А «великий знаток истории войны, разведки и контрразведки» предатель Резун (Суворов) вообще пытается очернить все наше прошлое, как будто в нем не было таких людей, как Олег Ивановский и ему подобных. Он даже замахнулся бросить тень на Великого Маршала Войны Г. К. Жукова и других полководцев, пытаясь изобразить их в саркастической форме неучами и глупыми личностями. Все это идет из-за недостатка художественных и фактических средств, пустоты и надуманности, и прежде всего писательского таланта.
«Записки офицера «СМЕРШа» лауреата Ленинской и Государственной премий, конструктора космических аппаратов Олега Ивановского, написанные в пору его достаточной жизненной зрелости, эти наветы начисто опровергают, потому что строки каждой главы делались честным и скромным человеком, видевшим работу военной контрразведки с самых низов. Именно там, в окопах и рейдах, в пору отступления и контратак, бурлила квинтэссенция чекистского ремесла в условиях войны.
В конце встречи в музее КБ имени С. А. Лавочкина ветерану военной контрразведки Олегу Генриховичу Ивановскому от имени Департамента военной контрразведки ФСБ и его ветеранам были вручены памятные подарки.
Такие люди – это наша гордость!
Оперативник… в Политбюро
Багаж почти двухлетнего опыта, наработанного во Львове после окончания Высшей школы КГБ при СМ СССР, был для автора этих строк стартовой площадкой во всей последующей работе в органах военной контрразведки. Если влияние его наставника майора Деева он оценивал как тактическую основу, то уроки первого оперативного начальника отдела генерал-майора Мозгова Николая Кирилловича были стратегической линией не только в службе, но и во всей дальнейшей жизни.
Доклады для оперативных совещаний генерал готовил сам, толково излагая аналитическую фабулу оперативного процесса Особого отдела с успехами и просчетами каждого военного контрразведчика. Он никогда не устраивал подчиненным прилюдных разносов – уважал личность. Был всегда предельно корректен и конкретен в оценке работы того или иного офицера – оперативного работника. Брак в работе называл «лихорадкой навыворот: он начинается жаром, а кончается холодом».
Любил он и образные слова. Так, нерадивых сравнивал с человеком, несущим работу, как дохлую собаку. Запомнился с тех пор его афоризм о болтунах, – меч и огонь менее разрушительны, чем болтливый язык.
Генерал жил в коллективе и коллективом. На регулярно проводимую физподготовку приходил раненько до работы. Со всеми офицерами бегал на равных, разминался и играл в волейбол. Однажды во время игры один из перворазрядников-волейболистов при туше попал генералу прямо в лицо. Удар был такой силы, что тот еле устоял на ногах, брызнули слезы и, наверное, посыпались искры из глаз. Но он достойно отыграл игровое время и даже намека не сделал обидчику.
Как-то генерал Мозгов пригласил автора в кабинет и, положив руку на плечо, по-отцовски тепло спросил:
– Ну, как, сынок, служится? Слыхал, слыхал, что вписался в коллектив. Молодец!
А я вот не молодец – квартиры пока тебе не могу дать. А какова же служба без собственной крыши?! Трудно небось с лейтенантской зарплатой? И заначку не отложишь. Мне о твоей квартирной проблеме говорил начальник первого сектора полковник Зотов. Да и наш кадровик напоминал – полковник Забродин.
– Ничего, товарищ генерал. Пока терпимо, крыша над головой есть, – дождь не льет, – искренне ответил я.
– Мне нравится твой ответ. Мужской он, взрослый. Однако есть вариант, – пришла разнарядка в Венгрию. Поедешь? Там чекистская практика приближена к боевой. Да и материально полегче, – продолжал разговор Николай Кириллович.
Я дал согласие и в последующем не жалел.
Подробно эти годы описаны автором в книге «Оборотни из военной разведки».
Прошло два десятка лет после той беседы во Львове с Николаем Кирилловичем. Я уже работал в центральном аппарате военной контрразведки и узнал, что Мозгов недавно переехал в Москву после ухода на пенсию. В конце 80-х мы встретились на юбилейном вечере в честь очередного Дня Победы в клубе им. Дзержинского.
Я сразу же узнал его по приятному прищуру все еще живых, не подернутых возрастной усталостью глаз, всегда смело глядевших на собеседника.
– Здравия желаю, товарищ генерал, – привычно по-военному обратился я к нему.
– Здравствуйте, товарищ полковник, – заулыбался Мозгов.
– Вы меня узнали?
– Что-то есть. Осталось в памяти, – не Львов ли?
– Так точно!
– Ну, вот видишь, у старика нет склероза.
Я назвал свою фамилию, приоткрыв обстоятельства отъезда в Южную группу войск, и с гордостью рассказал, где и на какой должности служу на Лубянке.
– Молодец, прикарпатцы не подводят. Я знаю, что тут служат наши воспитанники генерал-майор Кириллов Василий Афанасьевич, полковник Магаляс Анатолий Федорович и другие.
– Мы с Анатолием в одном отделе – в первом!
