Потом я снова остался наедине со своим сыном. Вернее, с его мертвым телом. С сыном, которого я только что убил. Но я же не хотел убивать его. Никто не мог бы сказать, что я сделал это намеренно. Он сам напал на меня. У меня вон из руки даже кровь текла. Но, как бы там ни было, а мой сын был теперь мертв. И мне надо было уходить. Мне самому надо было теперь как-то спасаться. Если бы я писал киносценарий, то как бы сейчас действовал у меня убийца? Я не знал, не мог придумать. У меня никогда не было пристрастия к детективным историям. Поэтому никто в Голливуде и не заказывал мне сценариев.
Все это время я старался смотреть куда угодно, только не на его тело, а когда все-таки посмотрел, едва не задохнулся от разросшегося в горле удушливого кома. Вот Ви сейчас не растерялась бы – она быстро придумала бы, что делать.
Мне нужно было срочно выпить. Мне нужно было срочно убираться оттуда. То есть, что делать, я понял. Как только эта мысль посетила меня, я сразу же перешел к действиям. Я побежал в столовую, забрал свой пиджак и, выскочив из дома, понесся вниз, перемахивая сразу через две ступеньки.
Не обращая внимания на жару и духотищу, я пробежал так целую милю или полторы до Джордж-Виллидж. Рука у меня болела, порез до сих пор кровоточил. Я остановился, чтобы надеть пиджак. Это было так больно – особенно мучительно было просовывать порезанную руку в рукав. Потом у Святого Петра на Юниверсити с Кэролайн свернула какая-то машина. По огоньку я понял, что это такси, и, помахав, бросился навстречу, хотя оно и так уже притормаживало. С таксистом мне тоже повезло – он оказался из породы молчунов, и минут за десять мы доехали до отеля.
Кондиционер в моем номере работал на полную мощность, и я, весь распаренный, словно попал в холодильник. Сразу покрылся мурашками, от которых рана на руке разболелась еще больше. Я аккуратно стянул с себя пиджак. Кровотечение прекратилось. Окровавленный рукав присох к коже, и мне пришлось его отдирать. Потом я осмотрел рану – ничего серьезного, просто неглубокий порез. Ну, хоть в этом мне повезло.
Я осмотрел и свой пиджак. Слава богу, он не пропитался насквозь, и, вывернув наизнанку рукав, обнаружил только небольшое темное пятно на подкладке. Я вывернул рукав обратно на лицевую сторону, бросил пиджак на диван, промахнулся, но поднимать не стал, оставив его лежать на полу.
Потом я огляделся. В номере было прибрано, горничная даже пропылесосила ковер, и вообще помещение казалось стерильным из-за отсутствия каких бы то ни было следов человеческого присутствия – ни тебе окурков в пепельнице, ни книг на столике, ни хотя бы включенного света над ночным столиком.
Ну и конечно же в номере не было Ви.
Пот на мне высох, на коже осталась только противная соль, оставлявшая ощущение несвежести. Я почему-то стал кивать. Не знаю, почему я это делал, но кивал и кивал без остановки. Джо больше не было в живых. Это я убил его. Я убил человека, и теперь мне полагалось идти в тюрьму. Интересно, как у них тут, в Мэриленде, существует смертный приговор? Я не мог припомнить, но мне казалось, что существует. То есть мне теперь была прямая дорожка на электрический стул. Или в газовую камеру. А Джо больше нет. Это я убил его. Я убил человека? Все, теперь я сяду в тюрьму… И так по кругу – одни и те же мысли.
Потом я подумал о том, что мне нужно немного поспать. На утро у меня была назначена встреча с невестой Джо, ну и предполагалось, что я встречусь еще и с Монтгомери. Мне необходимо было отдохнуть, как-то восстановиться. Я знаю, что было безумием думать в тот момент о таких вещах, но я посмотрю, о чем вы станете думать, когда убьете человека. Я начал расстегивать рубашку, но успел расстегнуть только две пуговицы, как перед глазами у меня опять возник образ Джо, лежащего у себя на кухне бездыханной грудой, и я бросился бегом в ванную, потому что меня опять стало тошнить. Посидев какое-то время в обнимку с унитазом, я вытошнил совсем немного, а потом, когда от холодного кафельного пола уже начали мерзнуть через штанины колени, встал.
Холод пробудил меня к жизни. Я не хотел в тюрьму. Мне никак нельзя было в тюрьму, потому что кто бы тогда позаботился о Клотильде? Сам я все это время жил на пособие от молодежной христианской организации YMCA, но на Клотильду мне нужны были деньги. Ведь я не мог допустить, чтобы ее перевели в государственную психушку, где по коридорам бродят настоящие психи со слюной, свисающей изо рта, неизлечимые наркоманы и маньяки. Собственно, поэтому я и приехал сюда, в этот город, хватаясь за последнюю соломинку – раздобыть денег на содержание Клотильды в частной клинике. Но, находясь в тюрьме, я бы их раздобыть не смог, поэтому должен был сейчас срочно что-то придумать. Должен был срочно что-то предпринять. Но что? Я понятия не имел, и у меня не было ни одной мысли на этот счет.
А вот у Ви могли бы появиться какие-нибудь здравые идеи. А у ее друга Карлтона уж определенно. Все-таки он был не кем-то там, а гангстером.
