льку уничтожить всё отпечатки, оставленные им в усадьбе; не представлялось возможным. «Ладно, оставлю свои пальчики им на память, — подумал он. — В конце концов то, что я здесь жил, само по себе преступлением не является». Он поймал себя на том, что затеять бессмысленную протирку мебели его заставило желание оттянуть тот пугающий момент, когда он посмотрит в зеркальце джипа и увидит в нем свое новое лицо. Привыкнув ни в чем себе не потакать, он тут же направился в гараж. Там он включил свет, уселся в джип на место водителя и повернул зеркальце к себе.
Он узнал себя только по глазам: светлые и холодные, они. смотрели как обычно — оценивающе, отстранение, чуть насмешливо. Смятение хозяина в них никак не проявлялось. Все остальные черты невероятным образом изменились: изящный нос с родовой корсаковской горбинкой сделался вдавленным и приплюснутым, как у старых профессиональных боксеров; подбородок из округлого стал прямоугольным и слегка скошенным, овал лица — жестким, с резко выступающими скулами. Нежная матовая кожа даже на взгляд была шероховатой, местами воспаленной, и приобрела землистый оттенок. Возле глаз развернулись морщины, и глубокие складки пролегли от крыльев носа к углам рта. Но сильнее всего изменились волосы: прежде мягкие, густые, с богатым оттенком спелой пшеницы, теперь они сделались прямыми, жесткими и ломкими, как волчья шерсть, и приобрели цвет «перец с солью», словно Корсаков ранее был брюнетом, а затем сильно поседел. Густая борода такого же цвета ничуть не скрадывала жесткости черт лица, — наоборот, она сама выглядела как воплощение жесткости. Росла она, по-видимому, медленно и отросла не настолько, чтобы ее требовалось немедленно подстричь, но в силу своей звериной густоты неплохо скрывала рубцы на месте входного и выходного отверстия пули, пронизавшей навылет обе щеки Корсакова и раздробившей коренной зуб. Корсаков подумал, что ему изрядно повезло и в момент выстрела рот у него, несомненно, был приоткрыт: вероятно, он хотел что-то крикнуть возникшим перед ним полицейским. В этот момент последовал выстрел, и пуля всего лишь прошила его щеки, а могла бы по меньшей мере оставить его без зубов и без языка — в том благоприятном случае, если бы при столкновении с преградой она не изменила бы траекторию. Корсаков изобразил широкую улыбку. Слева в ряду зубов виднелась зияющая дыра, но если не растягивать рот до ушей, то со стороны, ее вряд ли можно было заметить. Зато губы изменились весьма существенно: из прежних четко очерченных и привлекавших женские взгляды они сделались жесткими и размазанными, словно у боксера. Корсаков всегда испытывал некоторую гордость оттого, что выглядел значительно моложе своих лет, однако теперь он разом постарел лет на десять. Ошеломленный тем, что открылось ему в зеркале, он ощупывал свое новое лицо и пытался успокоиться, дабы понять, какие последствия сулит ему эта метаморфоза. Для осуществления мести она могла быть только полезна, однако огорчало то, что имевшиеся у него документы теперь невозможно будет использовать из-за несовпадения лица предъявителя и лица на фотографии. Чувствуя себя какой-то бесплотной тенью, Корсаков вернулся в домик и собрал в сумку все необходимое для бегства. Ему никак не удавалось справиться с душевным смятением, и потому он по нескольку раз контролировал каждое свое действие. После некоторого размышления он прихватил в сумку со стола армейский «кольт» 45-го калибра, а из другого точно такого же пистолета вынул магазин и тоже положил магазин в сумку. Уже. подготовившись к уходу, он вдруг остановился, вернулся в комнату, достал из шкафа четыре шерстяных одеяла и понес их в сарай. Там он отпер люк и молча свалил одеяла вниз, а затем запер люк снова, хотя шериф снизу что-то недовольно басил. Заперев все постройки, Корсаков положил ключи в условленное место — под въездной настил гаража, после чего направился по дороге к шоссе, намереваясь поймать попутку. Можно было, конечно, отобрать у агентов ключи от «Понтиака», но связываться с оперативной машиной ФБР ему не хотелось. Проходя мимо машин, оставленных в лощине, он вынул пистолет и с удовольствием прострелил три покрышки сначала у полицейского«Крайслера», а потом у «Понтиака». Приятно было сознавать, что запас времени увеличивается. Корсаков пересек поле и бесследно канул в поток машин, мчавшихся по федеральному шоссе.
