Дорогие мои Влюбленные! Будем всегда помнить, что в вас — единственная отрада этого жестокого мира.
Джордж и Элизабет в этот солнечный день не спешили уходить из парка; а под вечер, когда стало прохладно — в Англии апрель холодный, – они медленно пошли назад по длинным аллеям, совсем как влюбленные парижских Бульваров: они тоже шли рука в руке, тесно прижавшись друг к другу, и глаза их так и сияли, и они тоже останавливались, и губы их сливались в поцелуе, потому что радость жизни и упоение любовью неодолимо влекли их друг к другу.
Они были так счастливы, что не замечали усталости.
5
Увлекательно наблюдать, как люди устраивают свою судьбу и сами же вновь ее ломают, увлекательно видеть, как неукротимый порыв вдруг сбивает их с проторенного пути, как они мечутся, делают глупости, терзаются и вновь находят себя. Можете ли вы назвать самое неинтересное место, самую скучную улицу на свете? А ведь до чего увлекательно было бы узнать, как живут и чем дышат ее скучные обитатели!
В жизни каждого взрослого человека есть два центра, два полюса деятельности — экономический и сексуальный. Есть два врага — Голод и Смерть. Вся ваша жизнь, с тех пор как вы стали взрослым, зависит от уменья противиться этим двум исконным врагам. Пусть вам кажется, что человечество на протяжении своей истории сильно их изменило, и, однако, они остаются: никуда не уйти от Голода и Смерти, от необходимости есть и стремления жить без конца.
Итак, возникают две задачи: экономическая и сексуальная. Ни для той, ни для другой нет готового решения. Жизнь становится сносной — не скажу, «счастливой», хоть и верю в счастье, – постольку, поскольку вам лично удалось решить обе эти задачи. В юности всем нам подсказываются известные решения, освященные традицией, – и по тому, как быстро мы поймем их нелепость и несостоятельность, можно почти безошибочно судить о нашем уме. Едва мы поняли истинную цену этих решений, перед нами встает новая, куда более сложная задача: как же построить свое счастье в обход существующих Законов (или правил, установленных обществом) или наперекор им, – и в то же время не погрешить против чувства Справедливости, не посягнуть на права другого.
Обыкновенный человек, дикарь, пролетарий, будь то мужчина или женщина, решают задачу просто: для них главное — количество. Ешь и совокупляйся, сколько тебе охота и даже больше того, – и ipso facto[213] будешь счастлив. Набивай мошну свою. Великолепный Яго, до чего же ты глуп! Благородный Калибан[214], до чего безмозглая скотина! Для первобытных людей, для героев Гомера или рабочих жареная говядина заманчивей всяких пиршеств. Разграбить город и изнасиловать всех женщин подряд — вот сладострастнейшая мечта цивилизованных дикарей на протяжении многих веков. Проделать то же самое не открыто, с мечом в руках, но втихомолку, при помощи денег, – вот подлинный идеал деловых людей, прославленных на весь мир доктором Фрэнком Крейном[215]. Поумнев, человечество выносит им свой приговор — да разделят они участь мегатерия и дикого осла.[216]
Засим есть решение, предлагаемое Р. Киплингом, или истинно британским воспитанием. Оно не так далеко от предыдущего, как кажется с первого взгляда, ибо опирается на те же первобытные инстинкты, но заставляет их служить уже не отдельному человеку, а определенной группе людей — нации, государству. Все, что делается во имя Британской империи, правильно. Нет Истины, нет Справедливости — есть только британская истина и британская справедливость. Гнусное святотатство! Ты — слуга Империи; неважно, богат ли ты, беден ли — поступай, как велит тебе Империя, – и коль скоро Империя богата и могущественна, ты обязан быть счастливым. Женщина? Немного тряпья, костей и волос. Эту задачу решить нетрудно: научите мужчин презрению к женщинам, для этого есть два пути — либо открыто презирайте женщину и насмехайтесь над нею, либо возведите ее на пьедестал целомудрия. Разумеется, женщина как собственность имеет известную цену. Еще бы! Мир на земле невозможен, ибо тот, у кого больше денег, получает и лучшую женщину, – заявил народам кайзер Вильгельм. Как будто народы — просто сборище киплинговских героев, старающихся перебить друг у друга дорогую шлюху! Экая гнусность и мерзость!
