Но были отдельные замечания… какого порядка? Приказ опоздал, надо было раньше издать, когда сдали Харьков. Перед этим — Харьков был сдан, там 30 тысяч в плен попало. Вот тогда надо было издавать приказ. Это — одно замечание.
Второе: нет четкого определения, за что в штрафные роты и за что в штрафные батальоны. За что? Там просто написано: «За проявление трусости и за сдачу боевых позиций без приказа», вот так. А надо — более конкретно. Ну, такие пожелания высказывали.
В общем, отход. Немец переправил танки на левую сторону Дона, пыль, грязь, управленческий разнобой… Части отходили — кто батальон, кто группа — по всем донским степям, никакого управления!
Командующий армией, «исполняющий» — Коломиец (я его знал по Одессе): «Вот тебе машина грузовая, пять солдат, бочка бензина, с сухим пайком. Езжай по степям: кого встретишь — какую часть там, группу — надо обеспечить Сталинград! Направляй. Вот тебе мандат, мои указания — чтобы они знали, что ты не от себя!»
И я дней семь ездил по степям этим донским: то группу встречу, то кого… говорю: «Ребята, на Сталинград!»
Однажды едем — идет старик. Ну, как «старик»… рубаха разорвана, штаны такие короткие, в лаптях. «Кто такой?» — «Командир дивизии». — «Как докажешь?» Он сел, значит, на землю, снял лапоть, достал удостоверение Героя Советского Союза…
А как?! Дивизия! А что эта дивизия?! Я помню, когда на Дону начальник дивизии пишет сообщение: «В дивизии семьсот человек». — «Всего?!» — «С писарями, с поварами. И у многих винтовок нету. Ждут, пока убьют солдата, чтобы винтовку отдал». Вот так вот: «Дивизия вся разбита, я остался один». Ну, мы так поговорили… «Давай, иди на Сталинград». Дали карту, покормили. Он заплакал, да и я слезу пустил там. Говорит: «Ребята, я вас в жизни не забуду никогда!» Судьбы дальнейшей — не знаю.
Потом встретили большую группу наших. Макарчук, комбат был такой боевой. Я говорю: «Вот указание». Говорит: «Я понимаю, но тут я заметил группу небольшую немецкую: я их разгромлю — тогда пойду». Я говорю: «Хорошо». Потом действительно прибыл в Сталинград, ему присвоили полковника, командиром дивизии назначили… 32-й. И во время наступления погиб. Похоронили в Зимниках. Хороший был командир…
Вот я так, значит, дней семь… больше! — по калмыцкой степи захватил. Уехал далеко-далеко там… ночь едем — ага, надпись, знак: «Элиста». Вот заехали! Давай обратно.
Потом — под Сталинградом весь период… ну, там бои, все прочее… Жуков приезжал, помню… такой, в кожаном пальто… конечно, никто не знал, старались все держать в тайне: потому что, если немец узнает, что приехал Жуков, значит, что-то такое намечается на дворе. Главнокомандующий, член Совета! И 20 ноября пошли в наступление.
В какой вы части были?
В 51-й армии. Особый отдел. Я как раз, когда наступление — был в дивизии, в 32-й. В наступление пошли — значит, приехал Хрущев, он был членом Совета фронта. Командир дивизии: «Товарищ член Военного совета, восемьсот человек пленных взяли!» Он: «Что так мало?! Отступление, что ли, было?!» Больше ничего не сказал, уехал. Ну, что это… «член Военсовета»… До сих пор в памяти осталось это так.
А в начале ведь пошел Рокоссовский там, северней… 19-го. 20-го — мы… А почему успех? Как раз южнее Сталинграда чуть-чуть — румынские части, а они — вояки плохие, сразу: раз-раз! Там и итальянские были, самые северные: то же самое. Поэтому это было учтено, и вот так успешно замкнули кольцо. И пошло наступление. Вот Жутово, 2-е, Садовое там, значит — пошли-пошли, освободили Ростов, и — уже под Таганрогом.
Помню там один случай… Политотдельская — такая громадная станица! Там — 51-я армия… корпус кавалерийский Кириченко… Столько войск! Немцы как туда глянули — и как пошли непрерывно самолеты! Полк бомбят с утра до вечера: страшная бомбежка! Я там — с работниками (сам замначотделения был). Стал в угол, думаю: «Сейчас — снаряд. Осколки будут лететь — голову-то не заденет». А тут — свист, грохот, шум, гам! Рядом там подвал — в подвал никогда не заходил: гиблое дело. Значит, крышу снесло, дверь выбило, окна, хата вся трясется. Ну, думаю — все, привет… целый день! — с ума сойти. К вечеру как-то затихло… гарь, дым… Я оглянулся — а я, оказывается, стою под образами! Надо мной — иконы! Вот я — человек неверующий, но — спасибо, боженька, ты меня спас! Вот такой случай со мной был.
А потом пошли оттуда в Николаев, в апреле вошли в Одессу: я — в числе первых. А потом нашей армии — под Тирасполь, и — задача: наступление на Кишинев! Но — готовить и держать — в тайне. Вот как раз там я очень много задерживал всяких… Я вообще задержал за время службы — тридцать агентов… разоблачил, короче.
Там была одна группа — они обычно забрасывались с самолета на парашютах. В начале войны немцы не очень шли в разведку. Они — «блицкриг!» и так далее. А когда под Сталинградом они уже хватились, и были образованы школы разведывательные, курсы и так далее, обучались они по пять-шесть месяцев, документы прикрытия, легенды… Уже на высоком уровне. И — сбрасывали с самолетов.
Вот — солдатская книжка: подделана здорово, как надо. Серого цвета. Но — какая промашка? У нас в книжке — скрепка железная: поносит — справа и слева следы; а у них — никелированная. Все.
