— Но почему Елизаветы Самойловны… простите, запамятовал, как её зовут…
— Верно, Елизаветы Самойловны.
— …не оказалось на месте преступления?
— Вот это мы с вами спросим у самой виновницы.
К счастью для госпожи Елисеевой, её пребывавший в неведении супруг Егор Иванович отлучился по делам.
— Доложи госпоже, что просит принять начальник сыскной полиции Филиппов, — Владимир Гаврилович протянул шубу горничной.
Катя вернулась через минуту и смущённо произнесла:
— Простите, господин Филиппов, но у Елизаветы Самойловны разболелась голова, и она не сможет вам принять.
Глаза Владимира Гавриловича вспыхнули озорными огоньками.
— Голубушка, доложи госпоже, что господин Филиппов настойчиво просить его принять по вопросу полуденных встреч по вторникам и четвергам.
Спустя некоторое время Катя проводила начальника сыскной полиции в гостиную, где, метая во все стороны гневные взгляды, стояла разъярённая, словно львица, Елизавета Самойловна.
— Сударь, вы… — начала хозяйка, но была бестактно перебита Филипповым.
— Елизавета Самойловна, — улыбнулся Владимир Гаврилович, — не сочтите меня невежей, но увы, обстоятельства таковы, что я вынужден поговорить с вами тет-а-тет. Это мой чиновник для поручений господин Власков, он тоже будет нем как рыба, тем более что у нас нет никакого желания открывать ваши тайны кому бы то ни было, и особенно вашему драгоценному супругу.
Спустя почти минуту госпожа Елисеева выдавила из себя сквозь зубы:
— Вы же понимаете, что Егор Иванович из нашего разговора не должен узнать ни одного слова?
— Сударыня, я даю честное благородное слово, что господин Елисеев ничего не узнает из нашего разговора.
— Хорошо, я вам верю, господин Филиппов. Что вас интересует?
— Подробности того злосчастного вторника.
Госпожа Елисеева поднесла к лицу платок.
— Мне стыдно вспоминать о том дне, — и она умолкла.
— Елизавета Самойловна, об этом никто не узнает, тем более что Андрей Николаевич и словом не упомянул о том, что в день ограбления в его квартире присутствовала дама.
— Но как…
— Как мы узнали? От человека, совершившего поджог в вашей комнате.
— Вы его задержали?
— И да, и нет.
— Как вас понимать?
— Он больше никогда никому ничего не расскажет.
Госпожа Елисеева на миг задумалась. Зачем рассказывать о том злосчастном дне, если грабителя нет в живых?
— А второй? — наконец спросила женщина.
— Он разыскивается полицией.
— В тот день я была точна по времени, ровно в двенадцать позвонила в звонок. Андрей — поклонник новомодных новинок, поэтому поставил электрический. Я тогда нервничала, ведь ключ, который он мне дал, куда-то подевался. Я заподозрила Егора в том, что он что-то прознал, и теперь, в самую неподходящую минуту… Ну, вы меня понимаете, — она бросила колкий взгляд на Филиппова, сощурив глаза.
— Да, понимаю, — кивнул Владимир Гаврилович.
— Так вот, Андрей удивился, открыв дверь. Он спросил про ключ, но я не могла ничего ответить. А спустя четверть часа в квартире появились два господина, один из них прятал лицо и старался не попадаться на глаза, а второй был тот, чью карточку вы, Владимир Гаврилович, мне показывали. Я испугалась, когда тот, что скрывался, ударил Андрея-по голове, я даже вскричала, но ко мне подскочил молодой, и я поцарапала ему щёку. Когда Андрей очнулся, преступников и след простыл. Меня же трясло от страха и ужаса. Вы представьте себе, что врываются два бандита с оружием в руках, и… и… и…
У Елизаветы Самойловны затряслись плечи, на глазах выступили слёзы — то ли от жестоких воспоминаний, то ли от обиды за своего любовника, то ли по какой-то иной причине.
— Елизавета Самойловна… — начал было Филиппов, но женщина его перебила.
— Я вам сказала неправду. Тот, на лице которого я оставила царапины, был знаком мне. Нет, не в том смысле, что был представлен мне. Его лицо я видела не один раз. Впервые я его заметила у нашего дома. Он, увидев меня, отвернулся. Мне, честно говоря, стало приятно, что я могу привлекать столь молодых людей. Потом я приметила его, когда входила в парадную к Андрею. Подумала, что молодой человек попросту боится подойти ко мне.
— Сколько времени продолжалась его слежка?
— Я думаю, с месяц.
— Что произошло в квартире господина Иващенко?
— Не знаю, — Елизавета Самойловна вытерла платком глаза, — в тот четверг я у него не была. Я испугалась, написала записку Ивану, что не приду к нему.
— Господин Иващенко знал о ваших отношениях с Горчаковым?
— Нет, ну что вы, — платочек опять скользнул к глазам, — как можно. Нет, нет. Я понимаю, что они были знакомы, но я никогда не рассказала бы, что связывает нас троих. Нет, нет.
— У вас есть ключ от квартиры господина Иващенко?
— Был, но тоже пропал.
Владимир Гаврилович и Власков переглянулись.
— Когда вы заметили, что ключ пропал?
— Во вторник, когда я посетила Андрея. Эти ключи находились на одном серебряном колечке.
