По окончании училища получил направление на службу в военную контрразведку — вновь организованное 3 управление Наркомата обороны (в июле 1941 года преобразованное в Управление особых отделов НКВД).
20 июня 1941 выехал в Ленинград, где предстояло служить в войсках округа. По пути, 22 июня в Перми в мой поезд сели мать с отцом и проводили до станции Верещагино, неподалеку от которой они тогда проживали. Через час после встречи с родителями по поездному радио прозвучала речь Молотова, который известил о нападении Германии. Таким образом, на войну я поехал с родительским благословением.
По прибытии 24 июня в Ленинград, я вместе с приехавшими со мной четырьмя выпускниками училища направился в Особый отдел НКВД Ленинградского фронта.
В Ленинграде уже царила атмосфера прифронтового города. В небе барражировали истребители, на крышах высоких домов виднелись счетверенные зенитные пулеметы. По ночам была введена светомаскировка, в воздух поднимались аэростаты заграждения. Велась борьба с вражескими агентами, ночью посылавшими световые сигналы бомбардировщикам врага. Граждане призывались к бдительности.
Сообщалось о засылке в город шпионов, одетых в форму командиров Красной армии. Неудивительно, что наша группа лейтенантов, во время следования по городу была задержана милицией и подверглась проверке. Милиционерам о нас сообщила какая-то бдительная бабушка, которая привела их в пивную, куда мы зашли. Позднее стало известно, что в тот же день толпа чуть не растерзала какого-то командира, также, одетого в новую форменную одежду и потому принятого за переодетого шпиона.
Нас вооружили — выдали пистолеты «ТТ». При их получении чуть не произошел несчастный случай: один из лейтенантов по неосторожности выстрелил в сидящего рядом на корточках товарища. К счастью, пуля пролетела между его ног и ушла в пол.
На ночлег определили в казарму артиллерийского училища, курсанты которого по тревоге уже выехали на фронт. Наутро, после краткого инструктажа, нас откомандировали в войска. Мне было приказано ехать в г. Кингисепп, где был штаб и особый отдел 191-й стрелковой дивизии, а оттуда — в 552-й стрелковый полк, оборонявший рубеж на впадении р. Нарва в Чудское озеро, в Эстонии.
Дорога в полк проходила через гигантское строительство оборонительных сооружений. Тысячи ленинградцев, в том числе женщин, вручную копали многокилометровые противотанковые рвы, устанавливали надолбы, сооружали эскарпы и контрэскарпы.
Создавалось предполье Лужской оборонительной линии. Работающих периодически обстреливали немецкие самолеты.
Дальнейший путь был омрачен картиной большого человеческого горя и страданий. По шоссе Нарва — Ленинград навстречу нам двигались сплошным потоком беженцы из Прибалтики — в основном женщины, дети и старики, везшие свой скарб в детских колясках или на тележках, а в основном — тащивших в рюкзаках или просто в руках. Автобусы и грузовики, битком набитые людьми, попадались редко.
Над беженцами на бреющем полете проносились немецкие истребители — «Мессершмидты», сея панику и обстреливая из пулеметов, сбрасывая мелкие бомбы. По обочинам дороги валялись трупы, раненым помощь оказывать было некому. Продовольствием беженцев никто не снабжал.
Прибыв в полк, представился его командиру — майору Смирнову, которого больше не видел. Вскоре, отправившись в батальон по лесной дороге, без сопровождения, он бесследно исчез. Осталось только гадать, не перебежал ли он к противнику или был захвачен немецкой разведкой, либо погиб от случайной мины или бомбы.
Немцы позиции полка пока не атаковали, но их автоматчики просачивались в тыл и, ведя обстрел, создавали угрозу окружения
Серьезную опасность представляли так называемые «кукушки» — автоматчики врага, засевшие в кронах деревьев и простреливавшие дороги, и лесные тропинки.
Днем и ночью немцы обстреливали наше расположение. Одна за другой в темноте взвивались их осветительные ракеты, с разных сторон летели трассирующие пули. Противник создавал видимость окружения.
Кратковременный отдых от непрерывной стрельбы наступал только тогда, когда немцы делали перерыв для приема пищи — время обеда они соблюдали свято.
На второй день моего пребывания в полку произошло чрезвычайное происшествие: по неосторожности подорвался гранатой начальник боепитания полка — молодой лейтенант. Он привез в полк боеприпасы — взрывчатку, мины, снаряды, патроны, гранаты. Мы — группа командиров — подошли к нему, сидящему на ящиках с этим взрывоопасным грузом в кузове автомашины, чтобы ознакомиться с новой гранатой РГД-33. Лейтенант взял гранату, сняв, на наше счастье, с нее оборонительный чехол, и стал показывать, как подготовить к броску. В этот момент раздался хлопок — сработал запал. Зная, что через 3 секунды граната взорвется, все разбежались в стороны. В свою очередь, лейтенант, заведя руку с гранатой за спину, выбирал, куда её кинуть (кругом были люди), но промедлил и взрывом был разорван на куски. Только чудом можно объяснить, что не сдетонировали боеприпасы: машина стояла в центре полкового обоза, и если бы она взлетела на воздух — жертвы были бы огромные.
Небольшой осколок гранаты достался и мне.
