Как будто перед штормом… Однако звезды в небе, не затмеваемые ни единым облачком, мирно поблескивали.
Те же звездные огоньки мерцали и на поверхности моря. А вот такое Дубина видел впервые.
— Пожалуй, надо бы валить отсюда, — решил он.
Лес жестом указал на обвисший парус.
— А дуть чем будем, пап?
И тут они услышали плеск весел.
Напряженно вглядевшись во мрак, Дубина различил силуэт другой лодки, направляющейся прямо к ним. Он схватился за багор.
— Ага, так я и знал, что это все ты, вороватый заграничный гад! — заорал Дубина.
Плеск весел прекратился.
— Да поедят тебя тысяча бесов, проклятый ворюга! — раздался ответный вопль.
Чужеземная лодка продолжала плыть по инерции. Вскоре стало видно, что на носу у нее нарисованы глаза.
— Ну что, всех переловил? — крикнул Дубина. — Плыви, плыви ближе! Я проткну тебя трезубцем, придонная гниль!
— Прежде мой изогнутый меч рассечет твою шею, нечистый сын развратной собаки!
Лес прищурился. На морской поверхности забулькали странные пузырьки.
— Па?
— Жирный Ариф собственной персоной! — не успокаивался Дубина. — Как я сразу не догадался?! О, я давно знаю эту лживую сволочь: он таскается сюда годами, ворует НАШИХ кальмаров!..
— Па, тут…
— Ты берись за весла, а я вышибу его паршивые гнилые зубы!
Из другой лодки до Леса донеслось:
— …Посмотри, сынок, на этого поганого рыбного вора!
— Греби! — проревел у самого его уха отец.
— За весла! — отозвались с другой лодки.
— Чьих кальмаров он ворует? — удивился Лес.
— Наших, сынок, наших!
— Они что, стали нашими еще до того, как мы их поймали?
— Рассуждать будешь потом, а сейчас греби!
— Но лодка не двигается, пап, мы на чем-то крепко сидим!
— Под нами сто морских саженей, сынок, — на чем мы можем сидеть?!
Лес предпринял еще одну попытку высвободить весло, застрявшее в странном предмете, который неторопливо поднимался из водоворота пены и пузырей.
— Похоже, пап, мы сидим на… курице!
Из морских глубин донесся звук. Как будто там, внизу, ударили в гигантский колокол или гонг.
— Куры не плавают!
— Она железная, па!
Дубина попятился в хвост лодки.
Это и в самом деле оказалась курица. Железная. Обросшая водорослями и облепленная ракушками, капая водой, она продолжала свое величественное вознесение к звездам.
Восседая на насесте в форме креста.
На каждой перекладине которого было выбито по букве.
Дубина посветил факелом.
— Что за…
Рывком высвободив весло, он брякнулся подле сына.
— Греби что есть сил, Лес!
— Но что тут происходит, пап?
— Закрой рот и греби! Надо поскорее уносить ноги отсюда!
— Это какое-нибудь морское чудовище, па?
— Хуже, сынок! — прокричал Дубина, изо всех сил работая веслами.
К этому времени курица успела вознестись довольно высоко, и выяснилось, что опорой ей служит сооружение, весьма похожее на башню…
— Да что же это такое, па?! Что это?
— Флюгер, чтоб ему пусто было!
С геологической точки зрения ничего особенного не произошло. Континенты периодически уходят под воду, и, как правило, это сопровождается извержениями вулканов, землетрясениями и массовым исходом суденышек с носителями подлинной оккультной мудрости на борту. Добравшись до ближайшего берега, эти самые носители тут же начинают воздвигать на новой земле всякие пирамиды и мистические круги из камней — не иначе как с целью привлечения внимания девушек. А вот поднятие континента вызвало разве что легкую рябь. Он прокрался на свое место, будто кот, загулявший на пару дней и точно знающий, что хозяин волнуется.
Да, некоторые комментарии вызвала большая волна, обрушившаяся на берега Круглого моря (впрочем, достигнув побережья, она уже не превышала в высоту пяти-шести футов). Ну и в болотистых низинах вода затопила пару-тройку деревушек, до которых все равно никому не было никакого дела. В смысле же сугубо геологическом не изменилось почти ничего.
Но это в сугубо геологическом.
— Па, да это ведь город! Смотри, вон окна, вон…
— Тебе сколько раз повторять? Закрой рот и греби!
По улицам, бурля и пенясь, неслась вода, а по обеим сторонам от лодки из этой самой пены неторопливо поднимались гигантские, поросшие водорослями здания.
Отец с сыном выбивались из сил, сражаясь с увлекающим суденышко потоком. Однако правило номер один в искусстве гребли гласит: чтобы куда-либо уплыть, грести нужно спиной вперед. Разумеется, они не заметили вторую лодку…
— Чокнутый!
— Дурак!
— Не лапай шпиль! Этот город принадлежит Анк-Морпорку!
Лодки закружились, временно объединенные общим водоворотом.
— От имени серифа Аль-Хали заявляю права на эту землю!
— Мы первыми ее увидели! Лес, скажи, мы первыми ее увидели?!
— Это мы первыми ее увидели, еще до того как первыми увидели ее вы!
— Лес, ты свидетель, он пытался ударить меня веслом!
