Она пожала плечами, но ничего не ответила, только спустя минуту нарушила паузу.
— Вы, барин…
— Владимир Гаврилович, — подсказал хозяин кабинета.
— Простите, запамятовала, Владимир Гаврилович! В последнее время вы интересуетесь пожаром у моих господ.
— Совершенно верно.
— Но, к моему сожалению, Владимир Гаврилович, к тому, что я поведала ранее, ничего добавить не могу.
— Ульяна, так у нас разговора не получится.
— Простите, барин, но раз привезли меня сюда, то вы держите меня в подозрении?
Вопрос не застал Филиппова врасплох.
— Да, держу.
Женщина явно не ожидала такой откровенности. Она открыла рот, но тут же закрыла. Опять возникла пауза, в течение которой начальник сыскной полиции разглядывал кухарку, наклонив голову набок.
— Я ушла вслед за хозяевами, и Катька может это подтвердить.
— Она и подтвердила.
— Вот.
— Но есть ещё маленький штришок. Ты знаешь этого человека? — Филиппов протянул ей фотографическую карточку Григория.
Ульяна, едва взглянув на портрет, вернула карточку Владимиру Гавриловичу, явно что-то обдумывая.
— Вы же уже знаете, что это мой сын Григорий.
— Хорошо, тогда следующий вопрос. Когда ты его видела в последний раз?
— Давно, — кухарка нахмурила брови, словно пытаясь вспомнить, — месяц тому, а может, и больше.
— По моим сведениям, он приходил за час до пожара.
Женщина сверкнула глазами.
— Ваши сведения ошибочны. Видимо, с кем-то перепутали Григория.
— Возможно. Так где сейчас Григорий?
— Он проживает в Выборге, служит на каком-то судне матросом.
— У него есть приятели?
— Наверное, — пожала плечами кухарка и торопливо добавила: — Но я их не знаю. Гриша редко бывает у меня, но о приятелях не рассказывал.
— Ульяна, не подскажешь, кому ты посылала записки по адресу: «Большая Монетная, восемь»?
Женщина побледнела, глаза её свернули, но выражение лица не изменилось.
— Не знаю, Владимир Гаврилович, о чём вы. Никаких записок я не посылала.
— Что ж, пусть будет так. Не посылала так не посылала. Но вот что мой свидетель ошибся, — Филиппов улыбнулся, — я даже допустить не могу. Очень уж большое он вызывает доверие.
— Ошибся ваш свидетель, ошибся. Не мог мой Гриша приходить в день пожара, не мог!
— Я же сказал, Ульяна, что это не самый неблаговидный поступок Григория. Есть, к сожалению, и другие.
Женщина насторожилась и сжала в руке угол платка.
— Какие? — голос её дрогнул, и теперь в глазах читался, кроме заинтересованности, ещё и испуг.
— Ты говоришь, что приятелей у Григория не было, но, видишь ли, Ульяна… — Филиппов снова протянул карточку кухарке. — Тебя ничего не смущает на портрете?
Женщина робко взяла карточку и сразу же закрыла рот ладонью.
— Он здесь как будто…
— В том-то и дело, что не «как будто», Ульяна.
— Он… — кухарка сглотнула слюну, — мёртв?
— Мне хотелось бы сказать иное, но увы, у меня служба такая — иногда приносить людям трагические известия.
Кухарка выронила из рук карточку, закрыла ладонями лицо. И по её мелко трясущимся плечам начальник сыскной полиции понял, что слёз в этот раз ей сдержать не удалось.
2
На Ропшинской, в квартире заведующего паспортным делопроизводством творился сущий бедлам. Гувернантка не могла справиться с пятью детьми в часы, когда госпожа Суворкова уезжала с визитом к престарелой матушке.
Николаю Семёновичу открыла дверь средних лет горничная, не утратившая девичьей красоты. Густые волосы обрамляли лицо, на котором светилась приятная улыбка и ярко-голубые глаза.
— Простите, но Василий Андрианович убыли на службу, а Наталья Николаевна навещают госпожу Иванову.
— Что у вас так шумно? — поморщился Власков.
— Дети, — улыбнулась женщина.
— Такое ощущение, что у вас целый табор.
— Всего лишь пятеро. Что вам угодно передать Василию Андриановичу?
— Передай мою карточку, — Николай Семёнович протянул визитку, — и проси телефонировать господину Филиппову, начальнику сыскной полиции.
3
— Что он сделал? — наконец нашла в себе силы произнести Ульяна.
— Григорий участвовал в ограблениях квартир, и при одном из них был, увы, убит.
— Гриша, Гриша, — закачалась из стороны в сторону Ульяна, — Гришенька мой, я же тебе говорила, я же тебя предупреждала, что доведёт тебя такая жизнь до беды. Вот и обрушилась она на нас с тобой. Детонька моя!
Владимир Гаврилович не пытался успокоить женщину. Знал: пока не выговорится сама, пока не придёт сама в чувство, что-либо говорить бесполезно, тем более слова сочувствия.
Ульяна замолчала, кусая бескровные губы.
— Он сразу… умер.
— Если ты о том, что… Нет, он не мучился.
