арищ Сталин? — засыпали они вопросами Рязанцева.
Уже остыл самовар, стрелки перевалили за одиннадцать, а Петр, Сергей и Владимир были готовы снова и снова слушать рассказ Рязанцева о первой и такой выстраданной победе над фашистами.
— Теперь дело за нами, — с улыбкой завершил разговор он и, прощаясь с разведчиками, попросил:
— Петр Иванович, а ты задержись!
Они остались одни. Петр вопросительно посмотрел на Рязанцева. Тот не спешил начинать разговор, от итогов которого зависело многое, и задумчиво теребил карту.
В те тяжелейшие дни сорок первого, когда обстановка на фронте менялась каждый день, а враг, казалось, находился повсюду, иметь в чужом стане свои глаза и уши было пределом мечтаний военных контрразведчиков. Петр идеально подходил на смертельно опасную роль своего в стае шпионов, диверсантов и террористов абвера. В его пользу говорили пять с лишним месяцев, пройденных с боями по тылам фашистов, и результаты выполнения разведывательного задания.
Отложив в сторону карту, Рязанцев поднял глаза на разведчика. Их взгляды встретились и слова застряли в горле — у него язык не поворачивался предложить Петру снова окунуться в тот ад, из которого он с таким трудом вырвался. И не просто окунуться, а отказаться от самого себя, облечься в ненавистную личину предателя и каждый день, каждый час доказывать свою лояльность и преданность ассам гитлеровской разведки. А они на слово никому не верили и будущих агентов пропускали через жесточайшее сито проверок.
«Так как же нам быть, Петр? Как? — размышлял Рязанцев. — Одно дело, когда рядом находятся испытанные бойцы: тут сам черт не страшен, и совсем другое оказаться в гитлеровском гадюшнике — абвере! Там стукач на стукаче сидит и норовит подставить ножку, чтобы перед начальством выслужиться. Надолго ли у тебя хватит выдержки? Больно ты дерзок. И что? В абвере нужны не плюшевые, а дерзкие и решительные. Они дают результат».
Отбросив последние сомнения, Рязанцев задал Петру прямой вопрос:
— Петр Иванович, а как ты смотришь, если в разведку еще раз сходить?
На лицо Прядко легла тень. Подумав, он ответил:
— Если надо, так сходим.
— На этот раз придется отправиться одному.
— Одному?
— Одному и надолго.
— Особое задание?
— Правильно мыслишь, Петр Иванович. Про абвер слышал?
— На своей шкуре прочувствовал, — вспомнил Петр про гитлеровского агента Струка.
— Так вот, Петр Иванович, надо проникнуть в это шпионское гнездо — абвергруппу 102.
— Мне?!
— И не просто проникнуть, а стать там своим и закрепиться.
— Своим?! Да вы что, Павел Андреевич?! — Петр задохнулся от возмущения и в следующее мгновение взорвался: — Быть в одной своре с такими, как Струк?! Никогда. Я боевой офицер! Мое место в строю! Лучше…
Рязанцев не пытался его остановить, а дал выплеснуться эмоциям. Они захлестывали Петра. Нет — им двигал не страх! Это была естественная реакция порядочного человека, у которого одна только мысль примерить на себя личину предателя вызывала отвращение. И это лишний раз убеждало Рязанцева в правильности сделанного выбора.
Исчерпав гневный запал и избегая смотреть в глаза Рязанцеву, Петр обронил:
— Извините, товарищ капитан, ну, не мое это дело. Чего зря тратить время, отправляйте на фронт! Там мое место.
— Мое не мое. Это же кто тебе такое сказал? — не отступал Рязанцев.
— Как кто, война?
— Тут ты прав. Она каждому определяет свою цену.
— Ну вот сами видите: мое место в боевом строю, а не среди этих выб…
— Да погоди ты со своим строем, — перебил Рязанцев и зашел с другой стороны: — Ты до войны кем был?
— Я?.. Интендантом.
— Интендантом, а кем стал?
Прядко замялся.
— Тогда я скажу — боевым командиром! Да еще каким! Бойцы готовы пойти за тобой в огонь и в воду.
— Так то ж свои! А быть в волчьей стае и подвывать. Не, ни тот у меня голос, — упрямо твердил Петр.
— Свои, говоришь?
Рязанцев выдвинул ящик стола, достал фотографии и бросил на стол. С одной из них, угрюмо набычившись, смотрел Струк.
— Иуда! Как его земля еще носит? — больше у Петра не нашлось слов.
Гнев и ненависть к предателю душили его. Рязанцев сгреб фотографии в ящик стола и напомнил:
— Из-за этого мерзавца твой отряд половину бойцов потерял, не так ли?
В ответ прозвучал зубовный скрежет.
— Вот видишь, Петр Иванович, и все из-за одного мерзавца! Но этого могло и не быть, если бы в том абверовском гадюшнике находился наш человек. А теперь представь: сколько таких «струков» затесалось в войска и скольких еще забросят?
— Сволочи! Душить их надо!
— Легко сказать, сначала надо поймать. А как? Мы как слепые котята тычемся! — в сердцах произнес Рязанцев.
— Я все понимаю, Павел Андреевич, но боюсь сорвусь. Я же этих гадов… — и пальцы Петра сжались в кулаки.
— Не сорвешься! Справишься, я знаю, что говорю!
— По мне, так лучше в штыковую.
— В нее и без тебя есть кому сходить, а вот в абвер внедриться: такое только таким, как ты, под силу.
