Я тот человек, который уносит чашу для пунша, как раз когда вечеринка становится веселой.
Проблема в том, что это не обычная рецессия, и у множества людей уже нет пунша…[261]
У развитых стран нет причин для дефолта. Они всегда могут напечатать деньги[262].
Парадокс инфляции и дефляции
Политика Федеральной резервной системы находится на перепутье, и возможные варианты – это зыбкие тропы во всех направлениях. Кредитно-денежная политика во всем мире достигла точки, где противоречия, заложенные за годы рыночных манипуляций, не оставляют вариантов выбора, где бы ни содержалось либо снижение деловой активности, либо катастрофический риск. Дальнейшее денежное стимулирование экономики может вызвать потерю доверия к деньгам; ужесточение политики заново запустит крах стоимости активов, который начался в 2007 г. Только структурные изменения в экономике США, лежащие за пределами компетенции ФРС, могут изменить это безвыходное положение.
Это было ясно к 2013 г., когда потерявшие терпение экономисты и политики ожидали активного оздоровления, которое они рьяно предвкушали с начала восстановления фондовой биржи в 2009 г. Ежегодный рост ВВП в США в IV квартале 2009 г. достиг 4 %, вызывая разговоры о признаках восстановления экономики на фоне знаков того, что экономика оправляется от худшей рецессии со времен Великой депрессии. Даже когда рост упал до 2,2 % ежегодных к II кварталу 2010 г., оптимистичный пиар продолжался, а тогдашний министр финансов Тимоти Гайтнер вел счастливые речи о «лете выхода из кризиса» 2010 г. Реальность осознавалась медленно. В 2011 г. ежегодный рост составил хилые 1,8 % и только немногим лучше – 2,2 % – в 2012 г. Затем, вопреки прогнозам ФРС и независимых аналитиков о том, что 2013 г. будет поворотным, рост упал снова, до 1,1 % в I квартале 2013 г., хотя оживился до 2,5 % в II квартале.
Экономика была в фазе, которой не наблюдалось в течение 80 лет. Это была ни рецессия, в строгом соответствии определению, ни активное оздоровление, как широко ожидалось. Это была депрессия, в точности как ее определял Кейнс: «…хроническое состояние донормальной активности в течение длительного периода времени без какой-либо выраженной тенденции либо к восстановлению, либо к полному краху»[263]. Цикличного восстановления не было, потому что проблемы в экономике были не цикличными, они были структурными. Следует ожидать, что в отсутствие структурных изменений эта депрессия продлится неопределенное количество времени.
Прогнозисты ФРС и большинство независимых аналитиков используют модели, основанные на кредитных и экономических циклах за семьдесят лет, с момента окончания Второй мировой войны. Эти данные не включают ни одной депрессии. Чтобы найти аналогичную фазу, необходимо вернуться на 80 лет назад, в период 1933-1936 гг., в «восстановление внутри депрессии». Великая депрессия закончилась в 1940 г. структурными изменениями – экономика была переведена на военные рельсы. В начале 2014 г. не надвигалось никакой войны и не предполагалось никаких структурных изменений. Вместо этого характерный для депрессии низкий рост и высокая безработица стали нормой в экономике США.
Джон Мейкин из Американского института предпринимательства, у которого есть необыкновенный список безошибочно предсказанных экономических циклов, указал, что, если опираться на исторические показатели, США в действительности могут ожидать рецессию в 2014 г.; вторую «рецессию внутри депрессии» с 2007 г., пугающее повторение Великой деперссии. Мейкин отмечает, что, несмотря на экономический рост ниже среднего уровня с 2009 г., подъем длился более 4 лет и приближается к средней продолжительности современных циклических экономических подъемов в Соединенных Штатах. Следует ожидать на основе длительности, если не силы, что реальный экономический рост США в ближайшем будущем станет отрицательным[264].
Даже если в США не начнется рецессия в строгом понимании в 2014 г., депрессия продолжится, и самое убедительное доказательство уровня депрессии – это данные о занятости. Несмотря на бодрые рапорты в конце 2013 г. о создании 200 000 новых рабочих мест в месяц и снижении уровня безработицы, реальность за пределами данных из заголовков выглядит мрачно[265]. Аналитик Дэн Алперт указывает, что почти 60 % рабочих мест, созданных в первой половине 2013 г., находились в самых низкооплачиваемых секторах экономики США. Эти сектора обычно составляют треть от общего числа рабочих мест; значит, создание новых рабочих мест было непропорционально смещено в сторону низкооплачиваемой работы почти вдвое. Низкооплачиваемая работа – это такие должности, как приемщик заказов в McDonalds, бармен в Applebee’s и кассир в Wal-Mart. Любая работа достойна уважения, но не любая работа подразумевает оплату, которая может пробудить самоподдерживающееся экономическое восстановление.
Почти 50 % рабочих мест, созданных в течение первой половины 2013 г., подразумевали неполную занятость и определялись как рабочие места с занятостью 35 ч в неделю или меньше. Несколько рабочих мест с частичной занятостью предлагали работу всего-навсего час в неделю. Если бы уровень безработицы подсчитывался с учетом тех частично занятых работников, которые бы хотели полной занятости, и тех, кто хочет работать, но бросил попытки искать, уровень безработицы в середине 2013 г. составил бы 14,3 % вместо официально сообщенного уровня 7,1 %. Цифра 14,3 % сравнима с уровнем, достигнутым в ходе Великой депрессии – уровнем, указывающим на экономическую депрессию.
Набор новых сотрудников с 2009 г. примерно равняется числу пополняющих рабочую силу в тот же период времени; это означает, что этот набор ничего не изменил в сокращении общего числа тех, кто потерял работу в острую фазу паники и экономического спада 2008-го и 2009 гг. Алперт также указывает, что даже предполагаемые «хорошие новости» о снижении уровня безработицы недостоверны, потому что падающий показатель отражает тех работников, которые полностью выбывают из рабочей силы, а не создание новых рабочих мест в расширяющемся работоспособном населении. Процент американцев, включенных в рабочую силу, упал с высоты 66,1 % перед новой депрессией до 63,5 % к 2013 г. Даже при сокращении рабочей силы реальные доходы от зарплаты с поправкой на инфляцию были не получены, и реальная зарплата за последние 15 лет в действительности падала.
К этой гнетущей картине на рынке труда добавляется ярко выраженная зависимость от государственных программ. К концу 2013 г. в США было более 500 млн жителей на обеспечении продовольственными талонами, свыше 26 млн безработных, частично занятых или переставших искать работу и свыше 11 млн постоянно нетрудоспособных, многие из которых вошли в эту категорию, потому что закончились их пособия по безработице. Эти цифры – национальный позор. В сочетании с ничтожным экономическим ростом, условиями на грани рецессии и почти пятью годами нулевых процентных ставок эти цифры заставляют разговоры об экономическом возрождении казаться неуместными.
