— Родственниках? Странный вопрос. Неужели вы думаете, что нам… нам… мы только и беседовали о родных? — она потупила глаза.
— Хорошо, спрошу иначе. Упоминал ли господин Преображенский Владимира Петровича Симонова?
— Владимира Петровича? — госпожа Елисеева наморщила лоб. — Не припомню такого имени. Не знаю. А кто это?
— Племянник Николая Константиновича.
— Володя?
Филиппов насторожился.
— Вы его знаете?
— Увы, только заочно. Мне… Вы же понимаете, в качестве кого я могла быть представлена? Любовницы? — она скривилась. — Да, поэтому я не захотела… именно, я не выказала желания с ним знакомиться. Так вот, о нём Коля рассказывал, но ни разу не довелось увидеться.
— Вы не знаете, когда Владимир Петрович приезжал в последний раз в столицу?
Женщина задумалась.
— Хотела вспомнить число, но, увы, память, — позволила себе улыбнуться, — девичья.
— Так когда?
— Наверное, — Елизавета Самойловна поднесла указательный палец к губам, — наверное, да, не наверное, а совершенно точно, три месяца тому.
— С чем был связан его визит?
— Как всегда, он хотел от дяди денег, — на губах у неё появилась улыбка, — Володя где-то проиграл значительную сумму денег и приехал, чтобы Коля выручил его из беды.
— Николай Константинович помог племяннику?
— Нет, отказал. И между ними состоялся неприятный разговор, тогда же Коля выставил Володю за дверь.
— Понятно. Вы говорите, этот инцидент состоялся три месяца тому назад?
— Совершенно верно. Я никогда не видела Колю в таком раздражённом состоянии, мы чуть было не поссорились.
— Господин Преображенский грозился лишить Владимира Петровича наследства?
— Да, грозился и собирался это сделать, если Володя сам не погасит свои долги.
— Елизавета Самойловна, Николай Константинович не упоминал более господина Симонова при вас?
— Нет.
— Любопытно. Теперь, если вы не будете против, поговорим об Иване Самсоновиче. У господина Иващенко остались наследники?
— Если не ошибаюсь, у Вани был младший брат Фёдор.
— Вы не знаете, когда Фёдор приезжал к брату в последний раз?
— Может быть, год, а может, и полгода тому.
— Они дружески расстались?
— Отнюдь, они тоже поссорились.
— И тоже из-за денег?
— Именно. После смерти родителей вся забота о воспитании младшего брата легла на плечи Ивана. У них разница в возрасте в пятнадцать лет, вот и пришлось… Что говорить? Фёдор оказался не слишком благодарным. Старшему брату приходилось выручать младшего из таких передряг, что не каждый бы и сумел.
— Вам поведал о брате Иван Самсонович?
— Он.
— И они тоже повздорили из-за долгов младшего брата?
— Фёдору уже двадцать шесть, а он вёл себя, как капризный ребёнок.
— Н-да, — Владимир Гаврилович поднялся с места. — Елизавета Самойловна, — с укоризной начал он. — Почему вы раньше нам ничего не рассказали.
Госпожа Елисеева по-детски надулапрелестные алые губки.
— Меня никто об этом не спрашивал!
3
В сыскное отделение Владимир Гаврилович явился в крайне подавленном настроении. Никто из подчинённых даже не попытался узнать у госпожи Елисеевой о наследниках убитых. Да он, Филиппов, и сам хорош. Это же самая главная заповедь: проверять в первую очередь ближайших родственников. В девяти случаях из десяти надо искать, кому выгодно. А они успокоились — мол, если господа наследнички далеко, то на них никогда не падёт подозрение. А здесь…
Владимир Гаврилович торопливо сбросил пальто, повесил его на крючок и сел за стол, облокотившись на столешницу и обхватив ладонями голову.
— Опять вы, господин Власков? — чиновник Адресного стола теперь не пытался отправить Николая Семёновича к начальнику. — Что там у вас? — сказал на этот раз с улыбкой на губах.
