А первая мина взорвалась, когда пошел эшелон с Масельгской, который вез немцев на отдых в Петрозаводск. Насыпь там метра на три, наверное, была поднята. Так он весь туда «комнулся». И тут мы почувствовали, что «обозначились», — нас уже ждали в определенных местах. Хоть и 20 человек, но, несмотря на все предосторожности, следы все-таки остаются…
Как проходит ночь? Костер можно разжечь, закурить?
Костер старались жечь без дыма. Закрывали плащ-палатками. Вот он освещает чуть-чуть — погрелся, портянки посушил… На болоте не спали, останавливались на сухих местах. Лапника, где можно порубишь.
Есть там такой городок Паданы (50 км северо-западнее Медвежьегорска. Прим. — С.С.). Мы там должны были встретиться с агентурой. Немного не дойдя до Падан, мы почувствовали, что нас преследуют уже с собаками. Они плотно шли по следу. Нас спасло то, что мы вышли на многокилометровое болото, с таким вот слоем (показывает)… Мы рискнули пройти через него. А немцы, или финны, или полицаи, жандармерия ли, которая за нами гналась, — они не пошли.
У нас у каждого были длинные палки по три метра. Мы не знали, сколько надо обходить, но нам нужно было идти! И мы рисковали, и шли. Выработалось такое чувство невесомости. Вот ты идешь, и как будто тебя земля не чувствует. Шагнуть грубо — провалишься! Шагнуть надо как-то по-особому, по-особому нежно, аккуратненько, и тут же быстро оторвать ногу. Ну, проваливались, конечно! Выручали эти длинные палки: кто-то подходил, осторожно вытаскивал. Всё было!
Значит, прошли мы это болото. А потом после него второе. Удачно встретились с агентурой: там мельники жили, карелы, из местных. Послали к ним несколько человек. С нами же шел оперативный работник, он себе сопровождающих выбирал сам. И еще один местный был, парень из Беломорска. Видимо, уже давно с ними работал. Он тоже ходил на встречу. Николай, кажется, рыжий такой парень. Оперативника фамилию мы не знали. Да он мог и не сказать из соображений секретности. Мельники нас, помню, снабдили продуктами…
И так вот мы шли. В одной из стычек потеряли двух человек. На лесной тропе просто-напросто уткнулись в противника. Ведущий немножко прозевал. Вот… Они там впереди как-то рассыпались немножко, и мы их потом так и не нашли. Живы они или нет, не знаю. Эрта Фин — учитель, карел. И еще один из местных.
А через недели две случилась еще одна неприятность: у нас вышла из строя рация. Мы предварительно договаривались, чтоб нам на определенных участках сбросили питание, одежду, боеприпасы, но…
Таким образом, больше сообщений от нас не поступало. Вероятно, в центре посчитали, что группа погибла.
Потом закончились продукты. Дальше мы шли полуголодные. В октябре месяце добрались в конечную точку маршрута. Нужно было выходить к своим, и не было сил. Утром встаешь — ледок. А вместо сапог уже одни обрывки. Из еды только клюква, брусника или мороженые грибы. Все! Больше ничего нет. Мы были уже почти трупы и фактически буквально заставляли себя двигаться. Истощенные, измотанные…
Мне кажется, что мы вышли к Сегозеру. Так вот я называю его сегодня, но могу быть не совсем точен. Перешеек! Мы вышли к перешейку. Стоял такой шикарный солнечный день. Прилегли мы там, осматриваемся. Тупик, скала спускается в воду метров на 20. Солнышко взошло, пригрело нас! Слева смотрим — амбразуры дотов. И весь перешеек длиной метров 150, начиная от уреза воды… в общем, весь опутан проволокой и подвешены мины натяжного действия. Это финны ставили. Примитивные штуки: «сотка»-труба заливается толом, и на растяжку. Всё! Они не мучились придумками. Но зато как шарахнет! Посмотрели-посмотрели, все как-то грустно. Потом обратили внимание, что по краю перешейка проволока протянута не дальше в воду, а как-то примята между водою и небольшой тропочкой. И вроде кто-то там по ней ходит. Мы настолько близко подошли, что было слышно, как кто-то ехал на телеге. Лежим и смотрим на амбразуры дотов. Пустые или с пулеметами? Откуда мы знаем?! И что делать нам? Сил нет вернуться, обойти… И тогда кто-то предлагает: «Командир! Все равно нам хана. Дальше этого места, наверное, не уйдем. Может, рискнем?!» По карте, когда сверились, поняли, что с этого места просека идет прямо в расположение наших войск. И там большая нейтральная полоса. «Ну, а что?! Давайте сейчас! Пойдем внаглую! Спокойно, уверенно. Будем идти, не оглядываться назад! Друг за другом, с небольшим разрывом. Спускаемся и идем!» Так и сделали! Мы исходили из чего? Ну, если это и отряд? На виду у амбразур не пойдет же?! Не хватит ума идти на виду амбразур? Значит, идут свои! Значит, они не первых нас пропускали по этой дорожке. И вот это нас спасло.
Было 12 часов дня. Кожей чувствуешь — смотрят. Волосы на загривке дыбом! Мы эти 150 метров, наверное, свинцовыми ногами шли и все ждали — вот-вот, вот-вот, вот-вот. А там высота скал, наверное, метров с 15. И с того гребня мы, как цыплята, — бей на выбор! Никуда не убежишь. Слева — проволока, справа — вода. И когда перевалили уже, тут так смеялись от облегчения. Такой пережили психологический стресс, такое было состояние.