Хотя общая ситуация подразумевает новую депрессию, в картине не хватает одного элемента, а именно дефляции, определяемой как общее падение потребительских цен и стоимости активов. Во время самой темной стадии Великой депрессии, с 1930-го по 1933 гг., совокупная дефляция в Соединенных Штатах составила 26 % – часть более широкого общемирового дефляционного краха. По сравнению с 2008 г. в 2009 г. Соединенные Штаты испытывали легкую дефляцию, но абсолютно ничего сравнимого с Великой депрессией; в действительности небольшая инфляция упорно продолжалась в ходе новой депрессии, и официальный индекс потребительских цен показывает увеличение на 10,6 % с начала 2008-го до середины 2013 г. Контраст между исключительно сильной дефляцией Великой депрессии и небольшой инфляцией новой депрессии – это наиболее очевидное различие между этими двумя эпизодами, а также источник самой важной и сложной задачи, стоящей перед Федеральной резервной системой. Она поднимает мучительный вопрос о том, когда и как сокращать и в конечном итоге отменять печать денег.
Естественное состояние депрессии – дефляция. Компании, столкнувшиеся со снижением дохода, и частные лица, столкнувшиеся с безработицей, быстро продают активы, чтобы сократить долг – этот процесс известен как делевередж, или уменьшение долговой нагрузки. По мере того как продажи активов продолжаются, а потребление снижается, цены еще больше снижаются, что является немедленной причиной дефляции. Это снижение цен добавляет еще более сильную экономическую напряженность, ведущую к дальнейшей продаже активов, повышению безработицы и так далее в цикле обратной связи. В ходе дефляции реальная стоимость наличных увеличивается, так что частные лица и бизнесмены накапливают наличные вместо того, чтобы тратить их или инвестировать в новые земельные участки, производства и оборудование.
Весь процесс продажи активов, накопления и снижения цен называется ловушкой ликвидности, его известное описание дал Ирвинг Фишер в работе 1933 г. «Теория долга и дефляции великих депрессий» (The Debt-Deflation Theory of Great Depressions) и Джон Мейнард Кейнс в своей наиболее влиятельной работе «Общая теория занятости, процента и денег» (The General Theory of Employment, Interest and Money). В ловушке ликвидности реакция на печать денег по большей части слаба, и, с точки зрения Кейнса, предпочтительным средством является налогово-бюджетная политика.
Хотя реакция на печать денег может быть слабой, она не нулевая. Противодействием потенциальной дефляции остается операция по печати денег Федеральной резервной системой. За пять лет, с 2008-го по 2013 г., Федеральная резервная система увеличила базу денежной массы с примерно 800 млрд долл. до более чем 3,3 трлн долл. – более чем на 300 %. В то время как денежный оборот, или скорость денежного обращения, продолжает находиться в резком сокращении, количество денег взлетает до небес, помогая скомпенсировать более низкий темп расходов. Сочетание масштабной печати денег и нулевых процентных ставок также искусственно поддерживает цены на активы, ведущие к восстановлению фондовой биржи и активному восстановлению цен на недвижимость с 2009 г. Но стоимость активов накручивается еще и из других источников.
Счет за обучение
Еще одна причина, почему дефляция не одерживает верх над инфляцией, несмотря на слабый экономический рост, состоит в том, что казначейство США обеспечило новое вливание наличных в экономику, большее, чем финансирование ненадежной недвижимости в период 2002-2007 гг. Это вливание осуществилось в форме кредитов на обучение.
Кредиты на обучение – это новый вариант ипотечных кредитов, выданных ненадежным заемщикам; еще один субсидируемый правительством пузырь, который вот-вот лопнет. У студентов есть высокая предрасположенность к тратам, будь то само обучение или книги, апартаменты, мебель и пиво. Если вы дадите студентам деньги, они их потратят; опасность того, что они купят золото или каким-либо другим образом запасут деньги как сбережения, мала. Плата за обучение, финансируемая за счет кредитов на обучение, – это просто канал, поскольку платежи передаются как зарплаты объединенного преподавательского состава или накладные расходы вуза. Кредитные средства, остающиеся после обучения, расходуют непосредственно студенты.
Ежегодное получение кредитов по всем программам студенческих займов для студентов и обучающихся в магистратуре резко выросла до более чем 100 млрд долл. за год в 2012 г., по сравнению с примерно 65 млрд долл. в год в начале депрессии 2007 г. К августу 2013 г. общий размер кредитов на обучение, обеспеченных правительством США, превысил 1 трлн долл., цифра, которая удвоилась с 2009 г.[266] Условие, содержавшееся в законе Обамы 2010 г., направленном на смягчение условий предоставления федеральных образовательных займов, обеспечило казначейству США практически монополию на организацию кредитов на образование и вывело из игры большинство частных кредиторов, которые ранее были участниками этого рынка. Это означало, что казначейство может ослабить стандарты кредитования и продолжить поток дешевых денег.
Рынок образовательных кредитов политически неприкосновенен, потому что высшее образование исторически производит граждан с дополнительными умениями, которые возвращают кредиты и со временем зарабатывают больше денег. Ни один из членов конгресса не хочет поддерживать законодательный акт, который бы ограничил возможность Джонни или Сьюзи позволить себе колледж. Но программа трансформировалась в прямые государственные дотации, подобно тому как исходно продуктивные программы кредитования жилья превратились в пузырь недвижимости между 1994-м и 2007 г. На ипотечном рынке Фанни Мэй и Фредди Мак использовали государственные субсидии, чтобы продвинуть владение квартирами выше того уровня, который покупатели могли себе позволить, что послужило поводом выдачи ипотечных кредитов ненадежным заемщикам без документации или первого взноса. Ипотечный рынок потерпел крах в 2007 г., обозначив начало депрессии.
Студенческие кредиты сейчас тоже демонстрируют сходную динамику. Большинство этих кредитов надежны и будут выплачены в соответствии с договоренностью. Но многие заемщики не смогут расплатиться в срок, потому что студенты не овладели требуемыми навыками и не могут найти работу в вялой экономике. Эти неплатежи усугубят дефицит федерального бюджета, официальные бюджетные прогнозы не полностью отражают такое развитие событий. В действительности кредиты на обучение выбиваются казначейством США и адресуются заемщикам с высокой склонностью к тратам и ограниченной способностью возврата долга.
Эти денежные суммы уже помогли искусственно поддержать экономику США, но поток долларов за обучение неустойчив. С экономической точки зрения он ничем не отличается от Китая, строящего города-призраки на взятые взаймы деньги, которые не могут быть возвращены. Китайские города-призраки и дипломы о высшем образовании США реальны, а увеличение производительности и способность вернуть заемные средства – нет.