Спустя несколько дней я увидел первого пленного немца. Тогда ещё считалось, что в гитлеровской армии есть люди, обманутые пропагандой, или призванные вопреки их воле. Когда пленный сказал, что он — «арбайтер» (рабочий), то к нему отнеслись почти по-дружески, угощали печеньем.
В этот период я вместе с новым командиром полка был вызван к командующему Лужской оборонительной линией генерал — майору. Семашко. Маленького роста пожилой генерал поставил перед нашей группой вызванных командиров задачу — любой ценой удерживать свои позиции. Но того, в чем войска нуждались — поддержки авиацией и танками — не пообещал. Чувствовалось, что он так же, как и мы, ошеломлен высокой активностью противника.
Оперативно обслуживая полк, я принимал участие в мероприятиях по ликвидации среди населения вражеских элементов — бандитов, членов профашистских организаций, бандпособников, которых в Эстонии было достаточно.
Приходилось участвовать в заброске нашей агентуры в тыл противника. Запомнилась заброска красивой и отлично говорящей по-немецки девушки с заданием пробраться в Таллинн и войти в доверие к немецким офицерам. Другому агенту — мужчине поручалось внедриться в одну из эстонских банд, члены которой немцами использовались для шпионажа и диверсий в тылу Красной армии.
Но основной была оперативная работа среди личного состава полка, нацеленная на выявление изменнических намерений, пораженческих настроений, склонности к дезертирству и членовредительству. Учитывалось, что в числе красноармейцев были так называемые «западники» — призванная в армию с началом войны молодежь из областей Западных Украины и Белоруссии, недавно присоединенных к СССР.
В процессе работы знакомился с любопытными людьми. Запомнился белоэмигрант — священник церкви в деревне Скамья, что на берегу Чудского озера — двухметрового роста старик, в прошлом гвардейский офицер. Его я пытался привлечь к сотрудничеству, но не получилось.
Однажды был задержан по подозрению в шпионаже парень лет 15-ти. Он бродил около наших окопов и что-то высматривал. На допросе невнятно рассказывал, что в Нюрнберге, обучался подрывному делу в «школе мистера Шмидта», где его научили подрывать поезда и ещё что-то в этом роде. Походило все это на бред, доверия он не вызывал. В показаниях путался.
С задержанным пожелал поговорить командир полка, майор Якутович. Заведя за кусты, Якутович вдруг его ударил и спросил по-немецки «Шпрехензидойч?» («Говорите ли Вы по-немецки?»).
Парень ответил что-то похожее на «Я» («да») и о чем-то бормотал.
Вскоре после этого «допроса» в полк приехали два военных корреспондента «Известий» братья Тур, которым Якутович рассказал о его беседе с задержанным. Вечером того же дня назвавшийся диверсантом парень был отправлен для проверки в Особый отдел фронта, где выяснилось, что он — психобольной, сбежавший из Псковской психбольницы и все его показания — бред сумасшедшего.
Никаких вещей, тем более музыкального инструмента, у задержанного не было.
Тем не менее, эта история, сильно приукрашенная, была растиражирована на весь Союз. В опубликованном в «Известиях», очерке братьев Тур «Музыкант из Нюрнберга» задержание психа, назвавшегося диверсантом, было подано, как разоблачение командиром полка Я. (читай — Якутовичем) немецкого шпиона, игравшего на фисгармонии и выдавшего себя тем, что откликнулся на вопрос, внезапно заданный ему на немецком языке. В фисгармонию будто бы была, вмонтирована радиостанция.
А вскоре я реально упустил возможного диверсанта. Проходя мимо группы стоящих на дороге бойцов, я услышал как кто-то выкрикнул «Вон туда диверсант побежал». Тут же увидел бегущего среди толпы человека и бросился за ним. На окрик «Стой, стрелять буду» он не реагировал и сумел в гуще людей скрыться. Стрелять по нему в этих условиях я не мог. Почему его посчитали диверсантом, осталось невыясненным.
В конце августа я был переведен на должность старшего оперуполномоченного в особый отдел 11-й стрелковой дивизии и направлен в 163-й стрелковый полк вместо погибшего при разведке боем особиста.
В рядах 11-й дивизии перенес тяготы нашего позорного отступления из Прибалтики, проходившего под непрерывными бомбёжками и обстрелом. Целыми днями над войсками висел двухфюзеляжный немецкий самолёт-корректировщик, прозванный «рамой», направлявший огонь вражеской артиллерии. Везде шныряли истребители «Мессеры», охотились даже за отдельными бойцами. Под огонь этого стервятника попадал и я.
Рано утром, когда на автомобиле ехал по вымощенному камнем Крикковскому шоссе (Эстония), наша машина была обстреляна «Мессером», который, к счастью, открыл огонь с небольшим запозданием: очередь прошла перед машиной, прочертив дорожку по камням дороги.
Бомбили нас непрерывно и жестоко. Пикирующие бомбардировщики Ю-87, завывая включенными сиренами, забрасывали бомбами наши боевые порядки, тяжёлые бомбардировщики Ю-88 ковровым бомбометанием буквально перепахивали большие площади. От взрывов фугасных бомб ходила ходуном земля. У людей лопались барабанные перепонки, многих контузило. Попасть под такую бомбёжку пришлось не раз. Было страшно, когда видишь, как от самолёта отделяются бомбы и с воем летят, как кажется, прямо на тебя, а затем — сильный взрыв и трясется земля.