— Вон тот белый перламутр? — спросил Ашот Ильич. Сева увидел их «Лендровер» с желтым, «международным» номером. И «международного» Игоря, скучающего за рулем… Проверяй-проверяй, у нас все в порядке!
Но, оказывается, Ашот Ильич и не думал его проверять. Потому что никого не боялся в этом мире.
— Хорошая модель, — сказал он. — А для наших целей неудачная, маловитая. Придется делать две ездки.
«Потрясающе!»
Огарев расхохотался, словно теперь ему рассказали анекдот. И вынул деньги.
Он и предполагал увидеть такую квартиру: бедную, чистую, обставленную мебелью из пятидесятых годов. Откуда же он мог это знать? «Настоящий писатель обладает врожденным знанием жизни», как сказал Бог его знает какой, но какой-то хороший критик. Вот и Огарев Всеволод обладал этим врожденным знанием. Да, увы, поздно хватился!
А перед этим он позвонил — звонок не работал. Постучал.
— Кто? — раздалось из-за двери. — Я, тетя Наташ. Она открыла.
— Ну, боитесь?
— Боюсь, Володя!
И оба засмеялись.
Спустились в подъезд. Огарев поставил машину таким образом, чтобы сразу из двери в дверь. И ни номера не рассмотреть, ни марки. Хотя трудно себе было представить, чтобы «затыкальщица» стала интересоваться подобными вещами. Однако…
— Тетя Наташ, дайте я вам глаза завяжу…
— Ой, Володенька! Это зачем же?!
— Честное слово, так лучше будет.
— Да чем же, Володя?
— Вам лучше, тетя Наташ, ничего не знать. Сели в машину, человек, который Володей назвался, вам глаза завязал, ничего не видали!
— Да тебя разве не Володей зовут?
— Нет, тетя Наташ. Даже ничего общего… Давайте глаза вам завяжу.
До подпольной квартиры он мог бы доехать минут за двадцать. Но ехал сорок, специально крутил и вертел.
— Как, тетя Наташ?
— Боюсь!
— Да нет. Я спрашиваю, вас не укачало?
Во дворе он постоял минуту — никого. Всего десять вечера, но голодной Москве было не до прогулок, не до гостей, не до театров. Быстро снял с «затыкальщицы» повязку, ввел в подъезд. Лифт, шестой этаж… Какие это, в конце концов, приметы. Открыл дверь, запертую лишь на одну «собачку»; риск, но зато можно быстро войти. А уж изнутри он заперся на совесть… Провел «затыкальщицу» в комнату, где уже стояли бутылки, залитые сургучом.
— Во, тетя Наташ, за работу!
Особым каким-то профессиональным движением она взяла бутылку в руки. Но тут же отставила ее:
— А это что? — указала на сургуч.
— А это, тетя Наташ, так надо!
— Нет, я же…
— Сумеете, сумеете! Покумекайте, приспособьтесь. Ведь я вам плачу пятьсот рублей за пробку… И за то, чтоб вы никогда никому про это не рассказывали!
Она разложила свой инструмент и вместе с ним украденные с завода проволоку, фольгу, этикетки, клей.
— А вот я хотел спросить, тетя Наташ, откуда же на Очаковском заводе новосветские этикетки?
— А это тебе тоже знать не надо! — И засмеялась. Минут двадцать она провела в мучениях, наконец придумала, что ей делать, как подрезать пробку, чтоб не портить сургучную герметику.
— Ну и чего же здесь в результате налито? — спросила она, подавая ему первую готовую бутылку.
— Водка!
Огарев взял шампанское, специально прихваченное из Скиевского ящика для образца. Поставил бутылки рядом. Сходство было абсолютное. Чтобы действительно не перепутать, где настоящее шампанское, а где дьявольское зелье, Огарев тронул этикетки. У поддельной клей должен быть еще свеж.
— Потряска, тетя Наташ! Сколько же вы этим делом занимаетесь?
— Да… — она призадумалась, — двадцать восьмой год! Можно сказать, неплохо человек провел жизнь! Через некоторое время он сказал:
— Я, тетя Наташ, извините, не буду вам помогать. Потому что испортить чего-нибудь боюсь. Я вас лучше буду контролировать, ладно?
— Давай контролируй! У нас кто не умеет, тот и контролирует!
Но вскоре Огарев понял, что никакого контроля за ней не требовалось. Наверное, в свое время она была ударником самого что ни на есть коммунистического труда. А теперь вот стала «активным звеном» в звонкой цепи наркобизнеса, что протянулась от вершин Тянь-Шаня аж до славного города Нью-Йорка. И даже дальше, до славного города Чикаго, и еще куда-то тянулась. Только Огарев уже этого не знал.
Вспомнились ему и еще два звена. Продавцы пустых шампанских бутылок. Они глядели на Огарева из палаток по приему стеклотары.
— Мужики, бутылки шампанские есть?
— А ты сколько будешь брать, командир?
— А я бы взял все, братишка, чтоб не мучиться длинным разговором.
— Шесть ящиков… Это значит… двенадцать на три — тридцать шесть и еще на шесть, — он побрякал костяшками счетов, — двести шестнадцать рублей.
— В смысле сто восемь.
— Не понял!
— Я говорю, что беру у тебя бутылки не за трешник, а за полтора рубля.
— Не, командир, тогда у меня бутылок нету.
— Хорошо. За два рубля бутылка. Ящики верну через полчаса.
