Он обратил внимание на краски и мольберт. Леди ле Гион мысленно, но со всем жаром отругала себя за то, что забыла их убрать.
«Вы создаете изображение красителями?» — сказал один.
— Да, но боюсь, крайне неумело.
«Для какой цели?» — сказал один.
— Мне хотелось выяснить, как это делают люди.
«Очень просто, — сказал один. — Глаза получают исходные данные, рука наносит краситель».
— Я тоже так думала, но все оказалось гораздо сложнее…
Тот, кто поднял вопрос о картинах, подлетел к креслу и сказал:
«А это что такое?»
— Кот. Он пришел. И, судя по всему, не собирается уходить.
Кот, рыжий, дикий котяра, дернул рваным ухом и свернулся в еще более плотный клубок. Любое живое существо, сумевшее выжить в темных переулках Анк-Морпорка среди выброшенных на улицу болотных драконов, свор диких собак и бродячих меховщиков, даже один глаз не приоткрыло бы, чтобы посмотреть на кучу летающих ночных рубашек.
Один, который уже начинал действовать леди ле Гион на нервы, сказал:
«И цель его присутствия?»
— Судя по всему, он терпимо относится к обществу лю… существ, похожих на людей, ничего не просит взамен, кроме еды, воды, приюта и покоя, — ответила леди ле Гион. — Это интересует меня. Мы поставили перед собой цель узнать о людях побольше, и я, как вы видите, успешно к ней продвигаюсь.
Она очень надеялась, что произнесенные слова показались им более убедительными, чем ей самой.
«Проблема с часами, о которой вы упомянули, будет решена?» — сказал один.
— Да, очень скоро. Очень скоро.
Один, который начал внушать леди ле Гион страх, сказал:
«Мы вдруг подумали: возможно ли такое, чтобы именно вы замедляли ход работ?»
Леди ле Гион ощутила легкое покалывание в области лба. Откуда оно взялось?
— Нет. Зачем мне замедлять ход работ? Это было бы нелогично!
«Гмм», — сказал один.
Аудитор никогда не говорит «гмм» случайно. Это «гмм» имело определенный смысл. Он продолжил:
«Вы выделяете влагу головой?»
— Да. Это особенность тела.
«Да», — сказал один. И это тоже имело определенный, весьма зловещий смысл.
«Мы вдруг подумали, — сказал один, — быть может, долгое пребывание в твердом теле плохо влияет на решимость? Кроме того, нам стало трудно читать ваши мысли».
— Боюсь, и в этом виновато тело. Мозг очень неточный инструмент. — Леди ле Гион наконец взяла под контроль собственные руки.
«Да», — сказал один.
«Когда вода заполняет кувшин, она принимает форму кувшина, — сказал другой. — Но вода не становится кувшином, а кувшин — водой».
— Конечно, — согласилась леди ле Гион.
И откуда-то из темных глубин за глазами выплыла помимо ее воли мысль: «Мы определенно самые тупые существа во вселенной».
«Действовать в одиночку неразумно», — сказал один.
— Конечно, — опять ответила она.
И снова из темных глубин всплыла мысль: «Вот теперь я в беде».
«Поэтому у вас появятся спутники, — сказал один. — В этом нет ничего зазорного. Один не должен оставаться в одиночестве. Решимость укрепляется, когда мы не одни».
Тело леди ле Гион машинально попятилось, а когда она увидела, что именно появляется из воздуха, попятилось еще дальше. Она видела людей на всех стадиях жизни и смерти, но зрелище создаваемого из сырой материи тела вызывало странные и дурные предчувствия, особенно если ты в данный момент обитаешь в аналогичном теле. Это был один из тех моментов, когда за тебя думает желудок и он же принимает решение: неплохо бы проблеваться.
Шесть фигур приняли отчетливые очертания и открыли глаза. Три фигуры были мужчинами, три — женщинами. Все были одеты в подогнанные под размеры людей балахоны Аудиторов.
Оставшиеся Аудиторы отошли, но один сказал:
«Они проводят вас к часовщику, и все проблемы будут решены сегодня. Ни есть, ни дышать они не будут».
«Ха!» — воскликнул один из тихих голосов, который был частью мыслительного процесса леди ле Гион.
Одна из фигур захныкала.
— Тело будет дышать, — возразила ее светлость. — Вам не удастся убедить его в том, что ему не нужен воздух.
Она услышала хрипы задыхающихся тел.
— Вы думаете: да, мы способны обмениваться с внешним миром необходимыми материалами, и это чистая правда, — продолжила она. — Но тело об этом не догадывается! Оно думает, что умирает. Позвольте ему дышать.
Послышалась серия судорожных вздохов.
— Скоро вы почувствуете себя лучше, — пообещала ее светлость, и ее вдруг поразила еще одна подсказанная внутренним голосом мысль: «Они — твои тюремщики, но ты уже гораздо сильнее их».
Одна из фигур неловко ощупала свое лицо и, задыхаясь, произнесла:
— С кем вы разговариваете ртом?
— С вами, — ответила леди ле Гион.
— С нами?
— Сначала нужно кое-что объяснить…
— Нет, — сказал Аудитор. — Этот путь опасен. Мы полагаем, что тело навязывает мозгу некий способ мышления. Ничего зазорного. Это… обычная неполадка. Мы проводим вас к часовщику. Сделаем это немедленно.
