяница, которых от своих, «восточников», требовал бутылку водки за каждую подпись или санкцию, но нас, «литовцев», то ли уважал, то ли побаивался, называл почтительно «каторжане» и не трогал, у нас «мзды» никогда не просил. Но Шмонов сразу бы всем задержанным «пришил» 58-ю статью — «Измену Родине», да тут еще попытка группового перехода через советскую границу, одним словом, беда, сразу несколько пунктов 58-й статьи УК, один другого «тяжелей». Я быстро нашел полковника Южного, он все понял, сразу распорядился: «Женщи