Я стоял возле самолета, наблюдая картину посадки. Неожиданно ко мне подошел стройный белорус Вячеслав Бабицкий и протянул руку для пожатия. Он хитро улыбнулся, многозначительно подмигнул и сказал: «До свидания и спасибо за доброту!»
Проведя две ночи на аэродроме и отправив ребят на задание, мы с Ваней в компании Больца и штабных офицеров отправились на доклад к начальнику 203-й абверкоманды.
С Арнольдом мы случайно встретились в коридоре. Он из столовой шел к себе в кабинет. Увидев среди нас Замотаева в форме фельдфебеля, Арнольд спросил: «А вы кто будете, молодой человек?» Ваня четко представился, а я доложил: «Это мой приемный сын, господин подполковник! Он помогал нам готовить ребят и отправлять их на задание», — ответил я.
«Ах, вот он какой боевой. Похвально, что сын помогает отцу», — проговорил Арнольд, приглашая офицеров к себе в кабинет. В кабинете было доложено о благополучной операции по заброске подростков на задание.
Начальник поблагодарил всех, заявив при этом, что операции будут наращиваться, как того требует приказ фельдмаршала Моделя.
«Поэтому, капитан Больц и капитан Ростов, вам надлежит без паузы, ускоренно подготовить такое же количество агентов. Набирать их будете в детском лагере «Ту-хинген», это на окраине Лодзи. Там содержится более двух тысяч детей разного возраста, собранных ведомством Гиммлера со всех оккупированных нами областей. Так что выбор у вас будет. Отберете подростков, подкормите, свезете на ознакомительные экскурсии в пару городов Германии, идеологически наставите, профессионально научите, и будем забрасывать в тыл Красной армии.
Завтра же поезжайте в «Тухинген» к начальнику лагеря оберштурмфюреру Отто, он в курсе, указания ему даны. Что касается оставшихся 18 ребят, которые требовали документы, то, если они не передумали, отправьте их в любой ближайший лагерь, на завод или в госпиталь, где раненым солдатам требуется кровь».
Закончив свои распоряжения, Арнольд пригласил всех в столовую на чашку кофе с коньяком. Когда все расселись, официант в форме унтера разлил коньяк и положил на тарелочки ломтики лимона. Принес и расставил чашечки с кофе.
Арнольд, подняв свою рюмку, предложил выпить за окончание успешной операции. Затем пили за здоровье и удачу нового командующего — фельдмаршала Моделя, за нового начальника Абвера вместо арестованного Канариса[63], за победы вермахта, за самого Арнольда. Коньяк развязал языки, офицеры хотя и высказывали смелые суждения, но в них, как во всей нынешней кампании, сквозило уныние и обреченная безысходность.
Я впервые услышал на этом сборище суждение о том, что военным путем выиграть войну будет невозможно, если фюреру не удастся договориться с англосаксами, высадившимися в Нормандии. Захмелевший Арнольд заверил, что танковый удар по американцам в Арденнах заставит их быть сговорчивыми.
Возвращаясь к себе в Конин, Больц сокрушался, не зная, что делать с ребятами, которые отказались лететь на задание без документов.
«Юра, ты подумай, а вечером встретимся и поговорим», — сказал Больц.
В Конине оставшиеся ребята слонялись по улице, некоторые играли в помещении в бильярд и шашки. Я попросил Ваню пообщаться с ними и попытаться выяснить их настроение. К вечеру Ваня сообщил мне, что ребята на задание без документов не полетят, и собираются бежать к своим, благо Красная армия уже под Варшавой. А в крайнем случае — к польским партизанам. Они уже начали запасаться продуктами.
Надо было решать, как спасти ребят, потому что их побег — это не лучший вариант. При сильной концентрации войск вермахта, облавах и патрулировании ребят быстро поймают. Отправлять их в Майданек[64] — там их ждут газовые камеры, в госпиталь — тоже смертельный исход. Поэтому, когда вечером пришел Больц, я предложил ему быстрее и лучше переправить ребят на завод или в сельскую местность бауэрам-фермерам.
«Ну что? Придумал что-нибудь?» — с порога спросил Больц.
«Придумал!» — ответил я.
«Давай, выкладывай, — усаживаясь в кресло, попросил Больц».
«Фриц, почти за год ребята окрепли физически, возмужали, на задание их бесполезно нацеливать. Лучше их определить на твой семейный завод «Оскар-Дизель». Ведь мы оттуда навербовали почти тридцать агентов. Вот ты и заполнишь там брешь».
«Я уже там заполнил брешь мужиками-военнопленными из лагеря «Утрата»», — прервал меня Больц.
«Тогда пошли их на сельскохозяйственные работы. Сейчас идет уборка урожая. Людей после тотальной мобилизации не хватает. Бауэры, которым ты предложишь молодого работника, не только будут благодарны, но еще и заплатят натурой или деньгами. Да и кроме крестьян в работниках нуждается много мелких фабрик и мастерских».
«Это заманчивое предложение, тем более что при его реализации можно получить навар, а я уже здорово потратился…»
Больц ушел довольный, а назавтра посадил всех ребят в грузовую машину, выделил унтер-офицера Нича и отправил его на север в сельский район продавать ребят в работники.