Тогда как кредиты на обучение могут обеспечить кратковременное повышение дискреционных расходов, долговременные последствия чрезмерного долга в сочетании с отсутствием рабочих мест – это еще одна обуза для экономики. Рекордное число – 21 млн – совершеннолетней молодежи в возрасте от 18 до 31 года живут с родителями. Многие из этих домоседов – недавние выпускники, которые не могут платить арендную плату за квартиру или позволить себе первый взнос за дом из-за кредита на образование. Пока поток наличных и траты от студенческих кредитов помогали отсрочить угрозу дефляции, но пузырь кредитов на образование лопнет в ближайшие годы, усугубив кризисы долга и дефицита.
Парадокс инфляции
Бывший председатель совета управляющих ФРС Бернанке как-то сказал, что Федеральная резервная система может бороться с дефляцией, разбрасывая деньги с вертолета. Его метафора допускала, что люди охотно будут поднимать деньги и тратить их. Однако в реальном мире поднятие с земли денег означает влезание в долги в форме ссуд коммерческому предприятию, ипотеки или кредитных карт. Компании и частные лица не хотят оказываться в долгах из-за политической неопределенности и угрозы еще большей дефляции.
Если вернуться в 2009 г., критики Бернанке заявляли, что политика количественного смягчения приведет к неприемлемо высокой инфляции, даже неминуемой гиперинфляции. Эти критики концентрировались исключительно на печати денег, им не удавалось осознать, что инфляция только частично зависит от денежной массы. Еще один ключевой фактор – это поведение в виде предоставления кредитов и трат. Глубинная слабость экономики и исключительная неопределенность в отношении политического курса в налогообложении, здравоохранении, экологическом законодательстве и других решающих факторов бизнес-затрат выразились в стагнации как в потребительских тратах, так и в деловых инвестициях – двух важнейших движущих силах экономического роста.
Ничья в битве дефляции и инфляции не означает, что торжествует стабильность цен. Противостоящие стороны, возможно, нейтрализовали друг друга на некоторое время, но ни одна из них не ушла с поля боя. Крах экономического роста в Китае и возрождение кризиса государственного долга в Европе могут позволить дефляции одержать победу. Напротив, война на Среднем Востоке и последующий ценовой шок на товарных рынках, колебания цен на нефть и паническая покупка золота могут привести к сбросу долларов и началу инфляционной бури, которую ФРС будет неспособна сдержать. Любая из этих крайностей вероятна.
Эта дилемма отражена в различии мнений Комитета по операциям на открытом рынке (FOMC), подразделении, осуществляющем политику ФРС, между теми, кто поддерживает сокращение печати денег, и теми, кто поддерживает продолжение или даже резкое наращивание денежной массы посредством приобретения активов ФРС. Та группа, что приветствует сокращение печати денег, так называемое «сведение на нет», во главе с Джереми Стайном, членом совета управляющих ФРС, утверждает, что продолжающаяся печать денег имеет только ограниченное положительное воздействие и может создать пузыри активов и системный риск. Поскольку деньги практически бесплатны по причине политики нулевой процентной ставки, и поскольку использование заемных средств усиливает окупаемость для инвесторов, перед соблазном брать взаймы деньги и положиться на удачу, повышая стоимость активов, трудно устоять. Использование заемных средств доступно биржевым маклерам в форме маржинальных кредитов, а рядовым покупателям – в форме дешевых ипотечных кредитов. Поскольку повышение цен на акции и недвижимость основано скорее на дешевых деньгах, чем на экономическом фундаменте, на обоих рынках формируются новые пузыри, которые в конечном итоге лопнут и снова нанесут урон доверию.
При определенном развитии событий результат может быть даже хуже, чем лопнувший пузырь, и может включать системный риск и полную панику. Рынок акций готов к краху худшему, чем в 2000-м или 2008 гг. Журналисты бизнес-телевидения и фондовые аналитики чрезвычайно счастливы сообщать о каждом новом максимуме индексов фондовой биржи. В действительности эти максимумы только номинальны, а не реальны. Когда сообщаемый уровень индекса корректируется с учетом инфляции, возникает другая картина. Пик 2008 г. был в действительности ниже пика 2000 г. в реальном выражении, а пик 2013 г. был существенно ниже пика 2008 г. Долговременная 13-летняя тенденция к повышению цен на рынке в реальном выражении с учетом инфляции – это долговременная 13-летняя тенденция к понижению цен. Эти номинальные три вершины 2000, 2008 и 2013 гг. очень похожи на номинальные три вершины 1966, 1968 и 1973 гг. За номинальным пиком 1973 г. последовал в 1974 г. один из худших крахов фондовой биржи в истории США. Прошлое – это не обязательно первый гром, однако сочетание крайне высокого использования заемных средств, экономической слабости и угрозы рецессии – все это подвергает фондовый рынок риску значительного краха. Любой такой крах может вылиться в удар по доверию, который не смягчит любая сумма напечатанных ФРС денег. Это может стать спусковым крючком для радикального варианта цикла долговой дефляции Фишера. В этом сценарии дефляция в конечном итоге одержит верх над инфляцией и экономическая динамика начала 1930-х вернется с лихвой.
Еще один фактор, который может внести свой вклад в наихудший результат, – это скрытое использование заемных средств в балансовых счетах банков в форме деривативов и обмена активами. Озабоченность здесь относится не к краху фондового рынка, а к банкротству одной из сторон, которая запустит кризис ликвидности на финансовых рынках и ускорит панику.
Группа, выступающая за «сведение на нет», вокруг члена совета управляющих Стайна понимает, что сокращенная печать денег может ударить по экономическому росту, но они боятся, что крах фондовой биржи или финансовая паника могут ударить по этому росту куда больше, разрушая доверие. По их мнению, сокращение печати денег сейчас – это способ выпустить немного воздуха из пузырей, полностью не сдув их.
Их мнению противостоят такие члены FOMC, как председатель совета управляющих ФРС Джанет Йеллен, которая не видит никакого ближайшего инфляционного риска в силу избыточного потенциала рынков труда и производства и которая приветствует продолжение крупных приобретений активов и печать денег как единственную надежду на продолжение экономического роста, особенно в свете недавнего ужесточения налогово-бюджетной политики. Согласно Йеллен, печать денег должна продолжиться до тех пор, пока устойчивая инфляция свыше 2,5 % не возрастет на самом деле и пока безработица не достигнет 6,5 % или меньше. Йеллен выступает за продолжение печати денег, даже если инфляция поднимется до 3 % и больше, пока безработица превышает 6,5 %. Она оценивает риски финансовой паники как незначительные и уверена, что инфляцию можно будет контролировать должным образом с помощью имеющихся инструментов, если она в реальности вырастет слишком сильно.