— Но, па, ты ведь замахнулся на него трезубцем…
— Видишь, Акхан, как вероломны эти чужеземцы?!
А затем обе лодки одновременно заскрежетали обо что-то килем и, застряв в тине, начали крениться набок.
— Отец, глянь, какая интересная статуя…
— Он ступил на клатчскую землю! Кальмарный ворюга!
— О, ПАПА…
Противники внезапно умолкли, главным образом чтобы перевести дух. Крабы бросились врассыпную. Вода на глазах отступала, пробуривая в серой тине меж покрытыми водорослями островками извилистые каналы.
— Отец, ты только посмотри, кое-где даже цветная черепица сохранилась…
— Это мое!
— Нет, мое!
На краткое мгновение взгляды Акхана и Леса встретились. Несмотря на мимолетность мига, юноши успели обменяться друг с другом весьма приличным объемом информации, начиная с галактического размера неловкости за то, что ты не сирота, ну и далее по списку.
— Па, но зачем… — начал было Лес.
— А ты закрой рот! Я ведь о твоем будущем думаю, сынок…
— Понятно, но какой смысл спорить, кто что первым увидел, а, па? Мы за сто миль от дома, и они тоже! Я к тому, все равно никто ничего не узнает!
Ловцы кальмаров обменялись взглядами.
Над их головами вздымались, капая водой, дома. Зияющие дыры вполне могли быть некогда дверьми, а небольшие прямоугольники без стекол — окнами, но сейчас эти здания населяла лишь тьма. Время от времени Лесу казалось, что он слышит, как внутри что-то скользит и шлепает.
Дубина Джексон прочистил горло.
— А ведь парень прав, — пробормотал он. — Что толку спорить? Кроме нас четверых, здесь никого нет.
— И то правда, — согласился Ариф.
Сверля друг друга взглядами, бывшие противники попятились. И почти одновременно раздались сразу два вопля:
— Хватай лодку!
После некоторой суматохи обе лодки, несомые на вытянутых руках, запрыгали над утопающими в грязи улицами.
А потом развернулись и запрыгали обратно. Под гневные вопли: «Так ты еще и детей воруешь, да?!» — хозяева лодок обменялись отпрысками.
Как хорошо известно всякому человеку, когда-либо изучавшему историю открытий, награда достается вовсе не тому, чья нога первой ступит на девственную почву новой земли, но тому, кто первым вернется домой. С ногой или без оной. Наличие всех конечностей — это уже дополнительный приз.
Флюгеры Анк-Морпорка поскрипывали на ветру.
Как ни странно, лишь очень немногие из них принадлежали к виду петуха домашнего, обыкновенного. Предпочтение отдавалось всяким драконам, рыбам и различным диким зверям. Однако были и исключения. На крыше здания Гильдии Убийц зловещий силуэт в плаще и с кинжалом наготове, скрипнув, занял новую позицию. На крыше Гильдии Попрошаек оловянный попрошайка воззвал к ветру о медном грошике. На крыше Гильдии Мясников медная свинья с шумом втянула пятачком воздух. На крыше Гильдии Воров самый настоящий, хоть и не лицензированный, вор тоже повернулся, повинуясь ветру, — не то чтобы Гильдия Воров хотела продемонстрировать, что никакой механизм не сравнится с человеком, скорее это была демонстрация того, как в Гильдии относятся к нелицензированному воровству.
Флюгер, водруженный на куполе библиотеки Незримого Университета, всегда отставал от своих собратьев и должен был отреагировать на перемену не раньше чем через полчаса, но все в городе уже и так знали, что ветер изменился: в Анк-Морпорке запахло морем.
Ну а на Саторской площади вовсю выступали публичные ораторы, хотя, если говорить по-честному, гордое звание «оратор» было, пожалуй, слишком громким для всякого рода краснобаев, любителей разглагольствовать и увещевать, а также для мычащих себе под нос и любовно обсасывающих собственные бесценные размышления особ, что через равномерные перерывы взбирались на дежурный ящик и начинали взывать к толпе. Но такова была традиция: народ должен выражать свое мнение. Чем громе и публичнее, тем лучше. Считалось, что патриций смотрит на этот обычай с одобрением. Так оно и было. А еще он смотрел на него с вниманием. Глазами специально отряженных людей, которые подробно все записывали.
Не обошлось и без Городской Стражи.
«Это не то же, что шпионить, — уговаривал себя командор Ваймс. — Шпионишь — это когда подсматриваешь из-за угла и украдкой заглядываешь в окна. А когда приходится подальше отходить, чтобы не оглохнуть от шума, — какое ж это шпионство?»
Он рассеянно чиркнул спичкой о сержанта Детрита.
— Это ж я, сэр, — с упреком отозвался сержант.
— Прости, сержант. — Ваймс прикурил сигару.
— А, ничево.
Оба снова прислушались к ораторам.
«Это все ветер, — думал Ваймс. — Ветер всегда несет что-то новое…»
Раньше ораторы, бродившие по кромке здравого рассудка (а то и углубляясь в мирные аллеи по ту сторону), выбирали для своих разглагольствований самые разные темы. Но сегодня на них как будто что-то нашло: все разом превратились в маньяков, одержимых одной и той же идеей.
— …Пора преподать им урок! — надрывался ближайший. — Почему наши так на