А после обеда мы поехали в детский лагерь «Тухин-ген». Больц приказал взять с собой Замотаева. К форме фельдфебеля Больц повесил Ване на пояс пистолет с портупеей: «Покажешь лагерным ребятам, кого мы готовим».
Следуя приказу Моделя… Детский лагерь «Тухинген»
В лагере «Тухинген», мрачном пятиэтажном здании, нас принял начальник — оберштурмфюрер СС[65] Отто, здоровенный детина с низким приятным голосом. Он рассказал, что лагерь создан по инициативе Гиммлера и предназначен для приема бездомных и партизанских детей и подростков, дабы увести их от влияния партизанского движения и подпольной деятельности. Лагерь подчиняется лодзинскому СД и Берлину. Над ним попечительствует имперское руководство «Гитлерюгенда»[66] — это он занимается профессиональной и политической подготовкой подростков. В лагере — строгий режим, на работы подростки выходят под охраной. Сейчас тут их больше двух тысяч — из Белоруссии, Украины, Латвии и разных областей России. Большинство — русские и белорусы, примерно по 700 человек, затем — 98 цыган, по 50 латышей и украинцев.
«На каждого ведется анкета, так что вы можете, просмотрев анкеты, сделать предварительный отбор», — посоветовал Отто.
Но мы решили начинать не с анкет, а с «анкетируемых», осмотреть их и отобрать более крепких и физически здоровых. Помощник коменданта выстроил в шеренги человек семьдесят, и Больц, взяв за руку Замотаева и поставив его перед собой, обратился к ребятам с речью:
«По приказу командования русской добровольческой армии мы набираем в ее части воспитанников, которые будут изучать военное делос последующим зачислением на службу в армию. Воспитанники будут получать все виды довольствия: новую форму обмундирования, за каждые десять дней службы по десять марок, хорошее питание и медицинское обслуживание».
Больц положил руку на плечо Замотаеву, продолжал: «Вот перед вами один из воспитанников, он за хорошую службу дорос до звания фельдфебеля. И вы можете быть такими же, если будете соблюдать дисциплину и выполнять все приказы…».
Демонстративный показ Замотаева в аккуратно подогнанном мундирчике, с пистолетом на боку и упитанным лицом выглядел картинно-заразительно и не мог не возбудить интереса у худых, истощенных голодом ребят.
Сделав паузу, Больц продолжал:
«От вас требуется одно: желание и добровольное согласие. Кто согласен, поднимите руку…»
Руку подняло больше половины. Видя это, Больц пояснил:
«Сегодня мы возьмем не всех желающих, а только 24 человека, а за остальными приедем позже…»
Все «желающие» были построены, и Больц, проявив поистине звериную зоркость купца, стал обходить строй и, пристально оглядывая товар, отбирать наиболее, как он считал, живых и бойких.
А я шел рядом с Больцем, всматривался в лица ребят, в их лагерную из серого грязного полотна форму, в замызганные деревянные колодки на ногах и слезы накатывались на глаза, а сердце сжималось от жалости.
Я неотвязно думал о том, как глубоко пали цивилизованные немецкие правители, претендующие на избранность расы, чтобы плодить столько горя и страданий. Передо мной стояли изможденные жертвы жестокого террора — с изломанной психикой, скрытой озлобленностью и затаенной ненавистью. Дети прошли через ужасы тюрем и концлагерей, на их глазах умирали матери от пыток и голода, их насильно разлучали с Родиной и родными.
О социальном составе детей мы узнали еще в лагере. И в разговоре с Больцем я напомнил ему, что эти лагерные подростки несравнимы с детдомовскими. Этих надо еще приводить в человеческий вид, обследовать у врача, усиленно кормить и, главное, — отогревать психику, характер.
Больц в чем-то соглашался со мной, но считал, что у детей впечатления меняются быстро, так же, как и их мировоззрение.
«У нас, — доказывал мне Больц, — вполне достаточно средств и возможностей, чтобы придать этим ребятам нормальный вид и переделать их психологию. В этом смысле, уверен, сработает предусмотренная экскурсия в Германию».
Я не соглашался с ним, но зная, что его, как нациста, как, впрочем, и Абвер, интересует лишь количество переброшенных на задание и сам процесс работы, не спорил.
Диверсионная школа в местечке Жгув
На месте размещения, в школе, ребят осмотрел врач, они помылись в бане, их переодели в чистое белье, носки, в хорошо пошитую форму РОА с трехцветным шевроном на рукаве, обули в новые ботинки, все это после грязной лагерной одежды казалось им чуть ли не праздником. Затем ребят накормили сытным обедом, выдали вне всяких норм белый хлеб, масло, колбасу, порцию шнапса. И впредь питанию уделялось особое внимание.
Присутствие немцев было объяснено тем, что в добровольческих русских частях нет собственных средств на питание, обмундирование, оружие, поэтому приходится прибегать к помощи немцев, которые и контролируют расход этих средств: унтеры Краузе, Нич, Шульц, Гофман будут снабжать всем необходимым — для этого они и выделены.