О смерти Эдвардса, последовавшей за ней перестрелке и бегстве Корсакова Джо Скаличе узнал той же ночью, а утром уже держал в руках выпуск «Кроникл» с жирно набранным извещением: «Наемник и международный террорист застрелен полицией в Южном Бронксе. Подробности в следующем номере». Джо, которому сообщили о том, что перестрелка как раз для .полиции закончилась скверно, а якобы застреленный террорист бесследно исчез, ощутил в душе легкую тень надежды и велел секретарше связаться с редакцией «Кроникл». Ничего отрадного ей там не сообщили: оказалось, что произошла ошибка и агент, передавший в редакцию сенсационное известие о гибели наемного убийцы, затем сам погиб, как и трое его товарищей, от руки этого самого убийцы. Впрочем, в редакции не слишком расстраивались из-за допущенной оплошности, полагая, что она лишь придаст пикантности последующим публикациям. «Кроникл» щедро приплачивала полицейским, допускавшим утечки информации, и потому сомневаться в ее осведомленности не приходилось. Надежда на благополучный исход дела рассеялась, и помрачневший Джо, выслушав доклад секретарши, молча указал ей на свой стол. Та уже хорошо знала этот жест, а потому нагнулась, изящным движением задрала юбку, спустила трусики и оперлась локтями о столешницу. Джо поднялся с кресла, обошел стол, пристроился к секретарше с тылу и отработанным движением овладел ею. Таким образом он привык успокаивать нервы после трудных переговоров, получения неприятных известий и во всяких подобных случаях. В особо неудачные дни ему требовалось до десятка успокоительных сеансов, так что, прибыв домой к жене он валился в постель, едва успев раздеться, и сразу же засыпал как убитый. Для поддержания постоянной готовности к успокоительной терапии Джо приходалось часто менять секретарш, так что имен их он не запоминал, да и лица помнил смутно, к тому же излюбленная им поза давала возможность видеть лицо помощницы только в профиль. Левой рукой Джо оперся о спину девушки, которая стонала и вскрикивала, изображая африканскую страсть, а правой дотянулся до телефона, снял трубку и набрал номер.
— Фрэнк? — спросил Джо по-английски, но тут же перешел на сицилийское наречие: — Немедленно приезжай ко мне. Надо посоветоваться, плохие новости... А если слышал, то мог бы и сам позвонить. Давай, жду.
Не прекращая колебательных движений тазом, Джо набрал следующий номер. Голос человека, поднявшего трубку на другом конце провода, он узнал и потому сразу же заговорил на диалекте:
— Чиро? Приезжай ко мне, надо кое-что обсудить. Да, по тому делу... Нет, все не так гладко, как ты думаешь. Работать надо, а не газеты читать! Давай, жду через час.
Джо сделал еще несколько звонков, по привычке изъясняясь такими обтекаемыми фразами, что лишь человек, находящийся полностью в курсе его дел, мог понять суть разговора. Поскольку он никак не мог сосредоточиться на процессе снятия стресса, сеанс явно затягивался. Работавшая с душой секретарша уже совсем запыхалась, в то время как Джо ничуть не устал, ибо двигался чисто механически. Впрочем, повесив трубку, он взялся за свою помощницу уже как следует, и когда несколькими мощными толчками сеанс завершился, секретарша издала ликующий вопль — правда, с некоторым опозданием, так как задумалась в этот момент о чем-то своем. Застегивая брюки, Джо вернулся в кресло, бросил секретарше: «Ступай», и она направилась к двери, на ходу оправляя одежду. Зазвонил телефон. Джо поднял трубку и услышал резкий голос Дженко Ди Карло, возглавившего после смерти на электрическом стуле знаменитого Луиса Бухалтера один из осколков созданной покойным «Мердер инкорпорейтед» — «Корпорации убийц». Насмотревшись на хрупкость человеческого существования, Ди Карло больше всего ценил в жизни надежность и потому, дабы иметь прочный тыл при своей профессии, заставлявшей постоянно наживать врагов, работал почти всегда на семью Скаличе и уж во всяком случае никогда не работал вопреки ее интересам.
— Дон, я слышал, у вас проблемы? — спросил Ди Карло. В голосе его слышался легкий упрек — по его мнению, Джо перемудрил, не пожелав поручить дела с Эдвардсом ему.
— Кто это болтает?! — вскинулся Джо. — Я к этому делу не имею никакого отношения, так и запомни!
— Зря вы мне не доверяете, дон, — нотка упрека в голосе Ди Карло сделалась явственнее. — Мне позвонил сейчас Чиро Берганцоли, сказал, что может потребоваться моя помощь в связи с этой вчерашней историей.
— Почему без моего разрешения? — проворчал Джо, подумав, однако, что Берганцоли поступил правильно. — Ладно, Дженко, спасибо тебе. Конечно, приезжай. Похоже, дело может обернуться паршиво.
Джо позвонил еще на первый этаж своему заместителю и двоюродному брату Марко Галло, занимавшемуся в семействе финансовыми и налоговыми вопросами, и пригласил его к себе через час. Время до прихода подчиненных Джо провел в мучительных раздумьях, непрерывно прокручивая в мозгу различные варианты развития событий, однако вопреки всякой логике все варианты почему-то сулили сплошные неприятности. Прославившись своим умением мыслить всегда хладнокровно и логически, теперь Джо никак не мог принудить свой мозг К полезной работе и только нанизывал всевозможные жуткие картины на бесконечную нить собственного страха. Страх тоже был безрассудным и вызывался не какими-то конкретными причинами, а бессодержательными обрывками давних воспоминаний: совершенно бесстрастное лицо Корсакова во время драки, его неторопливая, как бы снисходительная манера говорить, а самое главное — пристальный взгляд его почти прозрачных, словно ледяных глаз. «Черт, наваждение какое-то», — пробормотал Джо. Он до того извелся, что, когда собрались приглашенные и секретарша принесла напитки, он вскочил с кресла и машинально попыталс