Уверенность Йеллен в незначительности инфляции и в способности ФРС контролировать ее, если она действительно вырастет, основывается на применении традиционных моделей общего равновесия, которые не включают наиболее прогрессивных теоретических работ по теории сложности, взаимосвязанности и неожиданному возникновению системного риска. С другой стороны, ее понимание того, что инфляция не является неизбежной в силу резерва рабочей силы и производственных мощностей, делает ее экономические прогнозы закономерно более точными, чем у ее коллег и представителей ФРС с 2011-го по 2013 гг. Эти успехи прогнозирования положительно сказались на уровне доверия к ней в Федеральной резервной системе и были важны в ее избрании очередным председателем совета управляющих ФРС. В результате ее взгляды на необходимость продолжения печати денег имеют огромный вес среди членов ФРС и FOMC.
Неудивительно, что члены FOMC поровну разделились между противостоящими точками зрения, которые поддерживают Стайн и Йеллен. Стайн, без сомнения, точно замечает, что системный риск незаметно набирает обороты в банковской системе посредством внебалансовых транзакций и что возникают новые пузыри. Йеллен, несомненно, права, что экономика принципиально слаба и требуется вся возможная политическая поддержка, чтобы избежать открытой рецессии и дефляции. Тот факт, что обе стороны спора правы, означает, что обе стороны также не правы в тех случаях, когда не включают обоснованные замечания оппонентов в свои собственные взгляды. Вытекающая из этого политическая несогласованность – неизбежное последствие рыночных манипуляций ФРС. Достоверные ценовые сигналы подавляются или искажаются, что побуждает банки приобретать рискованные активы; это не служит никакой деловой цели, кроме восполнения прибыли в условиях нулевой процентной ставки. В то же время стоимость активов взвинчена, что означает, что капитал не посвящается наиболее продуктивному использованию, а вместо этого преследует эфемерные прибыли в текущих ценах акций и недвижимости. Как продолжающаяся печать денег, так и сокращение печати денег вызывают риски, хотя различного вида.
Результат – это ничья между естественной дефляцией и политически вызванной инфляцией. Экономика похожа на альпиниста-высотника, медленно и методично движущегося вперед по линии хребта на высоте 28 000 футов без кислорода. С одной стороны хребта – пропасть, уходящая вертикально вниз на несколько километров. С другой – ледник, за который нет никакой возможности уцепиться. Падение в любую из сторон означает верную смерть. Однако продвижение вперед становится все сложнее с каждым шагом и повышает вероятность падения. Повернуть назад – это возможное решение, но оно означает в итоге оказаться перед теми тяготами, которых экономика избежала в 2009 г., когда начался процесс печати денег.
Великий американский писатель Фрэнсис Скотт Фитцджеральд писал в 1936 г., что «…подлинная культура духа проверяется способностью одновременно удерживать в сознании две прямо противоположные идеи и при этом не терять другой способности – действовать»[267].[268] К 2014 г. члены совета управляющих Федеральной резервной системы были поставлены в условия такой проверки по Фитцджеральду. Инфляция и дефляция – это противоположные идеи, как и сведение на нет и его отсутствие. Несомненно, члены совета управляющих ФРС начинают с подлинной культуры духа, они сейчас столкнулись с противоположными идеями. Вопрос в том, смогут ли они, по словам Фитцджеральда, «при этом не терять другой способности – действовать».
Доверие
Бывший председатель совета управляющих Федеральной резервной системы Пол Волкер вошел в ФРС как штатный экономист в 1952 г., и с того времени был свидетелем или исполнителем всех значительных кредитно-денежных и финансовых мероприятий. Как заместитель министра финансов он был на стороне президента Никсона, когда была прекращена конвертируемость доллара в золото в 1971 г. Назначенный президентом Картером на должность председателя совета управляющих ФРС в 1979 г., он поднял процентную ставку до 19 % в 1981 г., чтобы сокрушить находящуюся на грани гиперинфляцию, охватившую Америку начиная с 1977 г. В 2009 г. Волкер был избран президентом Обамой как глава Совета по экономическому возрождению, призванного выработать меры борьбы с худшим экономическим спадом со времен Великой депрессии. С этой позиции он выдвинул Правило Волкера, попытку возродить финансово устойчивую банковскую практику, которая была отменена с упразднением закона Гласса – Стиголла в 1999 г. Правило Волкера в итоге было выхолощено лоббистами крупных банков в 2012 г., но Волкер точно почувствовал наиболее рискованную грань банковской системы, и ему принадлежит заслуга попытки ее урегулирования. Ни один банкир или политик не знает о деньгах и том, как они работают, больше Волкера.
Когда на него насели с вопросами о роли доллара в международной денежной системе настоящего, Волкер признал серьезные задачи, с которыми сталкивается американская экономика, и доллар в частности, продемонстрировав реакцию наподобие «мы это уже проходили». Он указал, что обстоятельства не так катастрофичны, как в 1971 г., во время набега на Форт-Нокс, или в 1978 г., когда, из-за того что иностранные кредиторы начали отвергать доллар США как средство сохранения капитала, казначейство США выпустило печально известные облигации Картера в швейцарских франках.
Когда на него насели серьезнее, Волкер откровенно высказался об экономическом подъеме Китая и признал, что есть разговоры о свержении доллара с пьедестала мировой ключевой резервной валюты. Но он так же быстро указал, что, несмотря на эти разговоры, ни одна из валют не приблизилась к доллару с точки зрения наличия мощных ликвидных объемов потенциально инвестиционных активов, необходимых для статуса настоящей резервной валюты. Волкер – вовсе не сторонник золотого стандарта и полагает, что возврат золота не является ни возможным, ни желательным.
Наконец, когда его поставили перед такими вопросами, как консолидированный долг, крупномасштабное субсидирование, продолжающийся дефицит и нарушение нормальной законодательной деятельности, что предполагает, что denouement[269] доллара уже начался, Волкер прищурился, его выражение лица приобрело жесткость, и он проговорил одно слово: «Доверие».
Он полагает, что доллар может выдержать любую бурю, если люди ему доверяют. Если люди потеряют доверие к доллару, никакая армия кандидатов наук его не спасет. В этом вопросе Волкер определенно прав, однако никто не может сказать, прошло ли доверие к доллару точку невозврата из-за промахов ФРС, краха потолка государственного долга и мер предосторожности России и Китая.