Я нащупал в кармане брюк ключ от номера 12-2. Нет, эта парочка наверняка сможет мне как-то помочь. Так что в тюрьму пока собираться рано. Наверняка можно сделать как-то так, что никто ничего не узнает. Просто все подумают, что это был несчастный случай. А это и был несчастный случай. Мне просто нужен был сейчас кто-то, способный подсказать мне, как… как все это уладить.
Выскочив из ванной, я бросился в коридор, совершенно забыв, что на мне рваная окровавленная рубашка. Помчался я не к лифту, а к лестнице, потому что она была ближе, и галопом, задыхаясь и потея, преодолел черт знает сколько ступенек вверх.
На двенадцатом этаже было всего четыре номера – апартаменты-люкс. Ви говорила мне, что Карлтон взял апартаменты 12-2 в пожизненную ренту, и это при том, что у него еще имелся особняк здесь, в городе, и еще один особняк на Восточном побережье. Недели три в году в общей сложности он проводил в этом отеле.
На этаже было тихо и безлюдно, только никогда не гаснущие электрические светильники лупили ярким светом, словно предостерегая посторонних не соваться сюда. Но я же говорю вам, что тогда был совсем не в себе.
Я стоял перед дверью, собираясь с духом. Сердце у меня бешено колотилось, рука болела, а в горле пересохло. Я постучал, но стук получился какой-то тихий и жалкий, поэтому, разумеется, изнутри никто не отозвался. Нервы у меня уже были на пределе. Постучать снова у меня рука не поднималась, но и стоять здесь, в холле перед дорогущими апартаментами, в окровавленной рубашке и с мокрым от пота лбом, тоже было нельзя. Поэтому я вставил в замок все еще зажатый у меня в руке ключ, повернул его и отпер дверь.
Глава 8
В номере горел свет – это было первое, что я увидел. По левую руку от входной двери располагалась крохотная кухонька, а по правую – большой зеркальный шкаф-купе. Свет, который я увидел, был отражением в этом зеркале, а в самой прихожей, кстати, было темно.
Я прошел мимо кухни дальше – в огромную комнату с большим обеденным столом и мягкой мебелью, сосредоточенной вокруг стеклянного чайного столика. В огромные окна открывалась панорама города. В дальнем углу в кресле, возле которого стоял включенный торшер, сидел с открытой книгой на коленях громадных размеров человек – насколько он был громаден, я затруднялся сказать, потому что он сидел. На нем была пижама в сине-белую полосочку и поверх нее лиловый шелковый халат, а на ногах кожаные шлепанцы. Оторвавшись от книги, он посмотрел на меня с откровенным изумлением.
– Ты, черт возьми, кто такой?.. – проговорил он, словно острым топором отсекая каждое слово.
– Простите, я…
Он поднялся с кресла, и теперь, когда встал во весь рост, был похож на гигантскую гориллу.
– Ты кто такой, черт возьми?! – Он выпустил из рук книгу, и она шлепнулась на пол.
– Да я просто… мистер Карлтон…
– Мистер Карлтон?! Мистер Карлтон?! – Он стал надвигаться на меня, и я подумал, что сейчас закричу, а может быть, и впрямь закричал от ужаса. – Ко мне обычно обращаются «мистер Брауни»! – рявкнул он, продолжая сокращать расстояние между нами. – Но это когда обращаются, а ты ничего не говоришь. Если ты сейчас же не начнешь говорить, то потом уже не сможешь.
В коридоре слева появилась Ви в коротеньком халатике.
– Шем! – воскликнула она и потом растерянно прибавила: – Карлтон… мистер Розенкранц, что происходит?
Карлтон, он же мистер Брауни (откуда ж мне было знать, что Карлтон это не фамилия, а имя?) взревел, не поворачиваясь к ней:
– Ты знаешь этого человека, Виктория?
– Нет, – сказала она, таращась на меня в полнейшем шоке. – То есть да. Это мой кузен.
– И что твой «кузен» делает в моем номере в два часа ночи?
Она наконец прошла в комнату, довольно талантливо изобразив на лице искреннее смущение.
– Мы виделись с ним сегодня днем. Я потеряла ключ. Шем, тебе нужно было просто оставить его у дежурного портье с запиской.
Он схватил ее за локоть и притянул к себе.
– О, Карлтон!..
Он, по-видимому, сжал ей руку еще крепче, потому что она поморщилась.
– Карлтон, прошу тебя!..
– Значит, говоришь, кузен? И сколько же ему лет?
– Ой, ну я не знаю… – Она изо всех сил старалась сохранить самообладание. – Шем!..
Я протянул вперед руку и показал ему ключ. С этим парнем, заставляющим своих девушек носить оружие и готовым сейчас сломать Ви руку, лучше было не шутить.
– Простите, – промямлил я, готовый вот-вот разреветься. – Просто я убил его и не знал, что мне делать.
Он направился ко мне, потащив Ви за собой. Она смотрела на меня с ужасом, украдкой от него делая мне знаки молчать.
– Пардон, не понял, – сказал он.
– Ну… Он мертв, – сказал я, протягивая ему ключ.
– Карлтон, пожалуйста, прошу тебя!.. – ныла Ви, но он отшвырнул ее в сторону, и она удержалась на ногах только благодаря тому, что врезалась в стену.
– Вот что я скажу тебе, дружок, – произнес он с улыбкой, от которой мне стало еще страшнее. – Я не хочу портить этот халат, и к тому же утром сделал маникюр, поэтому сейчас пойду в свою комнату и возьму там бейсбольную биту, и, если ты будешь еще здесь, когда я вернусь, покажу тебе, что делать, когда убьешь человека.