Все это Надька понимала чисто теоретически. Но что толку в таком понимании?
А ведь ей тоже надо было куда-то расходовать свои силы, которые неумные люди обзывают похотью, но которые, между прочим, даны женщине от природы, то есть самим Господом Богом… Куда-то надо было их девать — даже и не для чего-нибудь, а просто, чтоб оставаться доброй, спокойной, любящей женой, советчицей… Вот такая дикая жизнь, представьте себе, мужику, чтобы держать дом, чтобы в делах удача, приходится изменять. И жене приходится изменять, чтобы иметь терпение оставаться такой же, как в первые месяцы после женитьбы, и чтоб в результате мужу хотелось прийти домой, в уют!
А вы говорите: «Разврат и пошлость!»
Да, впрочем, вы и сами все это знаете. Только признаться неудобно.
Но теперь Надька начинала жить в другом измерении. То была пожухлой резиновой грушей неопределенного цвета и назначения, а то вдруг получила перспективу стать голубым воздушным шаром. Так хотелось ли ей тащиться к эрзац-любовнику и делать перед собой вид, что она принимает его грубость и глупую гневливость за проявление сильного мужского характера?
А ведь если уж говорить до конца, она такую дурость сама же себе и устроила — отдала в руки тому несчастному Лехе Сурикову некий компромат на себя. И зачем? Чтобы в нем появилось побольше уверенности и силы… Вот идиотка несчастная, вот действительно половая извращенка!
Но подробнее об этих разборках речь пойдет впереди…
Итак, она не поехала на свидание. И ради чего, вы узнайте! Ради того, чтобы еще раз сделать Севе массаж лица — невероятно!
В принципе массаж пациенту был необходим. Чтобы скорее исчезли следы операции… А вы же представляете, что должна испытывать женщина, когда она в течение получаса похлопывает, гладит — только что не целует пальцами! — лицо любимого человека. Надька именно эти неописуемые чувства и испытывала!
И Сева тоже, как она с радостью замечала. И Сева тоже!
Казалось бы, ну и упадите друг другу в объятия. Вы же современные люди. Но стояла некая преграда. Пожалуй, даже можно сказать, какая точно.
Понимаете, когда люди встречаются, чтобы побыть вместе… ну, может, месяц-два-три и до свидания, тогда они, конечно, — стремительно в койку. Дабы время не терять. Но когда душа чувствует, что это у тебя надолго, что это твой суженый-ряженый, ты все чего-то тянешь да тянешь… Чуть ли не стесняешься, честное слово!
Кто их, баб, разберет?
— Так, Сева, собирайтесь! Сегодня у нас официальный выход! — сказала она бодрым, не терпящим возражения тоном. — Борис Николаевич ведет свою жену в ресторан!
Ему и действительно пора было появиться на людях. А главное — Надьке очень хотелось посидеть с ним в кабаке. И еще она питала надежду, стерва-барышня, что посидят, действительно, кирнут немного, потанцуют, а там само собой и произойдет то, без чего гаснет костер взаимной привязанности…
Джинсы долларов за семьдесят, «зимняя майка» с какой-то надписью, тоже примерно за семьдесят, куртка кожаная «зеленок» за двести пятьдесят, кроссовочки подходящие — так она его одела. Все Борисово ему оказалось впору. Только Борис был более полноват. Оно и понятно: разница почти семь лет. Но под прекрасной «наворотной» курткой несколько обвислая джинсовая попка почти не просматривалась.
Надька протянула ему ключи от машины:
— Я сейчас. Мотор погрейте пока.
Сева (абсолютный Борис, только привлекательнее) стоял, растерянно улыбаясь… Первый прокол — такой улыбки у Бориса не бывает.
— Вы… не умеете водить?!
— Да вот… не приходилось…
Теперь и Надька в растерянности смотрела на своего кавалера. Вдруг он произнес Борисовым голосом уверенного барина, который, однако, еще вчера был совершенным быдлом:
— Надьк! Дай-ка рюмаша. Что-то выпить хочется… Это была одна из частых его фраз — Сева несомненно слышал ее в видеофильме. Только произнес, как всегда, по-своему: выпячивая Борисову интонацию якобы удивления, что, мол, никогда в жизни вот не хотел, а тут вдруг такая странная причуда.
Боже мой, она подумала, десять лет мною правил свинопас, а я и не заметила!
— Вы что на меня так пристально смотрите? — спросил он уже своим обычным голосом. — Я говорю, если от Бориса Николаевича будет пахнуть, он же за руль не сядет. Зачем ему нарываться — верно?
Налил полстакана водки. Но не выпил, а пошел в ванную… У Надьки глаза полезли на лоб, когда она услышала, что Сева… полоскает рот… а потом выплевывает!
Хохоча, она распахнула дверь:
— Послушайте, конспиратор! Вы себя и в ресторане так собираетесь вести?.. Чтоб как следует пахло, надо внутрь проглотить. Иначе вас разоблачат как позорного трезвенника. Ну-ка! Заткнули нос и на счет «три»…
Он усмехнулся с залихватской наглостью Бориса:
— Маслину мне подцепи, куколка… Грохнул водку, вытер усы…
— Кстати, он никогда не утирается! — заметила Надька с влюбленной ехидностью.
— Вы просто еще не видели, как он пьет в усах. Вот сегодня я буду пить и утираться. Это станет нормой усатого Бориса Николаевича. Значит, передайте ему, чтобы с этих пор он тоже пил и утирался!