К несчастью, все больше признаков, что доверие к доллару истощается. В июле 2013 г. расширенный долларовый индекс с учетом цен, лучший критерий статуса доллара на рынке иностранных валют, оказался на значении 84,05, выше абсолютного минимума 80,53 в июле 2011 г., но приблизительно равным предыдущим минимальным значениям в октябре 1978-го, июле 1995-го и апреле 2008 гг. Цена золота, еще одна мера доверия к доллару, начала расти в августе 2013 г., после двухлетней тенденции к понижению, и это еще один знак ослабления доллара. Состав иностранных валют в мировом резерве показывает продолжающееся сокращение использования доллара как резервной валюты с примерно 70 % в 2000 г. до почти 60 % сейчас. Ни один из этих показателей не свидетельствует о непосредственном кризисе, но все три демонстрируют снижение доверия.
Другие индикаторы бессистемны и сложны для определения в численной форме, но тем не менее показательны. Среди них рост использования альтернативных валют и виртуальных, или цифровых валют, таких как биткойн. Цифровые валюты существуют внутри негосударственных одноранговых компьютерных сетей и не выпускаются и не поддерживаются никаким государством либо центральным банком. История биткойна началась в 2008 г., когда в публикации под псевдонимом Сатоси Накамото были описаны протоколы для создания новой электронной цифровой валюты[270]. В январе 2009 г. с помощью ПО Накамото были созданы первые биткойны. Он продолжал вносить технический вклад в проект биткойнов до 2010 г., в этот момент он устранился от активного участия. Однако к этому времени проект продолжило крупное сообщество разработчиков, сторонников свободы и предпринимателей. К концу 2013 г. в обращении находилось свыше 11,5 млн биткойнов, и их число неуклонно растет. Каждое колебание стоимости биткойна основано на спросе и предложении, но в апреле 2013 г. она превысила 220 долл. за биткойн. Долгосрочная перспектива биткойна как виртуальной валюты остается под вопросом, но его быстрое и широкое принятие уже можно воспринимать как сигнал того, что сообщества по всему миру ищут альтернативу доллару и традиционным бумажным валютам.
За пределами мира альтернативных валют находится мир транзакций без использования валют вообще: электронный рынок бартера. Бартер, или товарный обмен – это одна из наиболее ошибочно понимаемых экономических идей. Большое количество экономической литературы посвящено неэффективности бартера, который требует одновременного совпадения интересов обеих обменивающихся сторон. Если одна сторона продает пшеницу за гвозди, а второй стороне нужна пшеница, но для торговли у нее есть только канаты, первая сторона может принять канаты и искать кого-то, у кого есть гвозди и кому нужны канаты. В этом рассказе деньги – эффективное средство обмена, которое решает проблему одновременности, потому что можно продать пшеницу за деньги и потом использовать эти деньги для покупки гвоздей, без мены на канат. Но, как указывает автор Дэвид Гребер, вся история меновой торговли – это миф[271].
Экономисты, начиная с Адама Смита, предполагали, что товарный обмен был историческим предшественником денег, но не существует никакого эмпирического, археологического или другого свидетельства предшествующей деньгам меновой экономики. В действительности создается впечатление, что доденежные варианты экономики основывались на доверии – обещании вернуть ценность в будущем в обмен на ценность, предоставляемую сегодня. Древняя система кредита позволяла осуществлять межвременные обмены, как и сейчас, и решала проблему одновременного совпадения интересов. Исторический бартер – это еще один пример экономистов, развивающих теории без привязки к реальности.
Безотносительно мифической истории, сейчас бартер действительно является быстрорастущей формой экономического обмена, поскольку объединенные в сеть компьютеры решают проблему одновременности. Один недавний пример касался корпорации China Railway, General Electric и Tyson Foods. У China Railway был покупатель, птицепромышленник, который объявил себя банкротом, в результате чего железная дорога стала обладателем мороженой индейки, предоставленной в качестве залога. General Electric продавала железной дороге газотурбовоз с электрической передачей, и China Railway осведомилась, не может ли она заплатить за локомотивы замороженной индейкой. GE, у которой есть отдел торговых операций по электронному бартеру в количестве 18 человек, быстро установила, что Tyson Foods China примет поставку индейки за наличные. China Railway поставила груз индейки Tyson Foods, которая выплатила наличные GE, а затем GE поставила газотурбовозы China Railway. Сделка между GE и China Railway в действительности была обменом индейки на турбовозы, и никакие деньги из рук в руки не переходили. Безналичный обмен, может, и не был частью прошлого, но все больше становится частью будущего.
Оба примера – биткойн и бартер – иллюстрируют, как доллары с каждым днем становятся все менее необходимыми. Это также видно в расцвете региональных торгово-валютных блоков, таких как Северо-Восточная Азия и связь между Китаем и Южной Америкой. Трехсторонняя торговля между Китаем, Японией и Кореей и двусторонняя торговля между Китаем и его соответствующими торговыми партнерами в Южной Америке находятся в числе самых крупных и быстрорастущих торговых взаимоотношений в мире. Ни одна из используемых при этом валют: юань, иена, вон, реал и песо – не приближается к тому, чтобы стать резервной. Но все прекрасно служат торговыми валютами для сделок, счета по которым ранее выставлялись в долларах. Торговые валюты используются как временный способ вести счет торгового баланса, тогда как резервные валюты располагают обширным количеством потенциально инвестиционных активов, используемых для аккумулирования благосостояния. Даже если эти местные валюты используются для торговли, а не для резервов, каждая транзакция отражает снижение роли доллара.
Если перефразировать Хемингуэя, доверие к доллару утрачивается сначала постепенно, а потом сразу[272]. Виртуальные валюты, новые торговые валюты и отсутствие любой валюты, как в случае бартера, – все это симптомы медленной, постепенной потери доверия к доллару. Все это симптомы, а не причина. Причины снижения доверия к доллару – это двойная угроза инфляции и одновременно дефляции, ощущение со стороны многих, что доллар больше не является средством накопления, это лотерейный билет, потенциально стоящий куда больше или меньше номинала по причинам, находящимся за пределами контроля обладателя. Паническая покупка золота и экстренный выпуск СПЗ для восстановления ликвидности, когда это потребуется, станут сигналами стадии быстрой потери доверия.
Волкер был прав в своем утверждении, что доверие необходимо для стабильности любой системы бумажной валюты. К несчастью, ученые-теоретики, которые сейчас отвечают за кредитно-денежную политику, концентрируются исключительно на количественных показателях и самонадеянно принимают доверие как должное.
Несостоятельность воображения
Вслед за нападениями 11 сентября на Нью-Йорк и Вашингтон, разведывательное сообщество США упрекали за неспособность выявить и предотвратить заговоры по угону самолетов. Эта критика достигла крещендо, когда обнаружилось, что отдельные фрагменты оперативной информации, связывающие террористов и обучение летному делу, были по отдельности известны ЦРУ и ФБР, но оба агентства не смогли поделиться информацией или связать факты в единое целое.
