Далее события разворачивались трагически. В сентябре немцы несколькими танковыми клиньями пробили нашу оборону, окружили основные силы Юго-Западного фронта. При выходе из окружения тысячи людей погибли. В том числе командующий фронтом Кирпонос, почти весь Военный совет, начальник Особого отдела фронта Михеев.
В Ахтырке, где расквартировался штаб, я сформировал из вышедших из окружения чекистов свой Особый отдел. Эти мои офицеры и вошли почти все в будущий Особый отдел Сталинградского фронта. Боевые были ребята, обстрелянные. А тогда, в Ахтырке, представил всех к наградам. До сих пор храню фотографию, где сидят награжденные, только что вышедшие из окружения чекисты с членом Военного совета Юго-Западного направления Н. С. Хрущевым и С. К. Тимошенко, командующим направлением. Жалко только, что меня среди них нет: не мог же я сам себя к награде представить. Хотя сфотографироваться, конечно, с ними можно было, чего уж там.
Потом опять мучительный, длиной еще почти в год путь отступления: Харьков, Воронеж, Ростов-на-Дону… До самого Сталинграда. Постоянные тяжелые бои, потери боевых товарищей… Постепенно, но все же удавалось создавать условия для контрразведывательной работы в тех экстремальных условиях. Начиная с Харькова мы стали серьезно и системно проводить оперативную работу в тылу, как в своем, так и в немецком, выявили нескольких вражеских агентов среди военнослужащих, выходящих к нам из окружения. Примерно тогда же занялись формированием и заброской во вражеский тыл партизанских отрядов. Кстати сказать, мне лично довелось участвовать в комплектовании, подготовке и переброске через линию фронта партизанского отряда знаменитого разведчика Героя Советского Союза С. А. Ваупшасова. Прибыл он ко мне из Москвы с небольшой группой опытных и умелых чекистов, а отряд мы ему сформировали под Воронежем зимой 1942 года. Оттуда он и пошел по немецким тылам в Белоруссию…
С лета 1942 года началось сражение за Сталинград, и я был назначен начальником Особого отдела Сталинградского фронта.
— Дайте, пожалуйста, свою оценку роли чекистских органов в Сталинградском сражении.
— В этом вопросе, как, вероятно, ни в каком другом, мне трудно быть до конца беспристрастным, ведь я лично эти органы и возглавлял. И все же, если уж быть сугубо объективным, я могу сказать совершенно однозначно: чекисты внесли очень большой вклад в дело разгрома немецких войск под Сталинградом.
Во-первых, необходимо воздать должное их роли в чисто военном отношении. Я всегда стремился поставить дело так, чтобы мои подчиненные не отсиживались по штабам да по тылам, а всегда, в самой боевой обстановке находились среди воинов тех подразделений и частей, которые они курировали. Только в бою можно по-настоящему узнать человека, и люди начнут уважать тебя лишь тогда, когда они убедятся, что сам ты не трус. Я столкнулся с этой человеческой особенностью еще в Гражданскую, когда, будучи молодым чекистом, сам ходил в атаки на басмачей. Чекисты живые люди. Так же как и другие солдаты Великой Отечественной, они нередко гибли на полях сражений. Немало полегло их и под Сталинградом.
И наша совесть перед участниками того грандиозного сражения чиста.
Мы всеми силами старались хоть как-то воодушевить людей. Помните, был в Сталинграде дом, защитники которого под руководством сержанта Павлова выстояли в самое суровое время, отбили все вражеские атаки? Честь и слава этим воинам! Не все, однако, помнят, что был еще дом, тоже выстоявший во время самых ожесточенных уличных боев. Это было здание бывшей водолечебницы. В ее подвале размещался Особый отдел Сталинградского фронта. Штаб фронта, а после его перебазирования на левый берег Волги — штаб 62-й армии (командующий Чуйков) располагались, как известно, на высоком волжском берегу, под сорокаметровой его толщей. Мы могли бы разместиться там же и быть в безопасности. Но мы остались в городе, вместе с его защитниками жили и работали там под обстрелами и бомбежками в условиях постоянного боя. Я уверен, что это оказывало на участников Сталинградского сражения воодушевляющее воздействие, ведь люди рассматривали это так: если Особый отдел, который знает обстановку лучше, чем другие, не уходит из города, значит, обстановка эта не так уж и плоха. Мы-то, конечно, знали, что положение временами складывалось совершенно критическое, но решили так: пусть погибнем вместе со всеми, но будем стоять до конца.
Несмотря на тяжелейшие условия, мы проводили большую контрразведывательную и разведывательную работу. Положение на театрах боевых действий и в тылу войск мы знали неплохо. Должен сказать, что ни одно серьезное решение штабов армий и фронта не принималось без детальных консультаций с военными контрразведчиками.
Вели мы и большую работу по внедрению своей агентуры в спецорганы противника. Со второй половины 1942 года стали активно практиковать перевербовку выявленных агентов абвера и засылку их в Полтавскую и Варшавскую абверовские разведшколы. Под различными легендами направляли туда и своих, полностью подготовленных нами разведчиков. Полученные разведданные сразу же направляли в центр. В конечном итоге проводимые нами оперативные мероприятия и предпринимаемые меры не позволили гитлеровской разведке получить своевременные данные о концентрации советским командованием крупной военной группировки под Сталинградом и подготовки ее к наступлению.
