Но что самое печальное, избирателей не только не волновали невежество или неправота Трампа, они, похоже, не могли распознать его невежества или ошибок. Психолог Дэвид Даннинг – который совместно со своим коллегой Джастином Крюгером открыл эффект Даннинга – Крюгера, состоящий в неспособности неинформированных или некомпетентных людей осознать своей собственной некомпетентности или отсутствия у них знаний, – верит, что именно описанный ими фактор действовал среди электората и, возможно, даже является ключевым для понимания необычной природы выборов 2016 года.
«Многие комментаторы указывали на сознательные промахи Трампа, как продукт якобы свойственного Трампу нарциссизма и эгоизма. Мое мнение, что все как раз наоборот. Неспособность заметить ошибки, каковы бы они ни были, приводит к бесконтрольному росту потенциального нарциссизма и эгоизма.
Для избирателей отсутствие экспертных знаний было бы досадным моментом, но, возможно, не таким тревожным, если бы люди хоть немного осознавали, насколько далеки от идеала их знания об обществе и политике. Если бы они понимали это, то восполнили бы их. Но эффект Даннинга – Крюгера предполагает нечто иное. А именно, что некоторым избирателям, в особенности тем, кто сталкивается с серьезными проблемами в своей жизни, может понравиться часть того, что говорит Трамп, но у них нет достаточных знаний, чтобы призвать его к ответу за те грубые оплошности, которые он совершает»{131}.
Другими словами, нельзя сказать, что сторонники Трампа прощают его, когда он выдаст какую-то откровенную глупость, скорее, говорит Даннинг, «они не осознают ее в качестве ошибки».
Неудивительно, что самую сильную поддержку Трампу в 2016 году оказали в основном люди с низким уровнем образования. «Я обожаю плохо образованных людей», – ликовал Трамп на митинге после победы в штате Невада, и эта любовь была явно взаимной{132}. В Трампе те американцы, которые верят, что какие-то темные силы разрушают их жизни и что любые заметные интеллектуальные способности сами по себе подозрительны у главы государства, нашли своего защитника. Но где люди берут такие идеи, например, веру в то, что политическая элита и ее интеллектуальные союзники замышляют заговор против них?
Частично эти идеи появляются, когда они наблюдают за поведением политической элиты и их интеллектуальных союзников. Так, например, спустя месяц после того, как Трамп открыто объявил о бесполезности экспертов, один из ключевых советников президента Обамы по вопросам внешней политики подтвердил подозрения, провоцировавшие нападки на участие экспертов в национальной политике. Описывая давление администрации Обамы на Конгресс и американскую общественность, с целью заставить их принять сделку с Ираном по его ядерной программе, заместитель советника президента по вопросам национальной безопасности, Бен Роудс, сообщил в интервью журналу New York Times Magazine, что администрация знала, что придется «опять заниматься этой [бранное слово] риторикой».
Роудс дал интервью репортеру журнала Дэвиду Сэмюэльсу, чья собственная объективность (в вопросе об иранской сделке, а также в отношении некоторых людей, упомянутых в статье) была поставлена под сомнение, когда материал появился в печати{133}. И все равно признания Роудса были поразительно откровенны: он с гордостью назвал тех аналитиков, экспертов и журналистов, которые, по его словам, тоже работали на эту сделку, следуя указаниям администрации президента.
Тайная дипломатия и кампании, призванные развернуть общественное мнение в нужную сторону – неотъемлемая часть истории любого демократического правительства, включая Соединенные Штаты.
«Мы породили эхо-камеру[45]», – признался он, когда я попросил его объяснить стремительный напор свежеиспеченных экспертов, поддерживающих сделку. «Они говорили вещи, которые подкрепляли то, что мы велели им говорить».
«Когда я спросил, пугает ли его перспектива того, что подобную далеко идущую пиар-кампанию будет проводить другая администрация, он признался, что пугает. «Я бы сказал, что предпочел бы более сдержанные, разумные публичные дебаты, после которых члены Конгресса подумали бы и провели голосование, – сказал он, пожав плечами. – Но это невозможно»{134}.
Нет ничего необычного в том, что занимающие руководящие посты правительственные чиновники утверждают, что некоторые вопросы, особенно в сфере национальной безопасности, слишком важны и сложны, чтобы выносить их на обсуждение широкой публики. Тайная дипломатия и кампании, призванные развернуть общественное мнение в нужную сторону – неотъемлемая часть истории любого демократического правительства, включая Соединенные Штаты.