Но ящики Огарев не вернул. Специально, назло мерзавцу…
Впрочем, как он потом установил по другим палаткам, цена два рубля за пустую шампанскую бутылку была стабильной. На его вопрос приемщица равнодушно пожала плечами:
— Чего тебе, одному, что ли, надо!
Огареву вспомнилась трагиостроумная реплика Салтыкова-Щедрина. Его спросили, как одним словом можно охарактеризовать Россию. Он ответил:
— Воруют!
Теперь, наверное, эту формулу следовало бы несколько удлинить:
— Воруют и врут!
«А коли так, — подумал он, — зазорно ли мне заниматься тем, чем я теперь занят…» Но подумалось это с какой-то неохотой…
А вторым звеном в «звонкой цепи» были те трое, что привезли канистры с концентратом. Он их ждал на сорок первом километре Симферопольского шоссе. Сухая погода вовсе не способствовала тому, но Огарев сумел-таки заляпать машину, а уж номера просто не различишь. Он ждал их несколько часов. И наконец, к нему подлетел «жигуль», такой же грязный, а главное — с такими же заляпанными номерами.
— Здравствуйте, вам помощь не понадобится? — сегодня, а можно и завтра?
Эту нелепую фразу они придумали с никогда не виданным им Марком в качестве пароля. Отзыв: «Спасибо, мне нужно только покрасить капот». И он ее произнес. Тогда эти трое открыли багажник своего «жигуля» и стали ему перегружать канистры.
— Стоп! — Огарев открыл одну канистру, под крышкой она оказалась запечатана именно так, как было договорено с Марком.
— Кончай! — сказал один из громил. А они все были именно громилами. Огарев рядом с ними выглядел просто карликом. — Кончай! Мы свое зарабатываем честно!
— Ну и молодцы! — сказал Огарев с неприветливостью босса, которого пытаются учить, и открыл следующую канистру.
— А вот вам не стоило бы на такие дела ездить в одиночку.
— Значит, стоило! — и скосил глаза на кустарник, начинающийся сразу у шоссе.
— Тогда извините. Счастливо вам до дому добраться! — говоривший гангстер тоже невольно посмотрел на кусты. Все трое решили, что их сейчас держат на мушке… В принципе-то они были правы: лишние свидетели — лишние неприятности!
— И вам счастливо! — Огарев скупо улыбнулся. — Уезжайте. А потом я.
— Марку ничего от вас не передавать?
Улыбка окончательно окаменела у него на лице:
— Я даже не знаю, о ком ты говоришь!
Стараясь сохранить достоинство, три монстра подошли к своей машине. Но едва последний из них нырнул внутрь, «жигуль» рванул с места, так что покрышки завизжали… А ведь эти ребята привезли ему товару без малого на сорок миллионов долларов. Тащились через всю страну… Чего бы, спрашивается, не исчезнуть где-нибудь по пути? Да потому, что они знали: их достанут из любой преисподней. И, наверное, они слишком много видели насилия на своем веку, причем в разном ассортименте, чтобы желать этого себе.
А он еще минут десять неподвижно сидел в машине — эта встреча далась ему нелегко. Потом протер номера, чтобы не иметь контактов с гаишниками, и поехал в Москву, на квартиру…
Тетя Наташа сделала еще десять бутылок. Огарев вынул очередную пачку сторублевок, положил перед «затыкальщицей». И заметил в глазах ее испуг… если не ужас.
— Вы чего теперь-то боитесь, тетя Наташ?
— Очень уж много денег даешь! А потом, когда сделаю, ты меня…
В принципе она была права, лишняя свидетельница…
— Да я вам матерью клянусь!
Еще хватило сил сделать очень искреннее лицо, чтобы она успокоилась. Но внутри все ныло, потому что отвратительно это — в таком деле клясться покойной матерью.
Он смотрел, как тетя Наташа продолжает закупоривать бутылки. Работа словно гипнотизировала ее. С бутылкой, с проволокой и круглогубцами в руках она, кажется, ничего не боялась.
«Матерью клянусь!» А ведь игра в наркотики — это грязная игра. Увлекательная — потому что хорошо, когда можешь победить сразу столько людей. Но игра все же грязная по сути. Человечество борется с наркотиками, и лишь кучка очень подлых людей… и он в их числе, Огарев Всеволод… Единственное оправдание — что, мол, не своих же — американцев травим. Но ведь это совсем не оправдание.
Есть, правда, другое. Смысл его в том, что запретами ничего не добились. Скорее, только вздули цены и разожгли интерес. Это как меры Горби-Лигачева по борьбе с пьянством. Да как всякий сухой закон! И может быть, в таком случае наркобизнес и запрет на него — это две руки одного вурдалака?!
Тетя Наташа стала брать очередную бутылку, толкнула ее, бутылка упала набок. Но сантиметровой толщины стекло не так-то просто разбить. Однако сердце у Огарева чуть не разлетелось на куски:
— Осторожней же!.. Вот что, тетя Наташ, ложитесь-ка спать. А завтра продолжим.
Глава 7
Что за сердце неспокойное!
Борис знал: все в полном о’кэе, и по линии Душанбе, и по линии Робы, и по линии… да по всем линиям. А сердце вот скреблось и скулило. Не лежалось ему, и не курилось, и не спалось, и телевизор он смотреть не мог. Снял трубку внутреннего телефона: