– Зачем сосновые лучины?
– Это не сосновые, а осиновые. Спички делают только из двух пород дерева, – тополя и осины. Они горят ровным пламенем. Я поджигаю ими конфорки газовой плиты – экономлю на спичках. Сейчас все дорожает, а пенсия моя стоит на месте – два кусочка. По моим меркам, приличная. Мне хватает, потому что овощи все свои: от капусты до картофеля. В этот ряд входят свекла и укроп, помидоры и фасоль, тыква и горох.
– Не охотитесь? – кто-то задал и такой вопрос.
– Нет, ненавижу охоту – это трусливое убийство, ибо дичь, птица или зверь, не может защищаться.
– Значит, вы настоящий землероб, – восхитился Андрей Суханов.
– Такой, как все, кто работает на земле. Ну, хватит кушать слова, вы с дороги, я сейчас вскипячу воды и приготовлю чая, заваренного на травах, которые собираю.
Я выложил на стол коробку конфет, предусмотрительно захваченную в Москве.
– Это для чая.
– Спасибо.
Он тут же на всю съемочную бригаду в четыре человека принес табуретки, поставил на стол банку меду и разлил действительно ароматный напиток. Разговор сначала никак не клеился, и мы решили начать с отвлеченной, но приятной ему темы – огорода. Как только зашел разговор о своем кормильце, хозяин преобразился.
– Давайте, я очень прошу, хоть на минутку выйдем, я покажу грядки, – заторопился почти семидесятилетний Филатов. – Дом я купил сразу же после отсидки, по приезде сюда. Не мог же я жить в Москве с таким позорным клеймом. Никто бы на работу не взял. Неприятно было жене, дочери и сыну. И подался я на родину в одном костюмчике. Все оставил семье. Дал себе обет – помощи просить ни у кого не буду, да и понимал, – навряд ли кто бы ее мне оказал. Уповать надо было только на свои силы – я же не белоручка, берегущий чистоту своих манжет. Стал постепенно обрабатывать огород самодельным инвентарем – денег на покупку заводского не было. Посадил картошку, фасоль, помидоры, свеклу, укроп, морковь… От огурцов отказался – зубов нет. Оборудовал подвал. Тяжело было пережить первую зиму, а потом приспособился, и можно было не бояться умереть с голоду. Я огороду помог, а он мне. С сорной травой воевал ежедневно, давал и даю ей постоянный бой, и она отступила. Видите, какая чистота на грядках! В таком состоянии они каждый сезон.
Действительно, на грядках ни одного сорняка, он за ними охотится с раннего утра и до позднего вечера нехитрым изобретением – «ковырятелем», так он назвал инструмент, изготовленный из рессорного обломка…
И все же, когда Филатов понял, что к нему приехали не бередить раны, не спрашивать о том, что ему неприятно, не перебирать грязное белье, он неожиданно сам заговорил о своем прошлом.
– Когда суд меня приговорил к «вышке» – расстрелу, то на второй день ко мне в камеру вошел неизвестный человек, – откровенничал вчерашний шпион. – Незнакомец представился сотрудником аппарата Ю. В. Андропова. Он похвалил меня, что благодаря моему сотрудничеству с органами КГБ были пойманы с поличным американские разведчики (супруги Винсент и Бекки Крокет. – А.Т.), а потом успокоил словами – вы расстреляны не будете.
Но все равно год и два месяца я просидел в одиночной камере – камере смертников. Это были самые страшные дни в моей жизни. Обыкновенно люди боятся смерти, а я боялся так жить. Время словно остановилось тогда для меня. От каждого шороха, от любого шага по коридору надзирателя я вздрагивал, – думал, палач идет по мою душу. Месяц я посидел и весь поседел, началось нервное истощение, но я не сдавался. Сила воли, откуда-то взявшаяся, меня держала на плаву жизни. Потом, когда высшую меру наказания мне заменили на 15 лет тюрьмы и плюс 5 годков поселения, – я ожил.
Что касается разоблачения – то военные контрразведчики и другие чекисты сделали все грамотно. Признаюсь честно, – я на них не в обиде. Работа есть работа. На их месте я так же бы поступил, – тут уже включается рубильник служебного долга.
В лагере жил отдельно от осужденных за уголовные преступления. Рядом были разные сидельцы: бандеровцы, диссиденты, чиновники, проштрафившиеся менты и подобные мне типы…
После освобождения из заключения заходил в американское посольство. Попросился встретиться с резидентом ЦРУ в Москве. Вышел ко мне заместитель, фамилию уже запамятовал. Я ему и говорю, помогите материально, я гол, как сокол. Из-за ваших стараний пришлось отсидеть почти пятнадцать лет. Он заметил, что я, мол, не гражданин США, а потому мне ничего не полагается. Тогда я спросил его о накопленной моей валюте в иностранном банке за время активной работы. Ведь «янки» обещали, что на мой счет будет «капать» по шестьсот – восемьсот долларов в месяц. Церэушник мне на это ответил, что Америка ему ничего не должна. Видно, догадались, что при моем участии завалили разведчика ЦРУ на Костомаровской набережной. Не простили, а может, это у них правило. Слышал не единожды, они то же самое говорили и другим провалившимся агентам.
