По пути на квартиру к Наталье Васильевне я чувствовал озноб и лихорадочную дрожь, что как медик она не могла не заметить. Придя в квартиру, Наталья Васильевна взялась греть воду, чтобы я мог согреться теплым душем. Но затем, измерив мне температуру, она расстроилась. Температура была высокой.
«Нет, душ не поможет. Я по-другому буду лечить вас», — взволнованно и заботливо сказала она. Согрев чай и заправив его малиновым вареньем, она добавила в кружку несколько ложек медицинского спирта и заставила меня выпить три кружки этого горячего напитка. Уложив в постель, Наталья Васильевна стала укутывать меня теплым одеялом, приговаривая: «Вот так я лечила папу, когда он возвращался замерзший с зимней рыбалки». Затем, когда я согрелся, она натерла меня до пояса медом, дала таблетку аспирина и, поцеловав в щеку, сказала: «А теперь усните, пропотейте, и простуда пройдет, а я пойду приму душ». Охваченный теплом и заботой, я задремал, сколько спал — не знаю. Видимо, недолго, так как, открыв глаза, я увидел, как надо мной склонилась Наталья Васильевна, ощупывая мой лоб. Она была после душа в халатике, распущенная коса струйками ниспадала на голую грудь. Видение этого чуда красоты покорило меня, я инстинктивно привлек ее к себе и не помню, как мы сплелись в любовном порыве. Я смутно различал какой-то шепот и тихий, протяжный стон.
Опомнившись, мы лежали, влажные от пота. Поцеловав меня, Наталья Васильевна с улыбкой проговорила: «Впервые в жизни я побывала в любовной Сахаре». Сменив влажные простыни и пожелав доброй ночи, она ушла в свою комнату. А я уснул крепким сном.
Обращение «Неверного». Неожиданная разлука
Утром я проснулся совершенно здоровым. Попив чаю, я проводил Наталью Васильевну до ортскомендатуры и на их машине уехал к себе.
В связи с подготовкой наступательной операции вермахта на Курской дуге, в «особом лагере МТС» шла лихорадочная работа по заброске агентуры в тылы Красной армии Западного и Брянского фронтов русских.
Всю эту неделю я был занят вербовкой новой агентуры, чтобы пополнить четыре роты добровольцев, ускоренно обучаемых в диверсионной школе.
Вечером, перед сном я обычно брал гитару и под впечатлением любовной встречи и пережитого наслаждения с Натальей Васильевной напевал себе любимые романсы. Одновременно размышляя, я пытался понять секрет необычного сексуального дара любви Натальи Васильевны. Мне казалось, что в отличие от всех прошедших через меня женщин, у которых почти всегда ощущался разлад души и тела, она обладала удивительной гармонией духовного и телесного начала. Душа, как энергетическая емкость, всегда подвижна. Душа постоянно чего-то хочет, а тело вследствие своей неуклюжести инертно и не всегда способно ответить взаимностью на зов души. Гармоничное единство наступает тогда, когда душа обращается к своему телу и требует от него соответствия. Тогда тело смотрит и откликается на зов неуемной души. Изначальный совет и порыв к желанию любви человек находит у души, а лучшее средство — у самого тела.
У Натальи Васильевны чувствовалась бережная забота о своем теле. Она не пьет энергию, а отдает. Но, отдав энергию, она приумножает ее в себе. Наверное, думалось мне, таким талантом обладают только русские женщины.
В радостном томлении я постоянно жаждал встреч и общения с Натальей Васильевной. Поэтому, когда удавалось выкроить свободное время, я наведывался к Наталье Васильевне, часто ночевал у нее, привозил в лагерь, где она свободно беседовала с командирами рот и их подчиненными.
Как-то в один из свободных дней, в субботу, я встретил Наталью Васильевну после работы, и мы пошли пешком к ней домой. По пути мы наблюдали картину разграбления всего того, что немцы не успели вывезти в Германию задвагодахозяйничанья в Смоленске. В кирпичных зданиях команды военнопленных под охраной солдат вырезали автогеном железные балки, трамвайные пути, мачты освещения и грузили все это на автомашины для отправки в Германию. Такие же команды сдирали медную кровлю с крепостных башен и стен Кремля. Подъемным краном волокли бронзовый памятник Кутузову к машине, на которой уже валялись чугунные пушки с памятника войны 1812 года. Проходя мимо драматического театра, мы увидели, как из него выносят мебель и осветительную аппаратуру, у подъезда валялись груды поломанных декораций.
От всего увиденного у Натальи Васильевны из глаз катились слезинки и она вытирала их платочком.
«Ограбили все села, и город превращают в пустыню, — прервав молчание, глухо проговорила Наталья Васильевна. — Вам не кажется, что они собираются драпать?» — спросила она.
«Похоже, что да», — ответил я неопределенно. Когда мы дошли до ее дома, Наталья Васильевна остановилась и, как мне показалось, взволнованным голосом сказала:
«Вы извините, но я должна вас покинуть, так как мне нужно зайти в соседний дом к больной женщине — папиной знакомой и сделать ей перевязку. Но прежде чем расстаться, я хотела бы предложить нечто важное для вас, да и для меня тоже. Я прошу вас выслушать меня и основательно подумать».