Нет, каждый из нас должен сам решить обе задачи — и, повторяю: от того, найдет ли он правильное решение, зависит счастье всей жизни. Я вовсе не берусь поучать вас и подсказывать решение. Мне кажется, я знаю свое решение, но оно не обязательно годится и для вас. Однако я глубоко убежден, что и количественное решение и то, которое предлагается истинно британским воспитанием, одинаково ложны…
Борьба с Голодом, то есть экономическая задача, создает между людьми отношения, полные захватывающего интереса, – это хорошо понимал Бальзак. Но сейчас она нас мало занимает. Она была сугубо важна для Изабеллы, но почти не имела значения для Джорджа и Элизабет. Эти двое довольствовались малым, и оно давалось им легко: Элизабет помогали родители, Джордж брался за всякую случайную работу, которая отнимала у него не так уж много времени. Оба старались избежать того рабства, когда человек обязан работать на кого-то восемь часов в день за определенную плату, и, однако, оба готовы были работать хоть шестнадцать часов в сутки на свой страх и риск, занимаясь тем, что им было приятно и интересно. Ни у Джорджа, ни у Элизабет не было ни малейшего желания при помощи богатства подчинять себе других. Конечно, вы вправе сказать, что они решили стоявшую перед ними экономическую задачу самым трусливым способом, спрятавшись от нее в кусты. Однако для них обоих, при их характерах, это было самое верное решение.
Но это «трусливое решение» (если вам угодно его так назвать) распространялось и на задачу сексуальную. Было совершенно ясно, что Джордж не в состоянии прокормить жену и детей на свои случайные заработки, а живопись пока что отнимала много времени и сил, но дохода не давала. Было ясно также, что Элизабет не настолько богата, чтобы позволить себе роскошь завести мужа-художника и содержать семью. Из всего этого следовало, что им нельзя иметь детей; но они не хотели детей, а потому ничуть не огорчались. Но раз они не хотят иметь детей, значит, им и жениться незачем. В самом деле, для чего жениться, если не ради злополучного младенца, которому худо будет в жизни, родись он незаконным?
Все это они подробно обсудили прежде, чем в первый раз легли вдвоем. Разумеется, вы вправе сказать, что все это очень «безнравственно» и «противоестественно» и если все станут так себя вести, род людской скоро прекратится. Не стану говорить: «Вот бы хорошо», – это и так понятно, скажу лишь, что, на мой взгляд, Европе не грозит нехватка населения. Поскольку в Англии жителей примерно втрое больше, чем может прокормить английская земля, я склонен думать, что Джорджа и Элизабет в этом отношении надо считать национальными героями…
Если вы не слишком медленно соображаете, вы уже, наверно, уловили весьма существенную разницу между четой Джордж — Элизабет (речь не о том, что они не состояли в законном браке, это не имеет никакого значения) и четою Джордж Огест — Изабелла, или добрейший папаша — дражайшая матушка, или папа и мама Хартли. «Они подробно все обсудили прежде, чем легли вдвоем». Вы улавливаете, в чем суть? Они сначала обратились к разуму, они сначала подумали, а потом уже решились на физическую близость. Вот чем в корне отличается от дедов и прадедов новое поколение. Оно пытается жить разумно, а не следует вслепую своим инстинктам и коллективной глупости веков, воплощенной в законах и обычаях нашего общества. Изабелла «вышла замуж ради денег» — и получила то, чего заслуживала, иными словами, обанкротилась. Но ей с детства под сурдинку внушали, что долг каждой девушки — воспользоваться страстью мужчины как средством обогащения. Проституция, освященная законом. Профессиональный союз замужних женщин. Джорджа Огеста неодолимо влекло к Изабелле, и он хотел спать с ней. Почему бы и нет, о господи! Почему бы и нет? Но он никогда не задумывался над двумя великими задачами. Он не хотел иметь детей; Изабелла тоже не хотела. Во всяком случае, не очень хотела. Но им издавна внушали, что грешно и позорно мужчине и женщине спать вместе, если они не «обвенчаны». Священник, церемония в присутствии множества свидетелей и официальные подписи делают «священным» то, что в противном случае — страшный грех и безнравственность. Но по правилам и законам, в которых были воспитаны Джордж Огест и Изабелла, «брак» означал «милого крошку» ровно через девять месяцев после свадьбы. И очень хорошо — для тех, кто шел на это с открытыми глазами. Превосходно. Очаровательно. Я готов каждые десять месяцев быть крестным отцом. J'adore les enfants.[217] Но очень плохо, прескверно, отвратительно, если вы влипли в такую историю, как несмышленые щенята: ваша половая жизнь искалечена, мужчина разочарован, женщина полна отвращения, и вдобавок вы произвели на свет младенца, о котором не умеете толком позаботиться…
Именно так, вслед за своими родителями, поступили Джордж Огест и Изабелла.
Во времена Мольера брак был в какой-то мере разумен. Ты, Эраст, любишь Лизетту? Отлично. Ты, Лизетта, любишь Эраста? Великолепно. Вы хотите завершить свою страсть счастливой развязкой? Вполне естественно и очень мило. Но известно ли вам, что у вас появятся дети? Превосходно. Сколько у тебя денег, Эраст? Ни гроша? Гм… Но твой отец согласен? Он готов дать тебе десять тысяч крон, если отец Лизетты даст еще пять тысяч? Прелестно. Это совсем другое дело. А твой отец, Лизетта? Он согласен? Нотариуса, да поскорее! Благословляю вас, дети мои!
Это был простой и грубый здравый смысл. Мне очень жаль Лизетту, но ее детей жалеть не приходится.