адело семейство Скаличе. Впрочем, причудливым было и то обстоятельство, что обоих «курков» на чердаке он застрелил из «кольта», зарегистрированного как личное оружие агента ФБР. «Сами их пристрелили, а валите опять на меня», — патетически воскликнул Корсаков про себя, как бы репетируя оправдательную речь. Он Знал, что в действительности его скорее всего избавят от необходимости оправдываться и убьют, как только выследят, — если не те, так другие. «Что ж, ребята, попробуйте, — пробормотал он себе под нос. — Я не залезаю в нору, не прячусь, не выхожу из игры. Вот только ход теперь мой». В бинокль он хорошо видел черный «Понтиак», припаркованный у самого входа в пиццерию — среди машин, из которых велась слежка, Жорж упоминал и об этой. Водитель сидел за рулем — его лица Корсаков не видел, но торс сквозь ветровое стекло различал хорошо. Расстояние составляло примерно семьсот ярдов — стрелять с такой дистанции из неудобного положения, с трудом балансируя на балке и держа винтовку на весу, было бы сущей авантюрой. Появляться в окне Корсакову очень не хотелось — один удачный фотоснимок мог испортить ему жизнь на долгие годы вперед, однако выбора у него не оставалось. Он мысленно отрепетировал свои действия: прыжок на пол, схватить винтовку, дослать патрон в ствол, подскочить к подоконнику, прицелиться, выстрелить, скрыться — и продолжал наблюдать, дожидаясь подходящего момента. Он увидел, как открылась задняя дверца и бандит, сидевший на заднем сиденье, вышел из машины, поднялся по ступенькам и вошел в пиццерию. «Удобно устроились», — хмыкнул Корсаков. Парковка у пиццерии была запрещена, но бандитов, видимо, это не слишком волновало. Они чувствовали себя хозяевами округи, но за все привилегии приходится платить. Корсаков крепко обхватил балку ногами и повис вниз головой, встряхивая затекшими руками, дабы восстановить в них кровообращение. Затем одним резким движением он вновь оседлал балку и вновь приставил к глазам бинокль. Бандит, вошедший в пиццерию, уже выходил обратно, осторожно неся пиццу на вытянутых руках. Корсаков тут же спрыгнул с балки. Надев темные очки, он с винтовкой в руке подбежал к окну, прильнул глазом к прицелу и только после этого поднял очки на лоб. Пористая резина окуляра мягко облегла глазницу, легкое и в то же время увесистое оружие ощущалось частью тела. Корсаков еще раз прикинул расстояние до цели и скорость ветра — судя по шевелению листвы на деревьях, та составляла от 5 до 8 миль в час. Поправку на ветер и на снижение пули в полете под действием силы тяжести Корсаков мгновенно рассчитал в уме, как в лучшие времена, когда ему приходилось делать в день десятки дальних выстрелов. Поймав в перекрестье прицела виднеющийся за ветровым стеклом «Понтиака» торс водителя, Корсаков задержал дыхание и плавно нажал на спуск — сначала раз, потом еще три раза подряд, чтобы нейтрализовать возможные отклонения, неизбежные при дальней стрельбе. Он видел в прицел, как ветровое стекло сначала потеряло прозрачность, подернувшись льдистой сетью трещин, а затем осыпалось. В дыре с рваными краями Корсаков заметил слабое шевеление в салоне «Понтиака», но не обратил на него внимания, так как знал, что не промахнулся, а добивать полумертвого бандита не было времени — второй, несший пиццу, остановился на ступеньках, осознал, что происходит, отшвырнул в сторону свою ношу и, повернувшись, бросился обратно к двери в пиццерию. Ветер, дальность, время полета пули и движение, которое совершит цель за это время, молниеносно сложились в поправку в мозгу Корсакова. Грохнул выстрел и через мгновение — еще три, один ,за другим. Ноги бегущего подломились, и он неуклюже, боком, повалился на ступеньки. Корсаков менял прицел, не прекращая стрелять, и видел, как от пулевых попаданий содрогается тело на ступеньках. Дверца «Понтиака» открылась, и водитель, согнувшись в три погибели, вывалился из машины и, держась за живот, рухнул на колени. У Корсакова промелькнула мстительная мысль — оставить его умирать в мучениях, но все-таки он прицелился и выпустил в раненого оставшиеся в магазине патроны. Тот оторвал руки от живота, весь обмяк и ничком ткнулся в асфальт. Не обращая внимания на суматошное оживление, поднявшееся на улице, Корсаков уверенными движениями разобрал винтовку, сложил части в чемоданчик и с чемоданчиком в руке направился к пожарной лестнице. Для того чтобы перехватить его, преследователям с той улицы, где остались убитые, требовалось сделать немалый крюк, и он был уверен в том, что ему удастся уйти.
Вечером в одном из офисов семейства Скаличе раздался звонок. Лука Терранова снял трубку. Голос звонившего показался ему смутно знакомым, а когда тот вкрадчивым тоном назвал свое имя, Терранова вздрогнул.
— Зачем вы устроили эту бойню? — взвизгнул Терранова. — Дон приказал охранять вашу мать, и вот как вы ему отплатили?
— Не считайте меня идиотом, мистер Терранова, — оборвал голос. — Впрочем, с вами вообще не хочу говорить. От вас мне нужно только одно: передайте вашему дону, что через два часа я перезвоню ему по этому же номеру.