Она глубоко вздохнула, твердо и проникновенно заговорила:
«Юрий Васильевич, я обращаюсь к вам с любовью и глубоким состраданием. Вы человек с Божией совестью, чести и долга. А все творения человека немыслимы, если он сам себе не повелевает. Я прошу вас: укротите свою гордыню, освободите душу от зла, искупите свой грех и покайтесь перед Богом — ведь смиренных Господь хранит и прощает. Прикажите себе быть среди истинных служителей Отечества, среди подлинных защитников Родины. Ваше место не здесь, а среди них, и они вас ждут».
Переведя дыхание, она, чеканя слова, продолжала:
«В воскресенье с двух часов дня на 15-м километре Смоленско-Рославльского шоссе… Там есть склад заготовленного леса для шпал. Его будут охранять два полицая. Это наши партизаны: высокий с усами — Иван, а второй, пониже ростом, с бородкой — Савва. Вы подъедете к ним, спросите их имена и скажете, что вам надо встретиться с Анкой (это мой псевдоним). Они проводят вас на машине, куда надо. Я там буду вас ждать до понедельника. До встречи. И храни вас Господь!»
Она поцеловала меня и ушла. С тех пор я ее не видел. И только здесь, в Управлении контрразведки 1-го Белорусского фронта я узнал, что она выброшена в тыл вермахта на задание.
…В первый момент по дороге в лагерь я был в шоке и даже не воспринимал сладость теплого прощального поцелуя.
Осмысление: слишком большой риск
Продолжение допроса Ростова-Беломорина:
Вопрос: Как вы восприняли предложение Мезенцевой и как объясните отказ принять его?
Ответ: Первое поспешно слепое решение, которое пришло в голову, было уйти к партизанам, захватив картотеку агентуры и быть только вместе с любимой женщиной. Но затем, успокоившись, я стал размышлять. Меня захлестнули мысли о ее предложении: как оценить реальность осуществления, что ждет меня, и многие другие вопросы, на которые я пытался найти ответы.
Затем, уже в квартире, я начал профессионально и логично обдумывать всю ситуацию.
Во-первых, совершенно ясно, что Наталья Васильевна работает на русскую разведку и была умело внедрена в ортскомендатуру, что позволило ей под крышей переводчицы собирать разведывательные сведения не только о немецких учреждениях, но и о войсках и оборонительных сооружениях вокруг Смоленска. Связь со своим разведцентром, видимо, она поддерживала с помощью курьеров-связников через один из партизанских отрядов, откуда донесения передавались по рации в разведцентр.
Вероятно, мой переход на сторону Красной армии был согласован и с разведцентром, и с партизанами. Но при этом мне было непонятно, почему она не привлекла меня к работе здесь, в Смоленске. Вдвоем с Натальей Васильевной мы могли бы более эффективно помогать Красной армии. Возможно, Наталья Васильевна имела еще и другое задание, о котором я узнал позже.
Во-вторых, то, что я в раскрепощении сознания прозрел и готов распроститься с прежними иллюзорными воззрениями и с Абвером — это особенно меня не занимало. «От чего я ухожу?» — спрашивал я у себя и отвечал: от тяжелой изнурительной борьбы за существование, в ее самом первозданном значении, когда передо мной всегда 83 стоял и стоит выбор между выживанием и гибелью. А за что боролся? За миф, за несбыточную мечту. Против кого? По сути, против Родины и своего народа!
В-третьих, больше занимало мои мысли другое. Вот я ухожу от привычного уклада жизни, найду ли я себе место в новой действительности, приемлю ли я ее? Смогу ли жить по правилам, которые будут диктоваться иными, незнакомыми реалиями, наконец, стану ли я хозяином, вершителем своей судьбы? Все это и другое надо осознать, принять и поверить. А где гарантия этой веры? Только любовь. Но это личное благо и богатство. А остальное? Ведь надо жить, растить, Бог даст, детей, кормиться.
Я понимал, что еще не стар, еще могу быть полезен России, тем более что война не закончилась и немцы еще не сдались, фанатик-фюрер будет биться до конца, а вермахт — безропотно выполнять его бездарные приказы. Значит, я со своим опытом и знаниями должен быть востребован и мог бы встретить понимание в своей значимости и полезности. Единственное, что меня заботит — это появление возможного чувства страха перед наказанием за прошлую службу в белой армии и у немцев. Но и к этому я готов. Да, хотя я и выбрал в свое время ошибочную дорогу, которая привела бы в тупик, если бы не встретил взаимную любовь, давшую мне усладу и новый смысл жизни. Мои чувства, мое состояние тела и души не могут вместиться в слово любовь. Они глубже пронизывают меня, они — моя жизнь, идеал, мечта и земное счастье.
В-четвертых, мне, как и любому разведчику, для принятия решения необходима максимально полная, достоверная информация. При ее отсутствии решение не принимается, или принимается, но с риском тяжелых последствий. Неизвестность, неясность или неполнота исходных данных о предполагаемом результате и возможных последствиях всегда ставит человека, тем более разведчика, в тупик.