— Таким образом, мне удалось установить, что у господина Иващенко наследником является младший брат Фёдор Самсонович, двадцати шести лет, сейчас, по нашим сведениям, проживает в Варшаве. Теперь он станет обладателем недвижимого имущества и наличных денег на сумму около пятисот тысяч, — докладывал Лунащук.
— Солидный кусок, — Филиппов тронул ус.
— У наследника господина Преображенского посолиднее будет, — усмехнулся Михаил Александрович.
— Смех смехом, но что-то мне подсказывает, что убивают двух господ с довольно-таки немалым капиталом, и связаны они одной и той же женщиной.
— Обычное совпадение, — скривился Лунащук.
— Вы верите в совпадения? — отпарировал Филиппов.
— Иной раз и не такое встречается.
— Соглашусь с вами, Михаил Александрович, но не до конца. Кстати, совпадения лучше оставить романистам, а нам надо проверить, что здесь не так. Есть ли между ними связь, кроме женщины, конечно, — позволил себе улыбнуться Владимир Гаврилович. — Поговорю-ка я по этому вопросу с господином Горчаковым, возникло у меня к нему несколько вопросов.
Главный инспектор, состоящий при Министерстве путей сообщения, наказал никого из полиции не пускать — не верил в то, что когда-нибудь найдут преступников.
— Ваше высокородие, меня же Андрей Николаевич без места оставит, — жаловался Ефим, чуть не плача, — пожалейте, вы на службе…
— Ефим, даю тебе минуту на доклад господину Горчакову, иначе ты у меня пойдёшь парадным шагом в кутузку.
— За что? — возмутился чиновничий слуга.
— Был бы человек, а дело мы ему припишем.
— Ваше…
— Ступай, минута давно пошла.
Горчаков только смерил Ефима тяжёлым взглядом:
— Зови.
Хозяин стоял у окна, заложив руки за спину. На приветствие ответил только кивком головы.
— Андрей Николаевич, — произнёс Филиппов, — я не отниму много вашего времени. Вопрос у меня необычный, но связанный с дознанием по вашему делу.
— Вы же, по-моему, нашли того, кто на меня напал?
— Вы правы, но второй грабитель пока на свободе, и мне не хотелось бы, чтобы от его рук пострадал кто-то ещё.
— Спрашивайте, — Горчаков выражал явное недовольство.
— Вы простите за столь откровенный вопрос…
— Да задавайте вы наконец!
— Скажите, если бы грабители пролили вашу кровь, кто стал бы наследником вашего состояния?
— Я бы не назвал это состоянием, — почему-то смутился Горчаков.
— Андрей Николаевич, меня больше интересуют не цифры, а человек.
— Почему, позвольте полюбопытствовать, вас занимает это обстоятельство? Вы хотите сказать, что меня собирались лишать жизни?
— Нет, вы превратно меня понимаете. Есть некоторые обстоятельства, уж извините, я не могу вам их открыть, потому что ведётся дознание.
— Хорошо, я понял. Наследницей моего состояния является моя сестра Надежда. Вам и адрес её нужен?
— Желательно.
— С девятисотого года она проживает в Москве.
— Вы с ней в хороших отношениях?
— Да, а что? Мне кажется, вы подозреваете мою сестру во злом умысле?
— Отнюдь, но хотелось бы разобраться в некоторых деталях. Ещё раз простите, но я смогу о них рассказать только после окончания дознания.
— Нет, — Горчаков не слушал Филиппова, — вы мне прямо скажите: меня хотели убить? — последнее слово вырвалось из губ Андрея Николаевича с каким-то всхлипом. — Вы скажите мне правду!
— Господин Горчаков, любезный Андрей Николаевич, если бы бандиты намеревались не оставлять свидетелей, то вас с Елизаветой Самойловной никто бы не спас.
— Но вы же…
— Андрей Николаевич, — покачал головой Филиппов, — сведения мне нужны только для дознания. И простите, наш дальнейший разговор становится бессмысленным. Поэтому разрешите откланяться.
Горчаков кивнул головой.
— Вы так и не ответили, Владимир Гаврилович: неужели кто-то хочет меня… ну, вы понимаете… убить? — тихо добавил Андрей Николаевич примирительным тоном.
Начальник сыскной полиции тяжело вздохнул и вышел из кабинета главного инспектора при Министерстве путей сообщения.
4
Антип пребывал в скверном настроении — как-никак, лишился хозяина, с которым объездил половину европейских стран, да и не отличался господин Преображенский скаредностью. Теперь придётся некоторое время маяться… Лучше б не отправлялся спать, а посидел бы в портерной да пива попил, как хотел. А так… Поел без аппетита.
— Что, Антип, такой смурной? — кухарка стояла рядом со столом и вытирала полотенцем руки.
— Чему радоваться? — камердинер смахнул с правого глаза слезу. — Не верится мне, что Николай Константиныч… Ему бы жить да жить, — покачал головой, и на переносице сошлись брови.
— Я говорила барину, что бабы его до беды доведут.
— Ты думаешь, что… — Антип не договорил.
Кухарка бросила взгляд на входную дверь и понизила голос.
— Это Анфиса во всём виновата… — доверительно начала она.
— При чём здесь эта вертихвостка?
— Ты что, не знал, что она к хозяину в постель прыгала?
— Ну прыгала. Ну и что? Дело-то молодое, — на губах Антипа появилась улыбка.
