Но через год я решил оставить учебу и вернулся в Кишинев. Восстановился на учебе в своем сельскохозяйственном институте, на факультете виноделия и виноградарства. В 1951 году стал работать в Кишиневском филиале Всесоюзного института виноделия (сам институт находился в Ялте), в 1955 году стал заведующим лабораторией республиканского ВинТреста, а потом работал в НИИ виноделия, и за организацию первого в СССР поточного производства хереса был удостоен Госпремии. В 1972 году родной брат уехал в Израиль, а в 1979 году я решил уехать из СССР и подал прошение на выезд в ОВИРе. Меня вызвали в республиканский КГБ, и там один полковник начал меня «уламывать»: «Ваш брат уехал, а сейчас и вы за ним… Что вам не хватает? Мы всем вас обеспечим, только попросите. Мы предлагаем вам написать статью с осуждением эмиграции. Это в ваших интересах. Откажетесь — пожалеете».
Я сказал ему, что мне всего хватает, от советской власти мне ничего не нужно, но ничего никуда писать не буду, и полковник мне клятвенно пообещал, что меня никогда из СССР не выпустят.
Я смотрел на этого «лопающегося» от своей важности полковника и усмехался про себя, ну куда ему до наших офицеров Смерша из 8-й гвардейской армии, те были орлы хоть куда, а этот… измельчал нынче народ… Уже тридцать лет как я живу со своей семьей на исторической Родине.
Интервью и лит. обработка: Г. Койфман
Горожанин Константин Иванович
В восемнадцать лет по комсомольскому призыву я ушел из дома в только что созданную отдельную бригаду особого назначения, как ее потом назвали, спецназ образца 41-го года. (ОМСБОН — Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД. — Прим. С.С.) В июле месяце ЦК комсомола было принято решение о призыве в бригаду добровольцев. Это касалось 14 областей европейской части СССР: от тех областей, что еще не были оккупированы, и до самого Урала. Из остальных регионов страны не тронули никого. Всего было призвано около 200 человек моего возраста: из Рязани, из Ярославля, из Казани, из Иваново… Нормальные ребята подобрались. Никакой особой характеристики из школы от нас не требовали. Тогда все решала комсомолия и местные районные, а потом они делегировали свои решения дальше в область, в Пензу. Кстати, я с Пензы. Нас оттуда пришло человек 20. В бригаде сформировали два полка. Первый полк — интернациональный. Он просуществовал недолго, потому что набирался из детей интернационалистов из разных стран: немцев, поляков, французов — почти всех национальностей Европы. (Около сотни болгар, а также немцы, австрийцы, испанцы, американцы, поляки, чехи, румыны, китайцы и даже шестеро вьетнамцев! — Прим. С.С.) Знаете, у нас с ними случалось некоторое недопонимание. Все-таки сказывалось различное воспитание и иной менталитет. Приведу пример. В столовой садимся за стол, и вдруг кто-то из них громко пукает… Мы в шоке, а они ха-ха, для них это нормально. На первый раз им это сошло с рук, но когда это повторилось еще раз, кто-то из наших ребят им популярно объяснил, что так себя за столом не ведут.
Одно время мы были вместе, но потом, в 42-м году, разделились. Их всех рассредоточили по разным местам. В Подмосковье были такие точки, где органами безопасности готовилась определенная агентура. Требовалось уйти в темноту от всего света, чтоб никто не мешал. Их там подготовили и к концу 42-го года разными путями направили в свои страны для организации сопротивления немцам. А наш второй полк полностью состоял из соотечественников. В основном это были национальные кадры наших союзных республик: пограничники, чекисты, спортсмены-динамовцы из Москвы, студенты старших курсов, чемпионы Москвы по разным видам спорта… Много интересных ребят было в этом полку! А командовал им, от начала до конца, Сергей Вячеславович Иванов, полковник-пограничник. Помню его сестру. Она у нас работала библиотекарем в октябре 41-го года, когда мы съехались из пригородов. Москве в тот период всерьез угрожало взятие. Хорошо, что фон Бок остановился для формирования подкреплений, если бы он наступал в то время…
Вы помните эту московскую панику? Грабежи магазинов и прочее…
Даже не знаю. Я что-то такого не припомню! Может быть, где-то на окраинах и было. Но на Малой Бронной, где находились мы, такого не наблюдалось. Мы там патрулировали. Там были две дивизии НКВД.
Вы кого-нибудь задерживали? Опишите случаи, пожалуйста.
Очень много задерживали. Ведь немцы так быстро наступали, что отрезали большие колонны беженцев. Среди них отбирали кого-то по внешним признакам, по каким-то определенным человеческим показателям. Сто-двести человек отберут и сразу предлагают работать на них. Это называлось в то время в чекистских органах — тотальная вербовка. Этакий конвейер. Да, это делалось очень-очень просто. Они прекрасно знали, что большая часть работать не будет. Но если кто-то публично вставал в позу, его просто расстреливали! Что было делать остальным? Приходилось давать подписку. И здесь уже чистая математика: они знали, что из тысячи человек хотя бы сотня да проникнет в Москву.