Надька смотрела на довольного, смеющегося Севу: «ах ты, мальчик глупый, подсадная утка, скажи спасибо, что нравишься мне! А то бы…» Но может, он потому и вел себя так беспечно, что проинтуичивал Надьку насквозь. Может, он потому и способности такие выказывал, что старался ее обольстить.
И чем больше он старается, чем лучше учится, тем скорее станет готов исполнить роль погибшего Бориса. Трупа.
Нелепость какая!
В кабаке все шло нормально, Сева был естествен… «как Борис». И Надьку от этого без конца разбирал смех, чего никоим образом нельзя было себе позволять: ведь известно, что они в размолвке, чуть ли не в разводе. Сева ничего про это не знал, но ему и знать ничего не следовало, потому что Борис в такой ситуации нисколько бы не думал о Надькиных переживаниях. А тем более о своих! Переживания — это когда деньги делаешь. А раз пришел в кабак, надо расслабиться. Возвратясь домой, он бы почти наверняка попробовал ее трахнуть. Такие ситуации бывали меж ними не раз… Может, не совсем такие, но подобные… И Борис, выпив, конечно, начинал с ласковостью танка укладывать ее в койку.
— Ты хотя бы извинись сначала, помирись… — говорила она с отчаянием.
— Постель помирит!
Так что Сева мог себя вести «фристайл», лишь бы под Бориса. Другое дело Надька… И бывает же — не напрасно она страховалась! Вроде кабак такой отдаленный — тот самый, между прочим, «Речной вокзал», в котором она не была все эти десять лет… И оказалась промашка. Для нее отдаленный, для других — родной дом! Да причем для кого еще?! Для фраера подлого, Вити Раскутина… Конкурент не конкурент, потому что кто занимается «порошковым бизнесом», никогда об этом не говорит… А все же Витюня был и далеко не товарищ. Он, кстати, тоже в кореша им вовсе не набивался. Но уж когда так получилось — встреча в кабаке, святое дело, — как не подойти?
Надька только успела сказать, что такой-то, такой-то, что отношения сложные, что беседу желательно свернуть до минимума. Хотя это и так разумелось само собой; ведь Сева видел Раскутина впервые.
Он подошел, чуть покачиваясь, но не как пьяный, а лишь демонстрируя очень хорошее настроение, что на его долю выпала такая нечаянная радость — увидеться с Борисочком: этикет есть этикет!
Сева поднялся, пожал руку, налил Витюне рюмку И все это было сделано на хорошем «Борисовском» уровне. Пора было приступать к беседе. По идее начинать следовало Севе-Борису; ведь это к его столику подошел гость, к тому же Борис-Сева по легенде был значительно старше Раскутина.
Однако Севка молчал, глядя на пришедшего напряженными глазами и стараясь утопить это напряжение в еще более напряженной улыбке.
Эх, если б возможно было вмешаться! И самой начать непринужденные тары-бары. Но этого в жизни еще не бывало, чтоб баба делового начинала разговор. А тем более, опять же по легенде, они были с Борисом в ссоре, и ей тут строить из себя хозяйку стола…
Хмырь Раскутин наконец решил проявить инициативу:
— Ну как?
— Восемь, — выдавил из себя «Борис».
Есть такой жутко старый анекдот. Встречаются двое:
«Ну как?» — «Восемь». — «Что восемь?» — «А что как?»
Это он таким образом, стало быть, пытался свернуть разговор, слишком буквально и… трусливо понял инструкцию. У Витюни челюсть отвисла от удивления и негодования. Ведь его просто-напросто посылали на фиг! Но так весом был авторитет Бориса, что Раскутину сразу приступать к решительной обиде было невозможно. Сева-Борис налил ему еще рюмку… По-настоящему никогда они так не торопятся! Эх ты! А на тренировке казался таким лихим «Борисом»…
Наконец он, видимо, собрался с духом. Произнес, однако, не в силах проглотить свое идиотское напряжение:
— Сейчас по видаку картину смотрел зашибенскую…
Фраза эта, как помнила Надька, была полностью слизана из видеофильма. Однако произнесена, правда, голосом Бориса, но с интонацией, совершенно ему не свойственной. Главное же, фразу эту Борис изрек в минуту хорошего расслаба, когда уже все нужное на этот вечер было сказано, а все возможное выпито… Витюня смотрел на Севу-Бориса глазами врача-психиатра, который предполагает худшее… Никуда не денешься, все же ей придется тянуть разговор на себя. В надежде, что этот… «смельчак», наконец, оклемается и поможет хоть немного. Но вопрос: «Что это такое с Борисочком?» так или иначе будет гулять по Москве и тоже так или иначе доползет до Роберта… Хреново!
Тут Сева-Борис разверз уста. И Надька вдруг увидела, что растерянности-то нету, ё-малина! То есть он ее играл, как и все за этим столом: любовь к алкоголю, Борисову несколько хамоватую уверенность, Борисову щедрость, Борисову… ну, словом, весь тот комплекс, который называется личностью.
Подробно и потому довольно скучно он принялся пересказывать видеобоевик, который смотрел вчера, крутя педали велотренажера. Витюня пялился на него, как в зоопарке! А Надька нервно улыбалась и ломала голову, что за игру затеял Севка. И вдруг он взял бумажную салфетку, жженную спичку из пепельницы и вывел угольком: «За нами секут».