Нередко приходилось вмешиваться в кадровые вопросы. Делали это мы не по своей, как говорится, воле, а так требовала боевая обстановка. При назначении кого-либо на руководящие должности командование фронтом обычно согласовывало кандидатуры с нами, особистами, мы ведь действительно знали людей хорошо. Так было, например, с назначением генерала А. В. Горбатова на должность командующим армией. Вызвал меня к себе член Военного совета фронта Н. С. Хрущев, поинтересовался:
— Какое твое мнение о Горбатове?
А тот был у нас командиром дивизии, смелый человек, старый военный, воевал грамотно. Я так и ответил: знаю только с хорошей стороны.
— Но ведь он же сидел? — задает мне каверзный вопрос Хрущев.
— Если выпущен и ему доверена дивизия, значит, ничего за ним нет, — ответил я, — а воюет он хорошо, всем бы так воевать.
— Ладно, сомнения мои ты развеял, — удовлетворенно мотнул головой Хрущев. — Будем назначать Горбатова командующим армией.
Или вот еще характерный случай. 25 июля 1942 года после снятия Тимошенко с должности командующего Сталинградским фронтом на эту должность был назначен В. Н. Гордов. Я воспринял это назначение как крупную кадровую ошибку, так как знал Гордова как человека грубого, не пользующегося авторитетом среди участников битвы за Сталинград, в военном отношении не очень искушенного. Естественно, у нас имелись все подтверждающие это материалы.
Все это изложил в телеграмме, которую направил лично И. В. Сталину, а копию — Л. П. Берии. Что тут началось! Меня вызвали в Москву, и Берия долго меня ругал, заявляя при этом, что я сую нос куда не следует, что назначение командующих фронтами — это прерогатива Верховного командования, а не меня — особиста. Потом по указанию Сталина на Сталинградский фронт приезжал В. С. Абакумов и проверял, насколько я прав в своих доводах. Честно говоря, я сильно рисковал, и, будь что не так, не сносить бы мне головы… Но данные мои, видно, подтвердились, и вскоре Гордов под благовидным предлогом от командования фронтом был отстранен.
Говоря о вкладе военных чекистов в нашу победу над фашистами, не могу с горечью не заметить, что вклад этот в силу мало понятных для меня причин в мемуарной литературе искусственно замалчивается. Взять того же Н. С. Хрущева. В боевой обстановке он не уставал отмечать славные дела и роль чекистов, а в его нашумевших мемуарах об этой роли — ни слова.
Бывший командующий 62-й армией В. И. Чуйков в 1949 году позвонил мне по ВЧ из Берлина (он был тогда главнокомандующим Группой войск в Германии):
— Николай Николаевич, я книгу воспоминаний пишу о Сталинградском сражении. Хочу твоих ребят-чекистов и тебя упомянуть добрыми словами. Не будешь возражать?
— О ребятах, — говорю, — пожалуйста, буду очень рад. А обо мне не надо.
Прочитал я его книгу в середине 50-х, о чекистах не сказано ни слова. Даже не назван в своей должности и лишь мельком упомянут Витков, начальник Особого отдела 62-й армии. А ведь с ним-то Чуйков состоял не то что в приятельских, а просто в дружеских отношениях.
Все это выглядит не вполне порядочно.
— Нельзя ли привести примеры верности долгу, стойкости и мужества чекистов, проявления ими лучших человеческих качеств?
— С удовольствием это сделаю. Среди моих подчиненных были, например, люди, которых я с удовольствием представил бы к званию Героя Советского Союза. Таких, например, как М. А. Белоусов, Васильченко, Чураков. Они проявили себя как бесстрашные, мужественные люди, очень квалифицированные оперативные работники. Примеры истинного бесстрашия показывали и представители высшего нашего руководства. Когда на Сталинградском фронте находился В. С. Абакумов, он активно практиковал посещение боевых порядков.
Например, однажды в беседе с командующим стрелковым корпусом Тапасчишиным неожиданно выяснилось, что тот намерен атаковать железнодорожную станцию, чтобы отбить ее у немцев. Со стороны станции раздавались взрывы, над ней летали немецкие самолеты.
— Если станция занята немцами, то почему ее бомбят немецкие самолеты? — спросил Абакумов Тапасчишина, пока солдаты готовились идти в атаку.
Не получив вразумительного ответа, Абакумов сел в машину и сказал:
— Еду в район станции. Если там немцы и я вступлю с ними в бой, то приказываю открыть по моей машине артиллерийский огонь: мне нельзя попадать в плен.
Мне ничего не оставалось делать, как сесть в машину к Абакумову, и на очень большой скорости (чтобы противник не мог вести по нам прицельный огонь) мы поехали к станции. Честно говоря, я испытал при этом не самые лучшие минуты в своей жизни, но что было делать? Не мог же я отправить прямо в лапы немцам своего руководителя. Лучше уж было погибнуть вместе, потому что, если бы с ним что-нибудь случилось, с меня бы потом три шкуры спустили. Кроме того, не хотелось перед бойцами ударять в грязь лицом.