В 47-м году я сюда приехал. Разрушенный в пух и прах город! В пух и прах! На квартире нигде не устроишься, общежития нет. А я еще по пути на Кубань разыскал девушку, с которой мы дружили до войны…
Ну ничего, жизнь у нас сложилась нормально.
Какова была тогда криминогенная обстановка на Кубани?
Вы знаете, казачество есть казачество! Очень сложный народ.
Когда арестовали Берию, что у вас происходило в Управлении?
Флаги точно никто не поднимал. Все были просто в недоумении. Никто не верил еще. Многие знали Берию как инициатора разработки атомной бомбы. И говорят, если бы не он, может быть, у нас ее и не было бы. С его силой воли, с его энергетикой, с таким запалом, настойчивостью…
Вы упомянули про ноги. Это связано с ранением?
Нет. Сказалось частое пребывание в ледяной воде. В Белоруссии меня прихватил приступ радикулоневрита. Я неделю лежал без движения. Мы пошли на очередную диверсию. А это был апрель месяц. На болотах сверху воды сантиметров 30, а под ней лед. Вышли мы из леса, все осмотрели внимательно. Сухая осока, за ней высокая насыпь — это железная дорога. Вечер, темнеть стало. Все вроде нормально, идем по этому болоту. Осока нас как-то маскирует. И вдруг, мы, наверное, 300 м до дороги не дошли, выползает с той стороны группа немцев. Патруль! Вышли человек 12 на полотно, стоят, смотрят. Вышла луна. Сначала мы за этими «камыш-осоками» прятались, за кочками. А потом смотрим — указывают пальцами! Мы думаем: «Что такое?!» Пришлось лечь. Грудью на кочку, а поясница — в ледяной воде. И минут 30 вот так лежали, пока они не ушли. Вот они ушли — минируй! Так нам уже ни до чего. Мы еле-еле ноги размяли, и потихоньку, потихоньку-потихоньку домой. У ребят ничего, а у меня радикулит! Боли ужасные. Они меня в повозку, отвезли туда, на Пинщину. Узнали от местных, кто там лечит такие вещи, и оставили меня там на неделю.
Помню, в себя пришел. Хатка. Посередине печка, занимает три четверти пространства. Вокруг нее лавки буквой «Г». В углу широкий топчан, метра два шириной. Подходит бабушка, посмотрела: «Давай лечиться!» Смотрю — она молча приносит картофель в чугунке, заливает водой и кого-то просит: «Помоги мне его в печку!» Прошло полтора часа, вытаскивает, сливает воду и эту картошку высыпает в крапивный мешок. Насыпала, распределила ее как подушку. Локтем помяла-помяла и говорит: «Ну раздевайте его!» Догола меня раздели, подстелили палатку. Берет она этот мешок и укладывает меня на него спиной, поясницей. «Не горячо?» — «Горячевато». — «Терпи! Вот как озноб будет, как почувствуешь немножко холодновато, то скажи».
Через три часа открыли меня, обтерли. Она дала свое рядно из конопли. Чувствую, отпустило меня немножко! Да! А перед этим она мне спину натерла тарпантином, как они говорят. Это самодельный скипидар из бересты. На Руси его использовали для смазки яловых сапог. Никакая влага не пройдет! Покормили меня немножко. Сказал ей, что еще больно немного, а она: «Завтра еще сделаем!» Еще сделали. Я чувствую, мне уже свободненько, я уже шевелюсь! Через два дня еще раз сделали. А еще через два дня — тарпантин. И я уже сам встал к столу. Неделю она со мною возилась, массаж какой-то, наговор. Тут ребята приехали верховыми за мной. Я сам залез в седло и забыл обо всем! Ровно 10 лет со мною ничего не было. Ничего! А потом в 54-м году в апреле шли соревнования по волейболу. Спортзал не приспособлен, без фундамента, раздевалки нет, просто зал и фойе. Скамейка для отдыха стояла вдоль стены обледенелая. Опять застудился…
Чем вы занимались после войны?
Возглавлял группу розыска государственных преступников, тех, что шли под грифом «Без срока давности». Много было поездок. Всяких половили. Мы вели группу, так называемую «СС-10а».
(Зондеркоманда 10-А (Sonderkommando 10a.) Входила в айнзатцгруппу «Д». Создана в июне 1941-го, расформирована 11.7.1943. Действовала в зоне ответственности 171-й пехотной дивизии и ХХХ армейского корпуса.
Командиры: оберштурмбаннфюрер СС Гейнц Seetzen (1.6.1941–1.8.1942); штурмбаннфюрер СС д-р Курт Christmann (1.8.1942–11.7.1943).
Краснодарский процесс стал первым процессом над военными преступниками. Проходил в Краснодаре 14–17.7.1943, дело рассматривал воен. трибунал Сев. — Кав. фронта. Подсудимые обвинялись в убийстве 7 тыс. чел.; перед судом предстали 13 советских граждан, которые служили во вспомогательных частях зондеркоманды 10а, в основном — на обслуживании газвагенов. 8 подсудимых были приговорены к смерти, 3 — к 20 годам тюремного заключения. — Прим. С.С.)