Колумнист The New York Times Том Фридман предложил лучшее описание того, что именно пошло не так. Фридман написал, что «11 сентября было не провалом разведданных или координации. Это была несостоятельность воображения»[273]. Фридман считал, что даже если бы все факты были известны и различные разведывательные службы ими бы поделились, заговор все же не был бы раскрыт, потому что он был слишком необычным и слишком зловещим, что не соответствовало предвзятому мнению аналитиков о способностях террористов.
С похожей задачей сталкиваются сейчас лица, принимающие в США политико-экономические решения. Данные по экономической эффективности, безработице и наращиванию деривативов внутри мегабанков легкодоступны. Традиционные экономические модели представлены в изобилии, и ими оперируют одни из лучших и наиболее способных аналитиков. Нехватки информации не существует, как и ограничения в оперативных данных, отсутствующая деталь – это воображение. Аналитики ФРС и Уолл-стрит, связанные с использованием моделей, основанных на циклах экономической активности прошлого, кажется, неспособны вообразить опасности, которые в действительности стоят перед экономикой США. Продемонстрированная в ходе нападений 11 сентября несостоятельность попыток вообразить худшее часто выливается в неспособность его предотвратить.
Самая худшая из экономических опасностей, которые стоят перед США, обманчиво проста. Вот как она выглядит:
(-1) – (-3) = 2.
В этом тождестве первая цифра обозначает номинальный рост, вторая цифра обозначает инфляцию или дефляцию, а правая сторона тождества равна реальному росту. Более привычное представление этого равенства выглядит так:
5 – 2 = 3.
В этом привычном виде равенство говорит, что мы начинаем с 5 % номинального роста и отнимаем 2 % инфляции, чтобы достичь 3 % реального роста. Номинальный рост – это общая стоимость товаров и услуг, производимых экономикой, а инфляция – это изменение в уровне цен, которое не отражает действительную производительность. Чтобы получить реальный рост, надо отнять инфляцию от номинальной стоимости. Эту же самую поправку на инфляцию можно применить к стоимости активов, процентным ставкам и многим другим результатам обработки данных. Чтобы получить реальную стоимость, необходимо вычесть инфляцию из декларированной или номинальной стоимости.
Когда инфляция превращается в дефляцию, корректировка цены приобретает отрицательное значение, а не положительное, потому что в условиях дефляции цены снижаются. Выражение (-1) – (-3) = 2 описывает, что номинальный рост —1 % минус изменение цены на -3 % дает 2 % реального экономического роста. В действительности влияние снижения цен более чем сглаживает снижение номинального роста и таким образом производит реальный экономический рост. Этих условий не было заметно в Соединенных Штатах с конца XIX века. Но они не редки в принципе и не невозможны для США; в действительности, таково было положение Японии в части прошедших 25 лет.
Первое, что необходимо заметить касательно этого тождества, – это то, что реальный экономический рост 2 % слаб по историческим стандартам, но приблизительно равен экономическому росту США с 2009 г. В качестве альтернативного сценария, используя вышеприведенную формулу, предположим, что дефляция составляет 4 %, как это в действительности было с 1931-го по 1934 гг. Сейчас выражение имеет вид (-1) – (-4) = 3. В этом случае реальный рост экономики составит 3 %, куда ближе к тенденции и, возможно, не на уровне депрессии. Однако ситуация высокой дефляции, нулевой процентной ставки и продолжающейся высокой безработицы напоминает депрессию. Это пример «зазеркального» качества экономического анализа в ситуации дефляции.
Несмотря на вероятность реального роста экономики, казначейство США и Федеральная резервная система боятся дефляции больше, чем каких-либо других экономических последствий. Дефляция означает постоянное снижение уровня цен на товары и услуги. Более низкие цены создают возможности для более высокого стандарта жизни, даже если заработная плата остается на том же уровне, поскольку потребительские товары стоят меньше. Это могло бы показаться желательным результатом, основанным на технологиях и производительности, что выражается в падении со временем цен на определенную продукцию, такую как компьютеры и мобильные телефоны. Почему Федеральная резервная система так страшится дефляции, что прибегает к экстраординарным политическим мерам, разработанным, чтобы вызвать инфляцию? Для этого страха есть четыре причины.
Первая оборотная сторона дефляции – это ее влияние на уплату государственного долга. Реальная стоимость долга может колебаться на основе инфляции или дефляции, но номинальная стоимость долга зафиксирована договором. Если кто-то берет в долг 1 млн долл., то он должен уплатить 1 млн долл. плюс процент, независимо от того, увеличивается или уменьшается реальная стоимость 1 млн долл. в силу дефляции или инфляции. Долг США находится в точке, где никакое практическое сочетание реального роста и налогов не профинансирует выплату взятой взаймы суммы. Но если ФРС сможет вызвать инфляцию, создающую денежную иллюзию поначалу медленно, а затем быстрее, долг станет обозримым, поскольку будет выплачиваться в менее ценных номинальных долларах. При дефляции возникает противоположная ситуация, и реальная стоимость долга возрастает, что делает его уплату более трудной.
Вторая проблема, связанная с дефляцией, – это ее воздействие на соотношение долга и ВВП. Это соотношение – сумма долга, поделенная на сумму ВВП, причем обе в номинальном выражении. Долг постоянно увеличивается в номинальном выражении из-за продолжающегося дефицита бюджета, который требует нового финансирования, и уплаты процентов, которые финансируются из нового долга. Однако, как показано в предыдущем примере, реальный рост экономики может быть положительным даже при снижении номинального ВВП в условиях, когда дефляция превышает номинальный рост. В соотношении долга и ВВП, когда долг в числителе возрастает, а ВВП в знаменателе уменьшается, соотношение увеличивается. Даже без учета компенсационных выплат соотношение долга к ВВП в США уже находится на самом высоком уровне со Второй мировой войны; с учетом выплат ситуация делается куда хуже. Со временем влияние дефляции может привести соотношение долга и ВВП США на уровень выше, чем у Греции, ближе к уровню Японии. В самом деле, эта дефляционная динамика – одна из причин того, что в настоящее время соотношение долга и ВВП в Японии превышает 200 %, однозначно самый высокий уровень для развитой экономики. Одно из влияний таких заоблачно высоких соотношений на иностранных кредиторов – это в конечном итоге утрата доверия, более высокие процентные ставки, ухудшение дефицита из-за более высоких процентных ставок и в итоге полный кризис уплаты долга.
Третье опасение касательно дефляции связано со стабильностью банковской системы и системным риском. Дефляция увеличивает реальную стоимость денег и таким образом увеличивает реальную стоимость требований кредиторов к заемщикам. Может показаться, что это играет на руку кредиторам за счет заемщиков, и поначалу так и есть. Но по мере развития дефляции фактический объем долга становится слишком велик, и нарастает количество неплатежей заемщиков. Это возвращает убытки банкам-кредиторам и становится причиной их финансовой несостоятельности. Так что правительство предпочитает инфляцию, поскольку она поддерживает банковскую систему, сохраняя кредитоспособность банков и заемщиков.
