Наконец вечером собрались все в столовой, стол был накрыт, бутылки шнапса расставлены, закуски полным-полно. Я налил себе рюмку, Василий Бойко разлил всем горилку, как он называл шнапс, и я сказал несколько слов: «Дорогие воспитанники славной русской армии. Сегодня у нас с вами прощальный после окончания учебы ужин, через три дня мы отсюда уедем на Родину, в Оршу. По старой доброй русской традиции отпразднуем день окончания боевой учебы и выпьем армейские сто граммов за наши успехи и за наше здоровье.
Я выпил рюмку противного шнапса, закусил и, побыв за столом еще несколько минут, поднялся к себе наверх. Снизу раздавались голоса, затем послышались звуки аккордеона и начались песни. Ко мне постучал наш виночерпий Василий Бойко:
«Господин обер-лейтенант, Таболин и Фролов требуют еще шнапса. Иван даже пистолет наставил, а я боюсь, что они напьются и диток могут подпоить».
«А Шимик тоже требует?» — спросил я.
«Ни, Шимик уже капут, в стильку пьян».
И тут я допустил ошибку, разрешив Бойко выдать Та-болину и Фролову еще по бутылке шнапса. Бойко ответил: «Добре, слушаюсь, господин обер-лейтенант». Из столовой раздавалась музыка и песни. Пели в основном ребята. Сначала они спели «Раскинулся лагерь бригады в смоленском лесу фронтовом». Затем начали петь «Катюшу», мотив которой любили слушать и немцы. Но меня поразили и тронули слова на мотив «Катюши», которые вдохновенно, с подъемом чеканили ребята:
«Разметались головы и туши,
— от сердца пели они.
— «Дрожь колотит немца за рекой.
Это наша русская Катюша.
Немчуре поет за упокой.
Расскажи, как песню заводила,
Расскажи про Катины дела,
Про того, которого лупила,
Про того, чьи кости разнесла.
Все мы любим душеньку Катюшу.
Все мы любим как она поет,
Из врага выматывает душу,
А друзьям отвагу придает».
Слова запоминались, были созвучны моему настроению и, видимо, настроению ребят, вселяли оптимизм, придавали отвагу.
И вдруг я услышал в столовой выстрелы. Бросившись вниз, я мгновенно понял, что стреляет Таболин, потому что ни у кого, кроме него, оружия не было. Ворвавшись в столовую, я увидел, как Таболин под шумный восторг ребят расстреливает висевший на стене портрет Гитлера. Облепив Таболина, они просили: «Дай мне, дай мне, я пальну в глаз!» Я скомандовал: «Прекратить стрельбу!» И отобрав у Ивана парабеллум, спрятал его в карман. Ребята присмирели, а Таболин заплетающимся языком промолвил: «Ну, вот я и отвел душу!» Судя по тому, что Шимик спал, уткнувшись головой в миску с салатом, а Фролов привалился к стене и храпел, никто из них на выстрелы не реагировал. И только братья Бойко забились в угол на корточках и крестились, повторяя: «Свят, свят, помилуй».
Я скомандовал ребятам «отбой», снял портрет со стены и понес к себе, громко сказав: «Я сам разберусь, а вы, Бойко, держите пока язык за зубами, Таболина отведите спать». Мне было ясно, что Таболин, как и Фролов, перебрал лишнего и под впечатлением «Катюши» выплеснул всю ненависть к немцам.
Перед сном я зашел к ребятам узнать их самочувствие и пожелать спокойной ночи. На прощанье спросил: «Вы тайну хранить умеете?» «Умеем, умеем. Мы все понимаем. Не подведем» — ответили они. Ночью в камине я сжег портрет фюрера и стал думать, как прикрыть Таболина и замять это скандальное происшествие, пахнущее будущим гестаповским расследованием.
Утром я спросил у больного Таболина: «Чем закончилось застолье, ты помнишь?»
«Ничего не помню, — искренне ответил он. — Помню и то смутно, как ребята пели «Катюшу», а дальше полный мрак».
«А где твой пистолет?»
«Не знаю, в кармане нет, под подушкой тоже нет, буду искать».
«Не ищи, он у меня. Ты вчера из него расстрелял портрет Гитлера».
«Кошмар, ей-богу не помню. Что же делать? Надо смываться!»
«Не паникуй. Об этом знают только ребята и братья Бойко. Я им приказал молчать. А Фролов и Шимик во время стрельбы даже не проснулись. Да и Герман на кухне спал. Через два дня мы отсюда уедем. Дорогой будем думать, что делать и как прикрыть тебя».
Орша: последний инструктаж, первая заброска (29–08)
25 августа 1943 г. мы с ребятами погрузились в поезд и через трое суток без происшествий высадились на станции Орша в Белоруссии. Нас встречал Больц и офицеры штаба 203-й абверкоманды. Я, как положено, доложил: «Особая команда Гемфурт» в количестве 29 человек, кроме помешенного в госпиталь Гаврикова, прибыла. Все здоровы и готовы к выполнению заданий.
Больц обнял меня и поблагодарил за то, что прибыл в срок. Затем мы с ребятами сели в автобус и в сопровождении двух машин с офицерами абверкоманды выехали на аэродром, в двадцати километрах от Орши, где в одном из бараков ребят разместили, предварительно накормив их сытным обедом со ста граммами русской водки.