Однако Роудс говорил о другом, что гораздо опаснее для отношений экспертов и публичных политиков. По существу, он хвастался тем, что сделка с Ираном состоялась благодаря тому, что все свелось к обсуждениям внутри экспертного сообщества, а еще помогло то, что представители новых медиа, особенно молодые журналисты, которые теперь в основном освещают главные события в стране, оказались совершенно беспомощны. «Средний возраст репортера сейчас 27 лет, и весь их профессиональный опыт состоит в том, чтобы находиться там, где проходят политические кампании, – сказал Роудс. – Все поменялось самым кардинальным образом. Они в буквальном смысле не знают ничего».
Мысль Роудса ясна. Он не только убежден в том, что публика слишком глупа, чтобы понять суть сделки, что совсем не страшно, хотя Роудс не сделал ничего, чтобы сделать их умнее, но также считает, что все, включая членов Конгресса, слишком глупы, чтобы понять ее. По мнению Роудса, распространять дезинформацию в ходе дебатов было необходимым злом.
Трамп и Роудс разными способами использовали невежество публики в угоду своим собственным интересам. Они отличались только тактикой: Трамп искал поддержки в ходе избирательной кампании 2016 года, мобилизуя самых обозленных и невежественных представителей электората. А Роудс закулисно руководил сделкой с Ираном, вбросив в общество вымышленный нарратив и полностью проигнорировав мнение электората, в то время как он и другие втайне поступали так, как считали нужным.
Обе эти ситуации неприемлемы. Сейчас слышится масса упреков в отношении той роли, которую играют эксперты в жизни американцев, и в этой книге рассмотрена большая их часть. Сами эксперты, так же, как и педагоги, журналисты, корпорации, работающие в индустрии развлечений – все они получили свою порцию горьких пилюль. Но в конечном итоге остается лишь одна группа людей, которые должны нести всю полноту ответственности за текущее положение дел, и только они способны изменить ситуацию: это граждане Соединенных Штатов Америки.
Компетентность и демократия: смертельный штопор
Эксперты и государственная власть всегда полагаются друг на друга, особенно в демократическом обществе. Технический и экономический прогресс, который обеспечивает благосостояние населения, требует разделения труда, что, в свою очередь, ведет к созданию профессий. Профессионализм побуждает экспертов действовать в интересах своих клиентов, но в то же время признавать границы своих полномочий и требовать, чтобы другие уважали эти границы. Это неотъемлемое условие обслуживания главного клиента – общества.
Диктаторские режимы требовали от экспертов того же, но действовали с помощью угроз и приказов. Вот почему диктатуры менее эффективны и менее продуктивны, чем демократии, несмотря на то, что многие американцы продолжают верить в мнимую действенность нацистской Германии и других подобных режимов{135}. В демократическом обществе работа экспертов на благо общества – часть социального контракта. Граждане делегируют право принимать решения по множеству вопросов своим избранным представителям и экспертам, их советникам. А эксперты, в свою очередь, требуют, чтобы их услугам доверяли, и общество было бы достаточно информировано, чтобы делать взвешенные оценки.
Взаимоотношения экспертов и граждан, как почти любые взаимоотношения в условиях демократии, построены на доверии. Когда это доверие рушится, эксперты и простые люди становятся враждующими сторонами. И когда такое происходит, сама демократия может войти в штопор, который грозит немедленным переходом либо к власти толпы, либо к технократии. Оба режима авторитарны, и сегодня в Америке есть опасность возникновения и того и другого.
Вот почему крах отношений между экспертами и гражданами – это кризис самой демократии. Политическая и прочая безграмотность американского общества – основа всех этих проблем. Это та почва, в которой укоренились и разрослись все остальные кризисные явления. А выборы 2016 года стали самым свежим их доказательством. Как отметил журналист Дэниел Либит, эксперты в области публичной политики считают президентскую гонку 2016 года «все более деморализующим демонстрацией непроходимого невежества американского избирателя»{136}. Однако признаки этого появились задолго до этих событий.
Как написала журналистка Сюзан Джейкоби в 2008 году, самым тревожным аспектом этой всеобщей тенденции к оболваниванию «является не отсутствие знаний, как таковое, а превозношение этого отсутствия знаний».
«Проблема не в том, что мы не знаем каких-то вещей (возьмем, например, тот факт, что один из пяти взрослых американцев, согласно данным национального научного фонда, считает, что Солнце вращается вокруг Земли.)
Эта тревожная цифра говорит о том, что часть американцев самодовольно решили, что им вообще не нужно знать подобные вещи… Такое губительное сочетание нерациональности и невежества наносит вред пу