Четвертая и последняя проблема, связанная с дефляцией, – это ее влияние на сбор налогов. Эту проблему можно проиллюстрировать, сравнив рабочего, ежегодно получающего 100 000 долл., в двух разных вариантах развития событий. В первом варианте цены неизменны, а рабочий получает прибавку 5000 долл. Во втором варианте цены падают на 5 %, а рабочий не получает прибавки. По состоянию до уплаты налогов в обоих вариантах рабочий получает повышение уровня жизни на 5 %. В первом случае это улучшение осуществляется за счет повышения зарплаты, а во втором его причина – снижение цен, но экономический результат одинаков. Однако после уплаты налогов эти сценарии имеют абсолютно разные последствия. Правительство облагает налогом повышение, например, из расчета 40 %, но правительство не может обложить налогом снижение цен. В первом случае рабочий только сохраняет 60 % прибавки после уплаты налогов. Но во втором случае он сохраняет 100 % своей выгоды от снижения цен. Если допустить в первом примере наличие инфляции, материальное состояние этого рабочего может даже еще сильнее ухудшиться, потому что часть прибавки, остающаяся после уплаты налогов, сокращается за счет инфляции, а государство оказывается в более хорошем материальном состоянии, потому что собирает больше налогов, а фактическая стоимость государственного долга снижается. Поскольку инфляция играет на руку правительству, а дефляция выгодна рабочему, правительство всегда благоволит инфляции.
Подведем итоги: Федеральная резервная система предпочитает инфляцию, потому что она сглаживает государственный долг, сокращает соотношение долга к ВВП, поддерживает банки и может быть обложена налогом. Дефляция может помочь потребителям и рабочим, но она бьет по казначейству и банкам, и ФРС ей жестко противостоит. Это объясняет политические меры Гринспена по экстраординарно низкой процентной ставке в 2002 г. и политику нулевой процентной ставки Бернанке, начатую в 2008 г. С точки зрения ФРС, помощь экономике или сокращение безработицы – это второстепенные побочные результаты стремления вызвать инфляцию. Результат этой дефляционной динамики в том, что правительство должно хотеть наличия инфляции, а ФРС может вызвать ее.
Эта динамика представляет собой историческое противостояние между природными силами дефляции и потребностью правительства в инфляции. Пока данные индекса цен показывают угрозу дефляции, ФРС будет продолжать политику нулевой процентной ставки, печать денег и попытки снизить цену доллара на мировых фондовых биржах, чтобы импортировать инфляцию посредством болеее высоких цен на импорт. Когда данные покажут тенденцию к инфляции, ФРС позволит ей сохраняться в надежде, что номинальный рост станет самоподдерживающимся. Это вызовет выход инфляции из-под контроля посредством поведенческих циклов обратной связи, не включенных в модели ФРС.
В этом отношении Япония – большой предвестник надвигающейся беды. Это азиатское государство переживает неослабевающую базовую дефляцию с 1999 г., но также видела положительный реальный экономический рост с 2003-го по 2007 гг. и отрицательный номинальный рост в 2001-м и 2002 г. Япония не испытывала точного сочетания отрицательного номинального роста, дефляции и положительного реального роста на постоянной основе, но на протяжении последних 15 лет сталкивалась со всеми элементами. Чтобы вырваться из этой спирали, новый премьер-министр Японии Синдзо Абэ, избранный в декабре 2012 г., провозгласил политику «трех стрел»: печать денег для вызывания инфляции, дефицитное финансирование и структурные реформы. Естественный результат такой политики – ослабление валютного курса иены для импорта инфляции, в основном посредством более высоких цен на импорт энергоносителей.
Первоначальная реакция на «абэномику» была в высшей степени благоприятной. За пять месяцев с избрания Абэ иена по отношению к доллару потеряла 17,5 %, от 85: 1 до 103: 1, тогда как фондовый индекс Никкей вырос на 50 %. Комбинация более дешевой иены, эффекта оздоровления от повышения цен на акции и обещаний более обширной печати денег и дефицитного финансирования казались страницей из сценария банкира центробанка о том, как вырваться из дефляционного штопора.
Несмотря на всплеск рыночного энтузиазма касательно «абэномики», 31 мая 2013 г. в Сеуле (Корея) в речи одной из крупнейших фигур японского финансового дела Эисукэ Сакакибара, бывшего заместителя министра финансов по прозвищу «мистер Иена», появилось предупреждение. Сакакибара подчеркнул важность реального экономического роста даже при отсутствии номинального. Он указал, что народ Японии зажиточен и лично преуспевает, несмотря на десятилетия низкого номинального роста. Сакакибара обратил внимание на часто упускаемый из вида факт, что из-за снижения населения в Японии реальный ВВП на душу населения растет быстрее, чем реальный совокупный ВВП.
Это далеко не история катастрофы: Япония, в которой есть дефляция, снижение численности населения и снижение номинального ВВП, тем не менее может давать для своих граждан устойчивый реальный рост ВВП на душу населения. В сочетании с аккумулированным богатством жителей Японии это условие может привести к зажиточному обществу даже на фоне номинального роста, который заставит большинство банкиров центробанков наводнить экономику деньгами.
Сакакибара, конечно, осознает влияние дефляции на реальную стоимость долга. Соотношение долга к ВВП в Японии нивелируется нулевой процентной ставкой, что предотвращает быстрое начисление сложных процентов. Большая часть государственного долга Японии принадлежит самим японцам, так что зарубежный финансовый кризис такого рода, какой поразил Таиланд в 1997-м и Аргентину в 2000 г., маловероятен. Наиболее впечатляет мнение Сакакибары, что проблемы экономического роста Японии структурные, а не цикличные, таким образом, цикличные меры наподобие печати денег не помогут; Сакакибара не видит вероятности того, что инфляция в Японии достигнет целевого значения 2 %.
Центральные банки как США, так и Японии игнорируют выводы Сакакибары, что денежные средства не решат структурных проблем и что реальный экономический рост более важен, чем номинальный. Федеральная резервная система и Банк Японии будут применять псевдолекарство в виде печати денег как можно дольше, пока инвесторы в конце концов не потеряют доверие к своим валютам, облигациям или тем и другим сразу. Япония как индикатор, вероятно, пострадает от этого кризиса первой.