Женщина почему-то облегчённо вздохнула, потом начала говорить:
— Гришенька родился маленьким и болезненным. Повитуха сразу мне сказала, что и недели не проживёт, но я его выходила. Ночами не спала, слёзы над ним проливала, даже его отец… Ушёл от нас в первый месяц, только что и осталась Гришеньке его фамилия и имя отеческое. Я все силы на сына положила, а он матросом захотел стать. В Выборг уехал, но чуяло моё сердце, что добром это не кончится. Поверите, сердце за него болело. Меня к себе не приглашал, мысли мне нехорошие приходили, но я гнала их прочь. Как сыну-то не верить? Вот и… Потом он в столице появился. Я один раз на рынок шла, а он мне навстречу с франтом каким-то. Тот приятель его сразу в подворотню шасть, когда я Гришеньку позвала. Сперва он отнекивался, что в Выборге, мол, и продолжает жить, но сердце материнское не обманешь. Вот тогда я и поняла, что связался он с неподходящими людьми. Отец-то его тоже из бандитского роду, всё время куда-то исчезал, да с деньгами домой ворочался. Лёгкие деньги легко и уходят, вот… Что говорить, зарезали Перинена в один зимний день. Как и сейчас Гришеньку, — теперь Ульяна не проливала слёз, а безучастно смотрела на стол. — Гнилое яблоко сразу загнивает, а сыну моему, видимо, нужно было время. С месяц тому, а может меньше, ей-богу, не припомню, понадобились Гришеньке большие деньги, говорил, что, если к сроку не отдаст, так порешат, как отца его. А здесь я как услышала про эти чёртовы билеты, так сразу и смекнула, как сыночка из беды вытащить. У Егора Ивапыча денег куры не клюют, так чего ему…
Вот я и придумала, как надо сделать. Послала мальца с запиской, чтобы Гриша с керосином пришёл. К той поре мальчик мой уже в столице жил. Остальное вы, барин, знаете. Что сейчас скрывать? Мне без сына жизни нет.
— Не жалко хозяев, ведь столько лет подле них? — спросил Филиппов.
— Барин, кого бы вы больше пожалели — чадо, которое родили и выходили, или хозяев, которые деньги тратят невесть на что. Вы думаете, мы там слепые и не видели, как Елизавета Самойловна шашни за спиною хозяина крутит, а он тысячи зараз в карты просаживает?
— Стало быть, приятелей сына ты, Ульяна, не знаешь?
— Нет, — она покачала головой.
— Может быть, он упоминал имена какие?
Женщина дотронулась рукой до щеки.
— Когда Гришенька мне жаловался на долги свои, то как-то сказал: «Вот приедет Митька Весёлый, так он веселье всем устроит», и ещё: «Тогда все мои недруги вздрогнут».
— Митька Весёлый? — переспросил начальник сыскной полиции.
— Так его и назвал.
— Ты, Ульяна, упоминала про шашни Елизаветы Самойловны…
— Так и есть. Муж, как говорится, узнаёт о таком последним, наша-то барыня по вторникам к одному ездила, а по четвергам к другому. И выезжала она, чтобы ровно в двенадцать у полюбовников быть. Тьфу ты, прости меня господи!
— Может, ты имена их знаешь?
— А что их знать? Они ж с нашим хозяином в карты играют.
— Андрей Николаевич и Иван Самсонович?
— Что спрашивать, если сами знаете?
— А ещё были?
— Откуда мне, барин, знать? Я ж за ней хвостом не ходила.
4
Некоторое время Филиппов обдумывал те сведения, что получил от Ульяны. Преступления переплетались в один клубок. То, что Григорий учинил поджог в квартире господ Елисеевых, понятно. Но каким боком он стал участником ограблений? Выходило одно — что сын узнал от матери об амурных похождениях Елизаветы Самойловны, видимо, проследил за нею и… Здесь мысль давала сбой. Если Григорий знал наверняка, что адюльтер свершается по вторникам и четвергам, то зачем лезть в квартиру, в которой заведомо находятся хозяин и его пассия? Странно.
Пока Владимир Гаврилович занимался раскладыванием сведений по полочкам, с докладом прибыл Власков.
— На Ропшинской невозможно совершить нападение, — начал он, но Филиппов не удержался:
— Как так?
— У господина Суворкова пятеро детей, горничная, гувернантка, прислуга, да ещё и кухарка.
— Понятно, — вздохнул Владимир Гаврилович. — А вот наши Горчаков и Иващенко холосты и не имеют много прислуги, поэтому грабители решились проникнуть к ним.
— Я тогда не пойму, — сам того не подозревая, Власковвысказал мысль, мучавшую начальника сыскной полиции, — зачем залазить в квартиру, в которой находится хозяин?
— И не один, а с дамой, — дополнил Николая Семёновича Филиппов.
— Тем более.
— А я, кажется, догадываюсь, — Владимир Гаврилович прикоснулся к усам и хитро улыбнулся. — Кто ж побежит в полицию с криком: «Ограбили», если в его доме находится чужая жена?
— А ведь верно, — согласился Власков. — Но двоих для таких дел маловато, вам не кажется?
— Не знаю, не знаю, — быстро произнёс начальник сыскной полиции.
— Но откуда, Владимир Гаврилович, вам известно, что с потерпевшими должна быть дама, тем более замужняя? Может быть, обычная «ночная бабочка» навела грабителей?
— Увы, мне стало известно, что потерпевшая от пожара госпожа Елисеева, — Николай Семёнович удивлённо посмотрел на Филиппова, — да-да, именно она! — посещала Горчакова по четвергам, а Иващенко по вторникам, и именно в полдень. Я пока не знаю, почему в полдень. Но, видимо, это связано с отлучками мужа в эти дни и часы.