Потом я стал встречаться с генералом чаще: то в клубе, то в Совете ветеранов. Бывший подчиненный рассказывал своему наставнику об успехах своего подразделения по линии выявления вражеской агентуры, творческих планах, проблемах современного чекистского ремесла в период горбачевской перестройки.
Однажды я приехал в Совет ветеранов. В комнате Совета ветеранов ВКР, она же была нам словно зал Боевой Славы, сидел генерал Мозгов, внимательно читавший газету.
– Здравствуйте, Николай Кириллович!
– Привет, привет, земляк! – он привстал со стула и протянул теплую с еще сильным рукопожатием кисть.
Говорили долго. Именно на этой встрече я узнал тайну, которая меня мучила все эти годы.
– …Вот так я распрощался с флотом и стал сухопутным генералом, – заметил генерал, подводя итог захватывающему повествованию об истории хрущевского мордования армии и флота. Но об этом потом.
Автор понимал, что Мозгов, обладатель огромного чекистского опыта, не мог не написать о «суровой школе воспитания» в годы войны, у которой был персональный учитель – фронтовая действительность. Был в этой школе и главный предмет, как говорил генерал, суть которого выражалась так: «Умереть за Родину – нехитрая штука. Надо жить и побеждать».
На очередной встрече я, зная, что Николай Кириллович участвовал в операциях по обезвреживанию войск от германской агентуры на полуострове Ханко, куда был назначен на должность заместителя начальника контрразведки стрелковой бригады, задал ему вопрос по этому этапу службы.
– Я вкратце об этом писал в статье «Тревожные дни Ханко» в сборнике «Чекисты Балтики». На книгу не хватило ни своего духу, ни интереса у коллег и тем более у издателей. Ну, что могу сказать, было предгрозовое время. В апреле 1940 года я прибыл на полуостров Ханко ледоколом «Ермак». Меня сразу же принял непосредственный руководитель – начальник Особого отдела военно-морской базы (ВМБ) полковой комиссар Я. А. Кривошеев. Ему я доложил свой план действий. Не успел развернуться в бригаде, как в августе был назначен начальником отделения Особого отдела ВМБ Ханко.
Однажды в беседе со мной Кривошеев заметил, что Центр информировал его о том, что противник осведомлен о численности личного состава базы и расположении боевых средств.
– Надо искать всем вместе канал утечки этой информации. Без «крота» тут не обошлось, – заметил начальник. Чекисты хорошо знают, что означает такой сигнал, где-то рядом скрывается и вершит свое черное дело враг в личине оборотня.
– Я сразу же собрал офицеров, – поведал Мозгов, – и поставил задачу по поиску источника утечки секретных сведений. Вскоре один из оперативных работников доложил материалы о финансисте железнодорожной батареи неком Беркачеве. Суть их сводилась к тому, что финансист проявлял повышенный интерес к сведениям вне поля его компетенции.
В ходе дальнейшего изучения личности выяснилось, что Беркачев длительное время жил в Германии после пленения немцами в Первую мировую войну. Потом переехал в Советский Союз, – натурализовался, получив советское гражданство. В последний предвоенный отпуск он посетил в Москве некоторых возвращенцев из Германии. Отдельные из них вели себя подозрительно и изучались чекистами столицы.
В марте 1941 года он вернулся из отпуска и стал активно заниматься сбором секретных материалов. Об этом стала сигнализировать агентура. Я принял решение провести оперативный эксперимент. Когда финансист находился на докладе у командира части, из штаба базы ему «доставили важный пакет». Хозяин кабинета вскрыл его и начал читать. Как раз в этот момент он был «срочно вызван» к начальнику штаба базы.
– Будьте любезны, подождите меня, я скоро вернусь, – сказал командир и застучал сапогами по длинному коридору.
Как только офицер вышел, Беркачев бросился к столу и стал быстро выписывать секретные данные. Зарисовал немало он тогда. На этом и поймался.
На следствии он признался, что был завербован Абвером в период проживания в Германии и выведен в СССР в качестве резидента немецкой разведки. При обыске на квартире мы обнаружили массу материалов, изобличающих его как агента фашистской спецслужбы…
– А где вас застала война? – поинтересовался я.
– В Сочи… я там отдыхал, вернее, только что прибыл в санаторий, и тут же пришлось собирать чемодан, чтобы добраться до Ханко.
Фашисты на нашем участке фронта наступательных операций не проводили, опасаясь мощи нашей обороны, но методически вели артобстрел полуострова. Это был настоящий ад для личного состава. Ежедневно немцы выпускали от 6 до 8 тысяч снарядов и мин. Обстрел велся, как правило, ночью с соседних островов. Поэтому командование гарнизона решило отвоевать их у гитлеровцев. В ходе десантной операции мы захватили острова Хорсет, Вальтерхольм и еще несколько.
Это были наши первые победы тяжелейшего 1941 года. Но на ханковцев усиливалось психологическое давление – начался массовый сброс листовок. А еще гитлеровцы осмелели, почувствовав, что у нас на исходе боеприпасы и продовольствие.