Сторонники Федеральной резервной системы, обороняясь, спрашивают: «А что еще могла бы сделать ФРС?» Если бы ФРС не прибегла к чрезвычайной печати денег в 2009 г. и в дальнейшем, по-видимому, цены на активы упали бы еще ниже, безработица была бы значительно выше, а рост ВВП значительно хуже. Результатом могло бы стать резкое сокращение при росте числа банкротств и крахе промышленного производства, сходное с депрессией 1920 г. Короче говоря, защитники ФРС доказывают, что, кроме создания денег в беспрецедентном количестве, в действительности никакого выбора не было.
С этой точки зрения проблемы осуществления стратегии выхода из денежной экспансии лучше поддаются контролю, чем проблемы экономической депрессии. Защитники утверждают, что ФРС в 2009 г. встала на верный путь и упорно продолжает делать свое дело с огромным мастерством. Это широко распространенное мнение, которое нашло выражение в современном мифе о Бернанке как о герое; сейчас этот нимб переходит к Джанет Йеллен.
История депрессий в Соединенных Штатах с 1837 г. и далее поддерживает иную точку зрения на действия ФРС. Согласно этому видению, ФРС должна была только обеспечить достаточную ликвидность для облегчения худшей стадии финансовой паники в конце 2008 г. В дальнейшем ФРС должна была ограничить объем избыточных резервов и нормализовать процентные ставки в районе 1-2 %. Большинство крупных банков, включая Citibank, Morgan Stanley и Goldman Sachs, должны были быть временно национализированы, число владельцев их акций ограничено, а держатели их облигаций подвергнуться принципиальным сокращениям, насколько это необходимо для возмещения капитала. Эти банки могли бы быть лишены нерентабельных активов под внешним управлением, а затем помещены под долгосрочное государственное попечение для ликвидации в интересах налогоплательщиков, когда позволят обстоятельства. Руководство этих банков должно быть уволено, по мере подтверждения фактов должны быть применены дисциплинарные меры и привлечение к уголовной ответственности. Наконец, должно быть предусмотрено падение цен на активы, в особенности недвижимость и акции, до уровня значительно более низкого, чем он был в 2009 г.
В этом варианте развития событий банкротства и безработица в 2009-2010 гг. были бы куда выше, а стоимость активов куда ниже, чем это есть в настоящее время. 2009 г. напоминал бы 1920 г. по суровости депрессии со взлетающей до небес безработицей, крахом промышленного производства и широко распространенными коммерческими провалами. Но был бы достигнут переломный момент. Государственные банки могли бы быть изъяты для общественного пользования с чистыми балансами и были бы готовы выдавать ссуды. Фонды прямых инвестиций нашли бы производительные активы по низким ценам и начали инвестирование. Избыточная рабочая сила со сниженными затратами на рабочую силу в расчете на единицу продукции могла бы быть мобилизована для увеличения производительности, и начался бы устойчивый, а не безжизненный рост. Депрессия должна была бы закончиться к 2010 г., а в 2011-м и 2012 гг. реальный экономический рост составил бы 4-5 %.
Преимущество жестокой депрессии 2009 г. – это не ее жестокость как таковая. Никто не хочет разыгрывать поучительную историю о жадных банкирах, которые получают по заслугам. Дело с жестокой депрессией 2009 г. в том, что она бы стала толчком для структурных изменений, которых требует экономика США. Она бы также перенаправила активы с паразитических стремлений в банковском деле на производственные цели в технологиях и промышленности. Она переместила бы затраты на рабочую силу в расчете на единицу продукции на новый, более низкий уровень, который стал бы конкурентным в мировом масштабе, если принять во внимание растущую производительность США. Нормализованная процентная ставка вознаградила бы вкладчиков и помогла усилить доллар, делая США магнитом для притока капитала со всего мира. Экономика была бы обусловлена инвестициями и экспортом, вместо того чтобы полагаться на парадигму потребления «бери в долг и трать». Структура экономического роста более близко напоминала бы 1950-е, когда потребление составляло около 60 %, чем недавние десятилетия, когда потребление приближалось к 70 %. Это виды разумных долгосрочных структурных усовершенствований, которые бы воздействовали на экономику США посредством одномоментной ликвидации излишнего долга, использования заемных средств и гротескной сверхэкспансии финансов.
Неправильно говорить, что у Федеральной резервной системы не было выбора в управлении экономикой в начале депрессии. Правильно говорить, в соответствии с фразой Тома Фридмана, что несостоятельность воображения помешала им увидеть, что проблемы экономики структурны, а не цикличны. ФРС применяла устаревшие модели общего равновесия и закрывала глаза на структурные проблемы. Руководство ФРС и казначейства избегло резкой депрессии в 2009 г., но создало более мягкую депрессию, которая продолжается и сегодня и будет продолжаться бесконечно. Официальные лица Федеральной резервной системы и казначейства и их работники повторяют, что в 2009 г. они хотели избежать ошибок Японии 1990-х. Вместо этого они повторили все до единой ошибки Японии в неудаче по осуществлению необходимых структурных усовершенствований на рынках труда, уничтожению банков-зомби, снижению налогов и сокращению регулирования нефинансового сектора. США – это Япония в более крупном масштабе с теми же высокими налогами, низкими процентными ставками, которые ставят вкладчиков в невыгодное положение, негибкостью рынка труда и системообразующими банками.
«Абэномика» и печать денег Федеральной резервной системой одинаково яростно концентрируют внимание на том, чтобы избежать дефляции, но реальная дефляция как в Японии, так и в США не аномальна. Это убедительный ценовой сигнал, что в системе имеется слишком большая задолженность и слишком много непроизводительных инвестиций, предшествующих краху. В Японии чрезмерны вложения в инфраструктуру, подобно тому как в США чрезмерны вложения в недвижимость. В обоих случаях использованный не по назначению капитал достиг уровня, когда его необходимо списать, чтобы освободить банковские балансовые счета для осуществления новых, более эффективных кредитов. Но этого не случилось.
Вместо этого в результате политической коррупции и кумовства регуляторы в обеих странах сохранили нетронутыми нездоровые балансовые счета, а также гарантию занятости банкиров. Вызванные дефляцией ценовые сигналы были заглушены печатью денег так же, как проблемы у спортсменов маскируются стероидами. Но дефляция не уходит, и она так и не уйдет, пока не осуществятся структурные усовершенствования.
США могут находить ложное мужество в кажущемся успехе Японии, используя ее модель как доказательства продолжения собственной политики количественного смягчения. Но знаки Японии вводят в заблуждение, состоят из большего количества иллюзии денег и новых пузырей активов. Япония достигла перепутья первой; она сделала выбор в пользу пути «абэномики». ФРС необходимо более критично взглянуть на мнимое спасение Японии от депрессии. Если мы последуем за ней, оба государства навлекут на себя острые кризисы долга. Единственная разница может быть в том, что Япония достигнет этой цели первой.