— Елизавета Самойловна, простите за бестактный вопрос, но я вынужден вам его задать. На колечке случайно не было иных ключей?
Госпожа Елисеева покрылась красными пятнами, сжав до боли губы.
— Елизавета Самойловна, простите меня, но преступники следили за вами и могли знать квартиры ваших… близких знакомых, и готовились навестить каждого из них…
— Но вы же сказали, что один из них мёртв? — почти с яростью прошипела хозяйка.
— Совершенно верно. Один из них убит, но второй пока на свободе, и он может посетить вашего близкого знакомого. И боюсь, что встреча может завершиться трагическим исходом.
Госпожа Елисеева поднесла правую руку ко лбу.
— Боже мой! Я никогда… Не знаю…. Владимир Гаврилович, дайте мне слово, что Егор Иванович никогда не узнает о моих… шалостях.
— Елизавета Самойловна, я уже говорил вам, что супруг ваш ничего не узнает.
— Я не знаю…
— Госпожа Елисеева, дело идёт о жизни и смерти. Это не случайность, что бандиты навестили дома, где вам регулярно доводилось бывать. И это не случайность, что у вас пропали ключи. И, видимо, ваш приятель холост?
Женщина закрыла лицо руками.
— Его зовут Николай Константинович, — и совсем тихо добавила: — Преображенский. Вы должны его знать. О нём часто пишут газеты, он служит в Михайловском театре. Встречаемся мы с ним по средам в его же собственной квартире на Фонтанке. — Она отняла руки от лица и с испугом в голосе тихо произнесла, бросая взгляд на дверь: — Господин Филиппов, ради бога, на дайте свершиться трагедии!
— Не допустим, — категорически сказал Владимир Гаврилович. — Елизавета Самойловна, вспомните, пожалуйста, ключи вы потеряли или их у вас украли?
Женщина задумалась.
— Не знаю, господин полицейский, не знаю. Теперь мне кажется, что украли.
5
После проведённого обыска на Большой Монетной прибыл с докладом чиновник для поручений Лунащук.
— Владимир Гаврилович, квартира пуста, только раскиданы некоторые вещи, какими преступники пренебрегли. Но ничего, чтобы указывало на людей, там обитающих. От дворника ничего толком добиться не удалось, да и не знал он, кого поселил. Закрыл глаза на постояльцев, листки в полицию не отнёс. Так что искать… Да, — перебил сам себя Михаил Александрович, — по оставленным следам, мискам, стаканам, ложкам и незастеленным кроватям можно предположить, что там обитало трое…
— Трое? — брови Филиппова поползли сперва вверх, а потом он сощурил глаза. — Но Горчаков видел только двоих?
— Возможно, третий не участвовал в ограблении, или он голова всего предприятия.
— Может быть, — задумчиво произнёс начальник сыскной полиции, потом спохватился: — Но вы же сказали, что дворник видел двоих?
— В том-то и дело, но следы оставили трое. И я не думаю, что намеренно, — они же не знали, что мы проследим за Периненом.
— Странно получается. Зачем поджигать квартиру Елисеева, если можно просто в неё влезть и похитить всё, что приглянется?
Лунащук облизал губы и медленно заговорил:
— Владимир Гаврилович, я, конечно, не знаю, но мне кажется, что грабежи и пожар — разные дела, хотя и объединяет их один участник.
— Михаил Александрович, поясните.
— Поджог совершил Григорий Перинен по собственной инициативе, не поставив остальных участников шайки в известность, хотя… — Лунащук покачал головой, сжал губы, но затем продолжал: — ранее именно он или его мать похитила ключи…
— Здесь ещё один вариант, — дополнил Филиппов, — один из оставшихся двух — хороший карманник, и именно он вытащил из ридикюля мадам Елисеевой ключи.
— Вполне может быть. Так вот, по-моему, Перинен проявил самостоятельность, тем самым поставив под удар остальных бандитов. А когда Иващенко схватился за нож и ударил Григория, то старший и добил обманщика, засунув в карман Перинена перстень и часть сгоревшего билета.
Начальник сыскной полиции удовлетворённо посмотрел на Лунащука. Немного времени подумал и, пощупав пышные усы, наконец сказал:
— А ведь вы, любезный Михаил Александрович, можете оказаться правы. Хорошо, над вашими словами я подумаю, сопоставлю с теми сведениями, которые я получил, — и сразу, без перехода, спросил: — Как самочувствие Бережицкого?
Лунащук знал, что начальник сыскной полиции всегда не только проявляет интерес к раненным на службе, выделяет деньги на лечение из фонда, но всегда интересуется самочувствием пострадавших.
— Геннадий Петрович, хотя и слаб, чувствует себя молодцом, хочет поскорее выйти на службу и исправить свою оплошность.
Филиппов тяжело вздохнул.
— Оплошность… — покачал он головой. — Слава богу, что жив остался. Привыкли проявлять самостоятельность… — но потом спохватился. — Конечно, инициатива должна поощряться, но надо же соотносить с опасностью. Ладно, это я про себя бурчу. Старым, видно, становлюсь. Сказал Бережицкий, кто его ударил? Григорий?
— Оказывается, нет. Ударил второй, но, к сожалению, никаких примет Геннадий Петрович не запомнил. Всё произошло так быстро, что Бережицкий не сумел как надо отреагировать.