В другом бараке поместились все офицеры и преподаватели «Буссарда». Больц кратко познакомил нас с планом и порядком ведения операции, которая назначена на завтра, 29 августа.
Утром, после завтрака, Больц приказал вывести всех ребят за барак, в лес, усадил на траву и выступил с речью.
«Я поздравляю вас с окончанием учебы и началом выполнения боевого задания. Все вы будете переброшены самолетами через линию фронта, в тыл Красной армии. Приземлитесь на парашютах недалеко от железнодорожных станций, где находятся склады каменного угля, которым заправляют паровозы. Вы будете снабжены специальными минами, замаскированными под куски угля». Больц приказал Фролову показать образцы таких мин. Тот достал из портфеля два похожих на каменный уголь куска и передал Больцу. Больц подбросил их, приговаривая:
«Видите, они ударобезопасны. А когда такой кусок попадет в топку паровоза, то взорвется и разрушит паровоз, произойдет крушение поезда. Каждый из вас будет иметь потри куска такого угля и после приземления должен выйти на железнодорожную станцию, найти там бурты угля, которые не охраняются, и незаметно подбросить в кучу угля свои мины. Вот и вся ваша задача.
После этого вы уходите со станции в сторону фронта. Ночью лесом переходите линию фронта так, как вас учили на занятиях, и, когда окажетесь в расположении немецких войск, покажете первому встречному офицеру или солдату письменный пропуск, который будет у вас. В пропуске будет написано по-немецки: «Особое задание. Немедленно доставить в «1 — Ц». Вас отведут в отдел любого штаба «1-Ц», оттуда — ко мне. У меня вас будет ждать награда, отпуск, деньги, учеба или хорошая работа. Ну, а кто откажется выполнить задание, тот ничего не получит, а родителей ваших ждут тюрьма и расстрел. Конкретный срок выполнения задания и возвращения назад через линию фронта мы вам не устанавливаем».
Стоявший рядом с Больцем офицер из штаба 9-й армии посоветовал:
«Где безопаснее переходить к нам линию фронта? Это зависит от вашего выбора и вашей инициативы, но я бы порекомендовал переходить в районе Демидова, где русских войск мало».
«Как вам следует вести себя после приземления в тылу Красной армии? Об этом вам расскажет старший лейтенант Фролов», — сообщил Больц.
«Ребята, — начал Фролов, — вы полетите на задание ночью. Полет будет не опасный, так как пилоты опытные, звук мотора самолета такой же, как у русских, парашюты маскировочного цвета — они незаметны, снабжены устройством для автоматического раскрытия на заданной высоте. От вас никаких усилий при прыжке не потребуется. Приземлитесь, как я учил вас, сразу замаскируйте парашют, сориентируйтесь по гудкам паровозов, где находится станция. Отдохните и с рассветом направляйтесь в сторону станции, у встречных спросите о названии ее. Если у вас спросят кто вы такие, то должны отвечать, что ни отца, ни матери у вас нет. Мы беженцы, без документов и вынуждены ходить побираться».
Затем со своими советами выступил Шимик. Роберт Антонович, спросив у Больца разрешения, сказал:
«Если вас задержат, обыщут и спросят, с какой целью вы носите в сумке уголь, то вы должны отвечать, что уголь подобрали для отопления и обмена хозяйкам на хлеб и овощи. А о том, кто вы на самом деле, как вы оказались на станции, где и с кем обучались, вы обязаны молчать и никому не рассказывать, иначе в НКВД вас быстро разоблачат и расстреляют».
Затем Больц, обратившись ко мне, спросил: «У вас, Юрий Васильевич, есть что сказать своим подопечным?»
«Нет, за полтора месяца я им все сказал».
«Ну, вот и хорошо. Может быть, у наших солдат есть вопросы? Давайте, ребята, задавайте».
Ребята молчали и лишь несколько бойких голосов ответили:
«Вопросов нет, все понятно!»
«Ну, так что же — значит, готовы к выполнению задания?» — повысив голос, спросил Больц. «Готовы, готовы», — недружным хором заверили ребята.
«Тогда инструктаж закончим, пообедаете, отдохнете и начнем вас снаряжать на задание».
Ребят накормили обедом с водкой и отправили отдыхать. А Больц, я, офицеры абверкоманды и штабов армий собрались на совещание для выбора районов заброски и объектов диверсии. Офицер штаба 9-й армий настаивал, чтобы первые 10 диверсантов десантировать в тылы Западного и Калининского фронтов русских, так как они давят на Смоленск так сильно, что вермахт еле-еле сдерживает их натиск. Поэтому вывод из строя железнодорожных коммуникаций путем подрыва паровозов на станциях Вязьма, Гжатск, Ржев, Калинин может нарушить снабжение войск этих фронтов и затормозить их наступление. Войска 9-й армии измотаны оборонительными боями и нуждаются в помощи. Ему, офицеру 9-й армии, возражал офицер штаба группы армий «Центр», заявляя, что положение других армий не легче. Противник перешел в наступление на всех направлениях Восточного фронта. Мы оставили Орел, Брянск, Речицу Коммуникации русских войск растянулись, противник подбрасывает подкрепления и боеприпасы в основном из района Москвы. Отсюда следует, что если не в первую, то во вторую и третью очередь удар надо нанести по железнодорожным станциям Подмосковья, таким как Тула, Плавск, Можайск, Курск и другие.