Да-да, в последнее время неоднократно уже звучало, и в кино снято…
Так я же сам таких задерживал! Или — орден Красной Звезды подделывали. У нас — стоит в сапогах, они сделали — в обмотках! Ага. Смотришь — все: бери и работай с ним: значит, агент засланный.
Было в районе Черобазово [Так у автора. — Прим. ред.] пять человек — никаких ни фамилий, ничего не знали. И — за восемь дней всех вывели! И был один капитан, у него документы — такие! Вроде из госпиталя дали, в отделе кадров армии был, получил назначение в оперативный отдел штаба корпуса… А там же в этом отделе — все планы наступления! Окажись он там — какой бы ущерб нанес! Мы его, когда он подъезжал к штабу, прямо там и схватили. А двух, которые там диверсию хотели сделать!..
В общем, командующий Берзарин приехал, вручил мне орден Отечественной войны I степени. Потому что, говорит, чтобы разоблачить такую группу, это равносильно выигрышу большой боевой операции. Ну, действительно, так и было.
Потом освободили Кишинев в августе, в конце. Дней там пять побыли — команду получили на Варшаву передислоцировать армию. И вот полустанок Веселый Гай. Стоит состав такой: товарные вагоны — и ничего там нету! Ни соломы, ни нар, пусто. Я говорю: «Ребята, найти доски». Чтобы нары сделать.
А мы с Кишинева взяли ящики помидор, груш, винограда, яблок набрали: там их полно. Будем ехать, есть и так далее. И вот доски нашли. «Вы, — говорю, — ищите вагон почище, а я постою тут, покараулю, чтобы их не растащили». А мне нездоровилось, дня три не брился, так что-то бледный был… а день — такой теплый, хороший. Смотрю — идут две девчушки, младшие лейтенанты. Одна — такая белокурая, красивые глаза… Подбегает эта белокурая, говорит: «Дяденька, а дяденька, дайте нам доски, нары построить!» — «Товарищ младший лейтенант, как обращаешься?! Устав забыли?!» Она с перепугу: «Ой, какой важный! Подумаешь!» И убежали.
А ехать — дней пять. Останавливаемся где-то в лесу, в поле. Ну вот встретились там еще раз, посмеялись, познакомились. В мае 1946 года в Берлине поженились. Жена… сейчас я вам покажу карточку ее, одну минуточку… вот, Полина Ивановна, красивая девка. Добрая, заботливая, это вот она…
…потом мы в районе Бреста перешли в Польшу, были в районе Минск-Мазовецкий. Там были аковцы: это — Армия крайова. Миколайчик — их бывший руководитель. Премьер-министр Польши в Лондоне. Англичане были заинтересованы в Польше. Денег давали много — и создали армию. Она вооружена была, хоть и в лесах. Обута, одета. С немцами не воевали, но и с нами тоже столкновений не было. Но мы, когда дошли — все-таки же армия… Сталин дал команду: «Разоружить». И вот, значит, я руководил этим разоружением… это долго говорить.
Каждый день в Москву Сталину докладывали: сколько разоружили, количество оружия и так далее. И вот где-то в декабре Берзарин, командующий армией, говорит: «Товарищ Иванов, мы готовимся к наступлению — надо сделать так, чтобы противник не знал, что готовимся». А были случаи измены. Вот чтобы не допустить ни одного перехода к противнику.
Какая измена?! Уже победа маячит, а измена — была! Почему? Потому что, когда мы освобождали нашу территорию Советского Союза, город, село — там всегда оказывалось много людей молодых призывного возраста. Они часто и в армии уже были, но остались в окружении, присосались там к тетушкам, кумушкам… а полевой военкомат: всех — в армию! И даже бывали случаи: не успеют их переодеть — они прям в армяках идут в наступление. Немцы: «Что за армия наступает?!» Ну, они люди-то военные, но — переодеть не успели. И вот брали таких в армию… там попадали и полицейские, и предатели… А он же видит: уже победа, он понимает, что немцев добьем до конца — и за него возьмутся. Его же арестуют. Поэтому — уйти к немцам. И вот Берзарин и говорит: «Прошу вас сделать так, чтобы ни одного случая не было».
Мы были на Магнушевском плацдарме. Я 15 дней декабря и 15 дней января был на переднем крае, везде ползал, принимал меры. Особо бывало часто: из боевого охранения, из охраны, из дозора уходили. Там между немцами и нами — окопчик. Два солдата: чтобы наблюдать, как себя немец ведет. Вот один другому: «Перейдем?» Нет — он его убивал и уходил. Поэтому мы внимательно отбирали тех лиц, которые пойдут в боевое охранение. В разведку — то же самое. А попытки были перейти. Мы пресекали эти попытки в корне. Ни одного случая измены не было! И когда об этом командующий узнал — он приехал и наградил меня орденом Красного Знамени.
Вообще болтают, что «вот, работники контрразведки, тупые, ограниченные, сидели в тылу там, пьянствовали с бабами…» Какое пьянство тут?! Я за один год четыре ордена получил! Если бы я пьянствовал — кто бы мне их дал? Это клевета настоящая. Конечно, были какие-то работники, может быть, отдельные, которые вели себя, может, недостойно… и в моральном плане, может быть, и выпивали — может быть и такое. Но в целом оперштаб был преданный, боевой, честный, порядочный! Занимались работой! Если бы не контрразведка, победы в мае в 1945 году не было бы. Она бы была все равно, но — позже и с бо`льшими потерями. И недаром Сталин по окончании войны объявил благодарность всем войскам военной контрразведки. И пятерым начальникам особой контрразведки армий (они по штату — полковники) было присвоено звание генералов. Вот так-то оно.