Я вынес из общения с ними, что этот заморский народец жадноват по своей ментальности. Ради денег он готов на все, баксы для американца – это путеводитель по жизни. А те, кто считает, что деньги – это все, без сомнения, готовы на все ради денег. Одним словом, деньги – хороший слуга, но плохой хозяин. Если много денег – не радуйся, если мало – не горюй. У меня было первое и второе…
– Как живете с селянами? Вас они не обижают? – спрашиваю его.
– Нет, это же не город, живу мирно. Тут нет разгула преступности. Максимум – пьяный мордобой из-за пустяковой ссоры или из-за девчат. Со всеми селянами дружу. Часто хожу к местному кузнецу отковать какую-то железяку, нужную для огородного инвентаря или очередного ножа.
– А зачем окна, выходящие на улицу, забиты ставнями из кровельного шифера?
– От лишних глаз, света и шума. Мне неприятен яркий свет, он меня раздражает. Отвык я от него за время тюремного прозябания – я же был «кротом». Достаточно света при моем общении с природой. Я каждый день выхаживаю примерно по 10 километров. К сестре, живущей в родном селе, хожу пешком.
– Далеко малая родина? – поинтересовался я.
– Тридцать километров.
– Тридцать???
– Туда и через пару дней назад, а то и в тот же день. Шесть часов на весь путь. Поэтому у меня нет живота-пузыря, какие носят сегодня даже молодые мужчины. До сих пор лазаю по деревьям, – собираю ведь липовый цвет, а он растет не низко – высоко на ветках крупных деревьев. Как только пчела полетела к липе, значит, появился в цветке нектар. Это сигнал, надо собирать липовый цвет. Зимой как хорошо выпить чая с такой заваркой.
Потом наш коллега-водитель, не раз бывавший у отшельника, завел разговор о крепком напитке, настоянном на травах, которым он его угощал в прошлом году. Филатов предложил попробовать местного самогона, настоянного на травяном сборе. Он поставил четыре маленьких стопки, налил в них не более 30 граммов из старой бутылки своей крепкой настойки и заметил:
– Пью по тридцать грамм каждый день – для здоровья. От этой дозы никогда не сопьешься, а польза есть. Появляется деловой настрой на любую физическую работу. Она в моих условиях основная. А на старость порой приходится злиться не потому, что старею, а потому что не телом, а душой ощущаю себе молодым.
Мы, естественно, пригубили, не чокаясь ни с ним, ни друг с другом. Он понял жест – так пьют только за покойников.
Затворник оказался совсем не таким, каким представлялся нам при поездке к нему. Он рассказал, что постоянно слушает новости по шести, в разное время купленным, не раз ремонтированным местными умельцами различным радиоприемникам. Телевизор смотрит с использованием трехголовчатой антенны-тарелки. Он обладает широким диапазоном информации. Все основные новости в стране знает.
– Иногда слушаю передачи на французском и английском языках. Правда, без разговорной практики язык усыхает.
– Не скучаете по родственникам?
– А как же, я живой пока. Нередко приезжают ко мне дочь и сын со своими семьями. Тогда радуюсь от души, приятны такие встречи, хочется даже заплакать, когда они покидают меня. К врачам не обращаюсь, – боли и болячки лечу сам травами и движением. Заболит колено, – а я его сразу нагружаю, и боль проходит. Все ведь болячки от застоя. Как и вода в колодце болеет, когда ее не берут, и она стоит без движения. Забиваются, заиливаются роднички. И живой некогда колодезь умирает. Так и человек.
И все же наивными вопросами Андрей Суханов, действительно ни разу не встречавший «живого шпиона», вынудил Филатова показать, как ставились им метки и бросались «письма-прикрытия» в почтовые ящики у станций метро «Площадь Революции» и «Проспект Мира». Он это продемонстрировал на заборе и у калитки возле дома. Были нюансы, но о них знают те, кто этим занимается по серьезному, – сотрудники ФСБ.
О жизни по российским деревням, в том числе и на Саратовщине, он отозвался однозначно – молодежь спивается, большинство коллективных хозяйств разрушены, другие продолжают уверенно идти к своему фиаско, сфер приложения сил для молодых по деревням нет. Вот и появляются пьяные шатуны.
– Умирает российская деревня – это страшно! Правда, наш колхоз в Старой Жуковке еще кое-как держится на плаву, но не знаю, надолго ли сил хватит – цены на дизтопливо, удобрения, стройматериалы разорительны для хозяйства, а молоко и зерно требуют чиновники отдать посредникам за бесценок. Торгаши еще раз накручивают цены. Вот почему литр молока и стоит сегодня на прилавках с запредельной, зашкаленной ценой в 50 рублей и выше. Скоро подпрыгнет до стольника. Страдают самые уязвимые стороны – производитель и покупатель. Удар наносится по детям и пенсионерам – может, они не нужные?! Богатеньких «новых русских» эти цены не укусят.
И главное, – от государства никаких дотаций сельхозпроизводителю не идет, что практикуется во всех других странах. Коров все меньше в колхозе, свиней практически вывели, отказались от картофеля и свеклы. По новостям из ТВ видно, – страна в продовольствии уже на 70 % зависит от заграничного привоза. И это в государстве с такими огромными площадями плодороднейших земель! Что-то не то в нашем королевстве…