— Молодое-то молодое, но кто защёлку бандитам открыл?
— А я ду… — камердинер прикусил язык — хотел было сказать, что Агриппину держал в подозрении. — Неужто она?
— А кто? — со всей искренностью произнесла кухарка. — Без году неделю прислуживала нашему Николаю Константинычу. Ты припомни, как она здесь появилась.
Антип скривился.
— Ты лучше вспомни, сколько до Анфисы тут девок побывало.
— Ну, хватало, но эта…
— Агриппина, из этой девицы убийца, как из меня…
— А ты, — перебила кухарка, — всегда всем верил, даже Варваре, которая вещи у нашего хозяина воровала. Забыл, что ли?
— Такое не забудешь, — Антип дотронулся до затылка, но потом прищуренными глазами посмотрел на Агриппину. — Не тебя ли Николай Константинович хотел выставить за дверь?
Кухарка сжала до боли губы, попом процедила:
— Хозяину всегда нравилась моя стряпня, и никогда Николай Константиныч меня бы не выставил…
— А третьего дня? — с ехидцей в голосе и такой же улыбкой спросил Антип.
— То он в сердцах сказал.
— Ага, «в сердцах».
— Ты что, эту, — кивнула головой в сторону, — защищаешь?
— Никого я не защищаю, просто вот думаю, что это вы с Анфисой могли убийцам двери отворить. Сговорились, небось.
— А может, это ты не закрыл?
Через полчаса камердинер скользнул в комнату Анфисы. Последняя стояла у окна и что-то высматривала, как появился Антип, не заметила, и только когда он тронул её за плечо, вздрогнула и отскочила в сторону.
— Это ты? — а у самой сердце билось так, что даже отдавалось в висках. — Чего тебе?
— Мне-то ничего, а вот Агриппина хочет в полицию пойти и на тебя заявить — мол, ты её опоила и бандитов пустила.
— Ты отчего это мне рассказываешь?
— От того, что думаю, это сама Агриппина убийц пустила, а теперь, чтобы от себя подозрение отвести, на тебя наговаривает.
— Тебе-то какое дело?
— Когда с тобой дело не выгорит, так за меня возьмётся. Знаю я эту змею подколодную.
После того, как Геннадий Петрович узнал от Бубнова, что Григорий Перинен мёртв, места себе не находил. Внушал себе, что он виноват в смерти поджигателя. Даже тело стало болеть меньше, поэтому он на следующий день покинул больницу, резонно рассудив, что его присутствие в сыскном отделении принесёт больше пользы, нежели лежание на казённой койке.
— Владимир Гаврилович, — ещё от двери кабинета начальника сыскной полиции Бережицкий хотел покаяться в упущении по службе, но Филиппов вскинул на него удивлённый взгляд.
— Геннадий Петрович, рад вас видеть в здравии, хотя… — Владимир Гаврилович поднялся из своего кресла, — уж очень вы бледны. Не долечились?
— Так точно, — смутился Бережицкий и, покраснев, словно девица перед первой брачной ночью, торопливо добавил: — Но чувствую себя прекрасно и готов выполнять любые поручения.
— Не сомневаюсь, Геннадий Петрович, не сомневаюсь.
— Владимир Гаврилович, готов понести наказание за халатность, — при этих словах Филиппов поморщился, — проявленную при выполнении ответственного задания.
— Геннадий Петрович, Геннадий Петрович, — начальник сыскной полиции спохватился, — вы садитесь, дорогой. Вам после ранения…
— Какое там ранение? Так, царапина, — слукавил полицейский надзиратель первого разряда.
— Ценю вашу готовность влиться в ряды сыскной полиции, но я спрашиваю не от праздного любопытства, а вполне серьёзно: вы себя хорошо чувствуете, или вам нужно несколько дней для приведения себя в порядок?
— Я здоров, — вскочил на ноги Бережицкий и тут же поморщился от боли, что не укрылось от пытливого взгляда Филиппова.
— Вижу. Да вы садитесь, — Владимир Гаврилович указал рукой на стул. — Теперь вернёмся к так называемому вами «упущению». Во-первых, Геннадий Петрович, никто из нас не застрахован от таких историй. У каждого из нас есть определённая рассеянность. Она есть и у вашего покорного слуги, не всегда можно ею пренебречь в нашей службе, поэтому мы всю жизнь учимся. Я, между прочим, не составляю исключения. Теперь по делу: да, я вижу недостаток в том, что вы не вызвали в помощь агентов «Летучего отряда», а сразу захотели арестовать преступника, а он оказался не один. Вот такие мгновения надо предвидеть, даже не предвидеть, я не совсем правильно выразился, а надо всегда предусматривать иные варианты развития событий, нежели те, которые кажутся верными. Вы, видимо, уже знаете, что Григорий Перинен убит?
— Мне рассказал Бубнов.
— Так вот, убийца — очень хитрый и сообразительный малый. Он пока находится на шаг впереди нас. Мы плетёмся за ним, хотя должны предвидеть все его шаги наперёд. Бандит инсценировал убийство Григория как самооборону хозяина квартиры, хотя при этом знал наверняка, что мы подлинно установим ширину лезвия ножа и поймём — он наказал Перинена за самовольный поджог будуара госпожи Елисеевой, подкинув в карманы несколько вещиц, уличающих сына кухарки. Так что мы имеем дело с, я бы сказал, достойным противником.