Мы почти всю выловили ее. Во время войны ею командовал майор Кристманн. Они начали с Майкопа, потом Краснодарский край, Крым, Украина. В Польше это подразделение распалось. Во время войны они вылавливали активистов, комсомольцев, партийцев, их сторонников и всех ликвидировали! Ликвидировали зверскими методами. Состав группы был сформирован из наших соотечественников — грузин, армян…
Один после войны жил в Норвегии. Грузин, кстати. Его знали здесь по одной фамилии, по которой он числился как преступник, а там имел другую фамилию, и поэтому его не могли оттуда взять. Но почему-то он все-таки не выдержал и через десять лет приехал сюда с туристической группой. Он был под наблюдением наших людей и в последний день поездки был арестован. В разных местах их находили: на красноярских промыслах, на Дальнем Востоке, в Новороссийске. Один, совершенно не скрываясь, под своей настоящей фамилией работал учителем в Новороссийске. Сам Кристманн долгое время находился под давлением международного сообщества. Он сначала ретировался в Аргентину, потом переехал в Германию. Легально жил, но все-таки в результате общественного мирового мнения его судили. По-моему, в тюрьме он и умер. Ему уже было где-то под 90 лет.
11 судебных процессов по делу этой группы провели здесь, в Краснодарском крае. Вот какой след оставила война!
Интервью и лит. обработка: С.Смоляков
Фролов Сергей Федорович
Я родился 23 февраля 1921 года в городе Пенза, в доме на улице Робинзоновой. Мать была членом партии с 1917 г., отец работал на железной дороге. До войны я окончил семь классов. В 1939 году пошел работать на 163-й авиационный завод, я был уже токарем пятого разряда. Когда началась война, меня и в армию не брали, поэтому сам пошел к директору завода и попросил, чтобы он меня отпустил на фронт. Тот сказал:
— Не имею права тебя отпускать, такая жестокая война, убьют, а ты молодой.
— Каждый должен защищать Россию.
Но он уперся, тогда я сказал:
— Я напишу в наркомат.
Через два месяца прислали ответ: пока работать на заводе.
Как для вас началась война, было ли ощущение ее приближения?
У меня не было никаких предчувствий. Я узнал о начале войны, как и весь город, по радио.
Вы считали, что мы быстро разобьем немцев?
Особо никто не выражал точного мнения, кто что говорил. Одни говорили, что война затянется. Другие, наоборот, утверждали, мол, быстро кончится.
На заводе выдавались спецпропуска, имелась охрана?
Пропуска находились прямо на заводе, нужно было назвать точный номер, и тогда его выдавали. С одного цеха в другой попасть было нельзя, охрана очень строго следила. Мы выпускали части к самолетам «Ил-2» и другим. Но в основном для штурмовиков. Были военпреды, сами летчики. Они проверяли точность изготовления детали, у моего станка числились капитан и старший лейтенант.
Продовольственные карточки ввели с началом войны?
У нас уже была карточная система в довоенное время, но еду выдавали по пропускам. На заводе кормили хорошо.
В армию меня призвали в начале 1943 года. Направили в расположенное в Пензе минометное училище, потом думаю:
— Что я здесь делаю? На фронт мне надо.
Начал косить. Комиссия вышла, спрашивают:
— Ты будешь у нас учиться?
— Я не могу учиться.
— У тебя же оценки хорошие, средний балл четыре. Как же это ты не можешь учиться?
Через десять минут опять спрашивают:
— Ну как, надумал?
— Нет.
Я упертым был, раз надумал на фронт, значит, все. Отправили в 469-й минометный полк, когда на фронт ехали, все время говорили, мол, через сутки будем на передовой, а дорога не кончалась. Однажды, время шло к обеду, подходит ко мне солдат и говорит:
— Фролов, есть такой в вагоне?
— Есть, это я.
— Спускайся.
Я наверху был, в составе поезда были телячьи вагоны для солдат, а машины стояли на платформах, «полуторки» и «ЗИСы». Солдат же говорит:
— Тебя военные вызывают, только запомни «полуторку» свою, а то если забудешь — потеряешься. Запиши.
— Я и так запомню.
— Обед будет, пообедаешь и быстро на встречу.
Ну что же, пообедал и туда. Нашел свою «полуторку», дошел вместе с ребятами до места сбора. Смотрю, какой-то военный там стоит, но не вижу, кто он по званию. Подошел к нему, вижу, майор. Докладываю:
— Здравствуйте, товарищ майор, по вашему приказанию прибыл.
— Здравствуй, Фролов.
— Откуда вы меня знаете?
— Я все знаю. Будете у нас работать.
— У кого это у вас?
— Особый отдел.
А нас везли в минометный полк. Я говорю:
— Так я же не могу на двух местах быть.
— Это не просьба, а приказ. Вы военный человек, сейчас военное время, все решено.
Работал я там около шести месяцев. Мы выполняли различные задания: в основном искали людей, дезертиров и т. д. Нам давали их фамилии. Иногда находили, иногда нет. С сопротивлением при задержании я лично никогда не сталкивался. Помню, как-то потерял удостоверение особого отдела и говорю начальнику:
— Вы мне дадите второе удостоверение?
А начальник отвечает:
— Если на сверхсрочную останешься, получишь, а если не останешься, то не дадим.
— В минометный полк идти?
— Подожди, мне нужно уехать, через пять дней приеду, а там посмотрим. Только ты никуда не уходи.