Мы приехали в первых числах октября и сразу были переданы в распоряжение инженерных войск Западного фронта. А командовать им, то есть обороной Москвы, уже прибыл Жуков, которого отозвали из Ленинграда.
Каким был состав патруля?
Солдаты с сержантом или с офицером.
Кого вы задерживали? Молодые люди, в возрасте?..
В основном в возрасте. Вероятно, это те люди, которые имели какую-то обиду на советскую власть. Они использовали предложение немцев, чтобы хоть как-то напакостить…
Кто-нибудь оказывал сопротивление?
Конечно. Среди них зачастую встречались вооруженные диверсанты. Но это уже отдельная категория людей, из тех, кого забрасывали в Москву. С ними происходили быстротекущие столкновения. В Москве же было как. Комендантский час в 19 часов — все, на улицах ты уже никого не встретишь. Если кого-то видишь, то у этого человека должна иметься какая-то «ксива», разрешающая ему передвигаться во время комендантского часа. Там вопросов-то нет! Вся Москва ночью погружалась в темноту — строжайше соблюдалась светомаскировка. Ну, а когда налет самолетов, вот тогда начинается «веселье»… Вы знаете, Москву очень много бомбили, и, к сожалению, надо признать, что им сигналили во многих местах. Таких приходилось отлавливать.
А днем наши группы выезжали по Волоколамскому, Можайскому и Клинскому направлениям фронта, где мы создавали минно-танковые заграждения. В дневное время мы выполняли задания командующего инженерными войсками Западного фронта. Нам давали определенный участок-направление, и мы этот участок минировали. Использовались мины М-5. Деревянная мина с брикетами тола по 400 и 200 граммов. 400 граммов удобно укладывались, как раз под размер ящика в пять килограммов. Хорошие, неизвлекаемые мины. Упрощенный взрыватель — нажимай и «поехали»! Так жахнет, что танк переворачивался!
Тот период, с октября по ноябрь, дни и ночи — все слилось в одно целое. А вот 7 ноября не забыть никогда. Мне выпала честь участвовать в военном параде. Это было интересно! Кстати, разных корреспондентов, вашего брата, там не было вообще. Потому как обычно все парады начинались в 10 часов, а этот парад, для сохранения секретности, было принято решение провести в 8 часов утра! И корреспонденты, когда проснулись, узнали, что парад уже идет. Тогда Иосифа Виссарионовича Сталина попросили, и он не смог отказать им, повторить свою речь, которую он произнес с мавзолея Ленина на Маяковке…
А вы на параде в каком ряду шли?
Я стоял в охранении. Наш пулеметный батальон уже там создавал узлы сопротивления. Общеизвестно, что фон Бок и другие немецкие командующие дали слово Гитлеру в кратчайшие сроки захватить Москву и отпраздновать это в Кремле! Поэтому в Москве все радиальные улицы, которые вели к Кремлю, готовили к уличным боям. Буквально из каждого окна торчал ствол. От Малой Бронной по дворам были проделаны проходы. На Пушкинской площади стоял такой овальный угловой дом, по-моему, трехэтажный, старинной еще постройки. Там на балконе одной из квартир второго этажа стоял мой пулемет. Великолепная огневая точка: и туда, и сюда, и улицу и площадь можно обстреливать. Хозяев квартир уже не было. Нам дали ключи. Хорошие такие квартиры, видимо, не бедные жили люди. Однако чувствовалось, что они очень спешили уехать. Может быть, их торопили на производстве или еще где… В раковине было полно грязной посуды. Мы ничего не тронули, все осталось в целости и сохранности. Мало того, еще им и посуду помыли (смеется), чтоб она не пахла.
Каковы тогда были настроения?
Нормальные! И знаете, что особенно нам поднимало дух? В октябре мы услышали песню «Вставай, страна огромная!». Это просто нет слов!!! Нет слов! Совершенно меняло настроение у всех! Удивительно, это как надо было подобрать такие слова, чтоб произвести столь мощное воздействие на человека. Я услышал эту песню в исполнении самого хора Александрова в ДК Красной армии, иногда нас отпускали. Это был единственный театр, который работал в тот тяжелый период.
Чему вас успели научить?
Когда мы в сентябре приехали, то расположились в Зеленограде. Там пробыли до октября месяца. Ездили в Мытищи на стрельбище. Потом в Зеленограде учились рыть окопы, изучали оружие, штыковой бой, совершали длительные переходы, бегали на длинные дистанции… Вы знаете, нас изматывали до предела!
В ноябре 42-го мы дислоцировались в 3-й школе связи НКВД имени Менжинского, это на Бабушкина. Потом постепенно всех начали выводить из Москвы. Одна за другой убыли за линию фронта группы Озмителя, Прокопюка, Ваупшасова, Прудникова, Медведева…
(Озмитель Ф. Ф. — командир отряда особого назначения «Гром», ГСС посмертно от 5 ноября 1944 года.
Ваупшасов С. А. — легендарный советский разведчик, с марта 1942 года командир отряда особого назначения «Местные», ГСС от 1944 года.