— Только не в этой одежде, — покачала головой леди ле Гион. — Вы напугаете его. Это может стать причиной иррациональных действий.
На мгновение воцарилась тишина. Воплощенные Аудиторы беспомощно смотрели друг на друга.
— Вы должны разговаривать ртами, — подсказала леди ле Гион. — Разумы заточены внутри голов.
— А что плохого в этой одежде? — поинтересовался один. — Простой фасон, который использовался многими народностями.
Леди ле Гион подошла к окну.
— Видите людей на улице? — спросила она. — Вы должны одеваться в соответствии с существующими в городе традициями.
Аудиторы неохотно выполнили ее требование и, сохранив прежнюю серость, создали себе одежды, которые вряд ли привлекли бы внимание на улице. Правда, не во всех случаях.
— Только те, кто похож на женщин, должны носить платья, — заметила леди ле Гион.
Один из зависших в воздухе серых силуэтов сказал:
«Предупреждение. Опасность. Та, кто называет себя леди ле Гион, может дать небезопасный совет. Предупреждение».
— Понятно, — сказал один из воплощенных. — Мы знаем дорогу и пойдем первыми.
Он попытался выйти сквозь закрытую дверь.
Аудиторы столпились вокруг двери, потом один из них посмотрел на леди ле Гион испепеляющим взглядом, а она улыбнулась в ответ.
— Дверная ручка, — указала она.
Аудитор повернулся обратно к двери, опустил взгляд на бронзовую ручку, потом осмотрел дверь сверху вниз. Она превратилась в прах.
— Повернуть ручку было куда проще, — заметила леди ле Гион.
Пуп окружали высокие горы. Но не у всех горных вершин, обступивших храм, были названия, потому что их было слишком много. Только боги обладают достаточным временем, чтобы присвоить имя каждому камушку на берегу; правда, им не хватает терпения.
Медная гора была достаточно маленькой, чтобы считаться достаточно большой и обладать именем. Лобсанг проснулся и увидел искривленную вершину, возвышавшуюся на фоне предрассветного неба над более низкими безымянными пиками.
А еще богам иногда не хватало вкуса. Они позволяли рассветам и закатам окрашивать небо в нелепые розовые и голубые тона, которые любой профессиональный художник пренебрежительно назвал бы работой энтузиаста-любителя, никогда не видевшего настоящий закат. Это и был один из таких рассветов. Рассвет, увидев который любой человек воскликнул бы: «Ну нет! Настоящий рассвет никогда не смог бы окрасить небо в цвет хирургического протеза!»
Тем не менее рассвет был красивым[97].
Лобсанг лежал, наполовину зарывшись в кучу листьев папоротника. Йети нигде не было видно.
Здесь уже наступала весна. Снег еще не растаял, но уже появлялись проталины с чахлой зеленой травкой. Лобсанг осмотрелся и увидел на деревьях набухшие почки.
Лю-Цзе стоял на некотором расстоянии от него и внимательно рассматривал дерево. Он даже не обернулся, услышав шаги Лобсанга.
— А где йети?
— Дальше он идти отказался. Нельзя просить йети пересекать линию снегового покрова, — прошептал Лю-Цзе.
— О, — прошептал Лобсанг. — А почему ты говоришь шепотом?
— Посмотри, какая птица.
Указанная птица сидела на ветке у развилки дерева, рядом с чем-то похожим на скворечник, и клевала округлую щепочку, держа ее в когтях.
— Должно быть, ремонтирует старое гнездо, — пояснил Лю-Цзе. — Новое еще не успела построить — сезон только что начался.
— А мне это кажется каким-то старым ящиком, — сказал Лобсанг и прищурился, чтобы получше разглядеть конструкцию. — Старые… часы?
— И глянь, что клюет птица, — посоветовал Лю-Цзе.
— Похоже на грубую шестеренку? Но каким образом…
— Точно подмечено. Это, юноша, часовая кукушка. Молодая, судя по внешнему виду. И пытается свить гнездо, чтобы приманить самца. Шансов у нее не много… Видишь. Цифры все перепутаны, и стрелки кривые.
— Птица, которая строит часы? Я думал, что часы с кукушкой — это часы с механической птичкой, которая высовывается, когда…
— А как, по-твоему, у людей возникла такая нелепая идея?
— Но это же чудо!
— Почему? — удивился Лю-Цзе. — Хода хватает только на полчаса, идут неточно, а бедные глупые самцы буквально с ног сбиваются, пытаясь поддерживать их в заведенном виде.
— Но даже…
— Полагаю, в этом мире все возможно, — перебил Лю-Цзе. — Так что нечего так шуметь из-за всяких пустяков. Еда осталась?
— Нет. Все доели вчера вечером, — ответил Лобсанг и добавил с надеждой: — Я слышал разговоры о том, что по-настоящему продвинутые монахи способны черпать жизненные силы прямо из воздуха…
— А я полагаю, что такое возможно только на планете по имени Колбаса, — отрезал Лю-Цзе. — Обойдем Медную гору и найдем что-нибудь в долине за ней. Пошли, времени совсем мало.
«Но вполне достаточно, чтобы тратить его на какую-то пичугу», — подумал Лобсанг, позволяя миру вокруг стать тускло-голубоватым. Эта мысль хоть немножко успокоила его.