Отдышались немного и пошли дальше. И вот мы эти 12 километров по той просеке до тригонометрической вышки, что на карте была отмечена, два дня шли. Каких-то жалких 12 километров! Пока шли, слышали в лесу и на болоте русские голоса. Но не побежим же мы туда?! Ноги у всех распухли. Люди были на последнем дыхании. На третий день просека вывела нас прямо к штабу бригады НКВД полковника Макарова. Когда у штаба бригады появилась ватага мертвецов, вооруженных автоматами, у всех глаза были по пять рублей: «Вы где прошли?! Как?!» Нас, конечно, встретили очень хорошо. Предоставили нам теплую землянку. Как попали в тепло — ё-моё! Еду варят, кашу. Тут мы глупость большую сделали! Раз-раз, каждый получил полный котелок каши. Могли там же все замертво лечь от заворота кишок. Но слава богу, природа не позволила нам убить себя. Ложки четыре съел — всё, не лезет. Они опомнились, говорят: «Давайте сюда. Мы вам потом принесем»… — «Не-не-неее! Пусть рядом полежит!» Проходит час-два, опять позыв кушать. И какой страшный! Еще пару ложек съешь. До чего же ребята хорошую кашу сварили, да с консервами. Вот так мы там в себя приходили. Все наше барахло горелое, дырявое сняли с нас, дали другое, нашли нам сапоги и телогрейки. Сообщили о группе в Беломорск. Потом повезли на лошадях к поезду, показали нам вагон. Заходим, а там сидят местные жители. Мы в старых латаных телогрейках, с оружием, шумные. Все эти местные, гражданские — шшшух прочь! И вагон опустел. Пришлось нам одним ехать. Ну, потом в Шижне и врачи, и отчет по результатам. Рассказали, что да как, сдали материалы. А когда мы нашу рацию принесли в мастерскую, то оказалось, что там просто-напросто один проводочек отскочил, и всё. Всего лишь! Хорошо, мы ее еще не выбросили. Вот какая техника была примитивная.
Знаете, с Шижней связан один момент. В Карелии партизанское движение существовало с начала 41-го года. Там сражалась одна партизанская бригада. Но к 43-му году все сопротивление было практически немцами уничтожено. И там действовали только оперативные группы по линии органов безопасности. Когда мы находились в этом городке Шижня и готовились к рейду, нам показали склад личных вещей. Это были вещи тех, кто входил в состав оперативных групп. Не партизан, а именно работников оперативных групп, ушедших на спецзадания в Карелию в 41–42-м годах. Огромный склад: чемоданы, вещмешки, баульчики… Всё как лежало, так и лежит. Ни один не вернулся за своими вещами!!! Гнетущее впечатление. Мне пришлось участвовать в проводах одного бывшего милиционера. Их вместе с радистом забрасывали в район, где он раньше работал участковым. На самолете «Р-5», по-моему. Такой зеленый одномоторный самолет. Мы из Сегежа их провожали. А перед этим паковали их вещи в мешок: продукты, снаряжение, одежду — всё, что им было нужно. Килограммов на сто, наверное, мешок. Упаковывал лично я. Нас тренировали, чтобы был навык. Как парашют правильно сложить, и прочее…
А по судьбе этого милиционера что-то?..
Не знаю. Улетел, и всё. Личные вещи на складе остались…
После Карелии вас направили в Белоруссию?
Да. Мы из Карелии вернулись в конце ноября, декабрь пробыли в Москве. Отъелись, подлечились. Группу расформировали. Нашего командира Борисова я больше никогда не видел. Не знаю, как у него сложилась судьба. В новой группе с Карельского отряда были только мы с Гришей Скрипкиным. Формировались опять в Подмосковье. Одна группа сменяла другую. Люди приходят, месяц отдыхают, формируются, и снова туда. Количественный состав был тот же — 22 человека. Командир — Распопов Дмитрий Павлович. Медсестра — Татьяна Александровна Александрова, бывшая студентка Московского института физкультуры. Она закончила курсы медсестер и попала к нам. Группа именовалась «борцы».
Вас десантировали с самолета?
Нет. Мы заходили через линию фронта, которая к 43-му году отодвинулась уже далеко в Белоруссию. Сначала нас подвезли на поезде, а потом мы должны были встретиться с партизанской бригадой, которая после отдыха и перевооружения уходила в тыл к немцам из Овруча. Их человек двести-триста было. Но мы опоздали, они уже прошли. Поэтому нас машинами, до предельно близкого расстояния подвезли к линии фронта. Я знаю только, что линию фронта мы переходили вот в этом месте (показывает на карте). Прошли на участке Давид-городок.
10 января приключилась страшная оттепель. Припять так разлилась, да там еще низкая местность, пойма. Причем похоже, что в довоенные времена Припять в тех местах обваловывалась. Ну а сейчас война, и кто там будет этим заниматься? Километра на три от Припяти всё было залито водой. Выбирать не приходилось, если дали задание в этом месте перейти линию фронта, переходи!
Вот мы идем, и говорю я Татьяне Александровне… а мне было поручено ее охранять и беречь рацию. И кроме своего снаряжения, я еще нес динамо-машину для рации. А она весила двенадцать килограммов. Кроме того, нас снабдили аккумуляторными батареями. Это тяжелые такие, килограмма по три, не меньше, батареи. И вот идем мы по разливу, и если нам вода по грудь, то Татьяне уже под горло. Тогда ребята берут ее за подмышки и волокут. Вот плывет она, значит, и подвизгивает: «Йопт твою! Йопт твою! Как же мне холодно! Как же мне холодно!» (смеется).