В трубке зазвучали гудки отбоя. Лука Терранова никогда не сомневался в собственной храбрости, но тут он почувствовал, что его прошиб обильный пот. Он уже знал о том, что погибли все шестеро пар ней, следивших за матерью этого бешеного волка, которого дон, на горе им всем, решил использовать. Терранова не любил поднимать панику и всегда славился хладнокровием в сложных ситуациях, но, уточнив у прикормленных полицейских обстоятельства расправы у поликлиники и у пиццерии, он понял, что ребята ровным счетом ничего не смогли сделать, только один вытащил нож, но в ход его пустить не успел. На чердаке Терранова побывал сам после того, как ему доложили о гибели засады. Обоих стрелков Ди Карло враг каким-то непонятным образом застал врасплох, хладнокровно застрелил их, а затем из их же оружия расстрелял пост у пиццерии, причем, похоже, ни одной пули не потратил зря, словно вел огонь в упор, а не с расстояния в семьсот ярдов. Терранова посмотрел в окно, обводя взглядом окрестные дома. А что, если этот тип засядет где-нибудь напротив? Узнать, где находятся офисы семейства, — не проблема, журналисты давно уже раззвонили на весь свет и это, и много чего еще. На все верхние этажи, чердаки и крыши людей не хватит, особенно если приятель дона будет и дальше уничтожать их такими же темпами. Стало быть, он может обезглавить семейство, когда ему заблагорассудится. А тут еще молодой дон где-то разыскал бывших сослуживцев этого русского убийцы, и они рассказывают ему всякие ужасы. В том, как он стреляет, все уже имели случай убедиться, но не меньшее впечатление произвел на Терранову рассказ бывшего наемника, пересказанный ему Джо Скаличе. Во время очередной заварухи в Катанге отряд этого Корсакова захватил на окраине какого-то городка здание то ли склада, то ли фабрики, но затем был там отрезан. Корсаков приказал занять круговую оборону и удерживать здание, но негры, которыми он командовал, решили прорываться к своим и бросили его. Сутки со стороны фабрики доносилась перестрелка, а когда городок все-таки был взят, вокруг фабрики и в самом здании обнаружили живого Корсакова и несколько десятков трупов тех, кто штурмовал корпус, в котором он засел. Немало мертвецов, найденных в помещениях, оказались убиты голыми руками, а у нескольких перегрызены глотки — не перерезаны, а именно перегрызены. Что же это за фрукт, думал Терранова. Ему и самому приходилось убивать людей, но подобного ожесточения он не мог себе представить, и чего ради — ради каких-то вонючих негров? Да пропади они пропадом — можно показать им, как нажимать на курок, но подставлять из-за них голову под пули — такого Терра-нова не мог понять. Драться буквально насмерть, потерять человеческий облик — и все за достаточно скромное жалованье инструктора? А потом, когда бой кончился, выстроить свой отряд и расстрелять, как это сделал Корсаков, каждого пятого! Нет, у парня определенно не все дома, однако легче от такого диагноза никому не станет: в своем деле он профессионал и не остановится ни перед какой кровью. Терранова опасливо покосился на окно и опустил жалюзи.
Джо Скаличе приехал в офис Террановы через полтора часа. Оставшиеся до времени звонка полчаса он говорил не переставая — то сыпал проклятьями, то отдавал распоряжения, то придумывал способы завлечь врага в ловушку, то сулил Корсакову золотые горы, словно тот собственной персоной сидел перед ним. Терранова заикнулся было о том, что неплохо бы позвонить в полицию и попросить их засечь, откуда произойдет звонок, но Скаличе в ответ только безнадежно махнул рукой и нервно закурил очередную сигарету.
— Все это без толку, — сказал он. — Так просто его не возьмешь. Лучше попробовать поговорить с ним по-хорошему... пока по-хорошему. Доброе слово ничего не стоит, а ценится дорого, — добавил Джо, перефразируя Сервантеса, о котором, впрочем, даже не слышал.
— Такие проблемы — только от одного ненормального парня, — покачал головой Терранова. — Может, просто предложить ему отступного?
— Лука, ты же сам говоришь, что он ненормальный, — с досадой воскликнул Джо. — Не будь он психом, разве дело могло бы так обернуться?
«Не будь он психом, он, возможно, был бы уже трупом», — пришла Терранове в голову парадоксальная мысль, но он не стал ею делиться, тем более что телефон наконец зазвонил. Джо судорожно схватил трубку.
— Привет, Джо, — услышал он знакомый голос. — Ты уже похоронил своих покойников? Торопись, они далеко не последние.
— Зачем ты заварил эту кашу, Вик? — с надрывом спросил Джо. — Я не хотел сделать тебе ничего плохого. Всю подставку затеял Берганцоли, это его идея. Меня не было в Нью-Йорке, и он решил проявить инициативу. Давай разойдемся как разумные люди, Вик, — Назови свою цену.
— Разве я заварил кашу, Джо? — холодно спросил Корсаков. — А Берганцоли и шагу без тебя не ступит. Извини, мне сейчас не до споров — я хочу тебе сказать только одно: когда ты решил подставить меня, Джо, ты не с тем связался, ты сделал огромную ошибку. Я — твой самый страшный сон, Джо, и этот сон только начинает тебе сниться.