— И все-таки, Павел Андреевич, может, кто другой? Меня от одной только мысли, что в «струках» придется ходить, выворачивать начинает.
— Надо, Петр! Очень надо! Кто, если не ты?
Это короткое «надо», сказанное Рязанцевым просто и буднично, для Петра значило гораздо больше, чем самые пламенные призывы. В те суровые дни сорок второго перед бойцами и командирами Красной армии стояла только одна задача — как можно больше забрать жизней врагов. Он тряхнул головой, словно освобождаясь от груза сомнений и встретившись взглядом с Рязанцевым, спросил:
— Когда приступить к заданию?
Тот просветлел лицом, и его голос потеплел:
— С заданием не спеши, сначала надо подготовиться.
— И все-таки, когда выступать, Павел Андреевич?
— Недельки, надеюсь, хватит. Сегодня отдохнешь, а завтра за дело.
— Вполне, — согласился Петр и, помявшись, спросил: — А как насчет баньки, а то шкура совсем задубела.
— Ждет. Пилипчук уже во всю шурует. Так что забирай Сычева с Новиченко и вперед. Знаешь куда идти?
— К Зинаиде?
— К ней?
— Спасибо.
— За что? За Зинаиду или баню! — лукаво улыбнувшись, спросил Рязанцев.
— И за то и за другое, — в тон ему ответил Петр и поднялся из-за стола.
— Погоди, — остановил его Рязанцев, достал из шкафа фляжку спирта, разлил по кружкам и предложил: — Выпьем за победу под Москвой! За победу, Петр Иванович!
— За победу! — повторил Петр.
Крепчайший градус вышиб из его глаз слезу, а рот опалило огнем. Рязанцев зачерпнул кружкой воды из ведра и сунул в руку. Петр выпил до дна, и огонь, полыхавший во рту, погас, а с глаз сошла пелена.
— Теперь закуси! — предложил Рязанцев и подал ломоть хлеба с куском сала.
— Не надо. Все нормально! — отказался Петр встал из-за стола и на нетвердых ногах двинулся к выходу.
Рязанцев проводил его до комнаты дежурного и распорядился вызвать Пилипчука. Тот оказался поблизости и встретил Петра как старого знакомого. В Особом отделе умели держать язык за зубами, но ушлый старшина каким-то непостижимым образом ухитрился узнать о вылазке группы Прядко в тыл к фашистам и теперь готов был расшибиться в лепешку, чтобы ублажить разведчиков.
В жарко натопленной бане их ждал щедро накрытый стол. На этот раз Пилипчук превзошел самого себя. Дюжина бутылок настоящего жигулевского пива заманчиво лоснилась в кадушке с водой. Изумленные лица Петра, Сергея и Владимира стали для старшины лучшей наградой. После бани у разведчиков едва осталось сил, чтобы добраться до кроватей. А на следующее утро изменчивая на войне судьба преподнесла им сюрприз: Сычева откомандировали в его родной Нижний Тагил, а Новиченко еще дальше — на Дальний Восток. Это контрразведчики, заглядывая в будущее Петра, оберегали его от случайностей. Он остался один и, по их настоянию, без нужды не покидал дом Зинаиды.
Рязанцев, наученный прошлым горьким опытом провалов зафронтовой агентуры, старался исключить любую утечку о предстоящей операции и максимально ограничить возможные риски. А их было более чем достаточно. Но Рязанцев верил в Петра и не сомневался в успехе операции. Однако окончательное решение оставалось за начальником Особого отдела Юго-Западного фронта. Перечитав адресованную ему докладную записку и не найдя в ней шероховатостей, Рязанцев вызвал шифровальщика и распорядился отправить ее в адрес Селивановского.
Так начался короткий и яркий путь в разведке Петра Прядко — разведчика Гальченко. Этот псевдоним Петр взял себе в память о погибшем друге. В ту первую военную зиму, когда вермахт потерпел первое поражение под Москвой и Красная армия, а вместе с ней военная контрразведка смогли перевести дыхание, операция «ЗЮД» — такое кодовое название она получила с легкой руки Павла Рязанцева, стала одной из первых.
За 22 месяца, проведенных Петром в гитлеровской разведке, его жизнь не один раз подвергалась смертельной опасности, и только благодаря невероятной находчивости, самообладанию ему удалось не только избежать коварных ловушек, но и надолго парализовать разведывательно-подрывную деятельность абвергруппы 102 на Северном Кавказе — сорвать крупные диверсии на нефтехранилищах Туапсе, в портах Поти и Батуми. Кроме того, им были добыты данные на 28 официальных сотрудников и 101 агента.
Об этих результатах в мае 1944 года начальник ГУКР «Смерш» НКО СССР генерал-полковник Виктор Абакумов доложил лично Верховному Главнокомандующему Сталину. Тот высоко оценил труд разведчика.
24 июня 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР «За проявленное мужество и героизм в тылу противника» Петр Прядко был награжден орденом Красного Знамени. Какого задания — в течение многих лет для непосвященных — это было тайной. И только спустя семьдесят лет его имя — имя блестящего разведчика Петра Ивановича Прядко — стало известно не только узкому кругу сотрудников отечественных спецслужб, а и широкому читателю.
Но тогда, в ту лихую годину, вряд ли он и Рязанцев думали, что совершено секретные донесения и рапорта из дела зафронтового агента Гальченко станут предметом исследований историков отечественных специальных служб, войдут в известные сборники: «Смерш», «Военная контрразведка России. История, события, люди», и послужат основой для настоящей книги.