— Пять фамилий, и мне необходимо знать, проживает ли кто из них в столице…
— И, — подхватил чиновник, — если проживает, то по какому адресу.
— Совершенно верно, — на лице Власкова появилось самое добродушное выражение.
— Садитесь, господин Власков. Придётся вам некоторое время подождать.
— С удовольствием.
В гостинице Михаила Александровича почти у порога встретил управляющий.
— Чем обязан нашей славной сыскной полиции? — В глазах Модеста Николаевича горели озорные огоньки. Он-то был свидетелем, как хвалёные господа сели в лужу и упустили из-под наблюдения какую-то девицу, пусть даже и шляхетского роду.
— Вот, любезный Модест Николаевич, необходимо, кое-что проверить.
— Пани Вышнепольская не объявлялась, если вы к ней явились с визитом.
— Что ж, — из-за накатившей волны ненависти к лже-Анфисе Лунащук почувствовал такое раздражение, что чуть было не вскипел, но взял себя в руки и вполне дружелюбно продорлжал: — Видите ли, любезный, есть необходимость заново проверить комнаты пани Вышнепольской. Надеюсь, там ещё не побывала горничная?
— Нет, — с достоинством ответил управляющий, — без позволения хозяина или хозяйки комнат мы никогда не заходим к ним.
— Вот и чудненько, — отчего-то злость улетучилась и настроение, хотя и подпорченное господином Филипповым, стало вполне сносным. — Тогда придётся нарушить ваш распорядок и вновь проверить комнаты пани Вышнепольской.
— Простите, любезный, но что ещё вы там хотите найти? Ведь вы уже всё перерыли, — теперь уже и Модест Николаевич не скрывал своего раздражения, метая молнии в полицейского чиновника.
— Возможно, мы что-то упустили.
— Хорошо, — чуть ли не скрипнул зубами управляющий и надрывно произнёс: — Я подчиняюсь вашему произволу.
— Простите, сударь, я бы воспринял ваши слова как оскорбление и нежелание помочь сыскной полиции в поисках опасных преступников, но сделаю вид, что ваших слов не слышал.
— Чего не скажешь в горячности? — Модест Николаевич натужно улыбнулся и отвёл в сторону взгляд.
— Модест Николаевич, — теперь голос Лунащука звучал устало, и в нём не слышались нотки раздражения, — с вашего позволения, я попрошу меня сопровождать либо коридорного, либо горничную.
— Лучше вам поможет, только не знаю в чём, — управляющий пожал плечами, — горничная. У нас всё-таки есть другие постояльцы, а коридорный должен быть постоянно на службе.
— Я не против.
Через некоторое время, когда Лунащук подошёл к номеру «пани Вышнепольской» в сопровождении двух агентов, к ним присоединилась горничная. Это была женщина лет тридцати, с ямочками на щеках и соломенного цвета волосами, кокетливо выглядывающими из-под чепчика.
— Добрый день, — она сделала книксен.
Распахнулась дверь. В комнатах оставалось всё, как вчерашним вечером, только что-то неуловимо изменилось. Но вот что, Михаил Александрович не мог сразу понять.
— Постойте, — он остановил агентов и вновь окинул взглядом первую комнату. — Н-да, такое складывается ощущение, что здесь кто-то побывал, — вполголоса произнёс он.
— Я, конечно, извиняюсь, господин полицейский, — робко сказала горничная. Лунащук повернул голову в сторону женщины. — Здесь на самом деле побывала госпожа, которая здесь проживает.
— Как? Когда?
— Вы вчера вместе с полицейскими покинули гостиницу, а через час или более, я за часами не следила, госпожа вышла из комнат, у входа взяла извозчика и укатила.
— Ты не путаешь?
— Отнюдь, — покачала головой горничная, — мне стало любопытно, и я шла за госпожой до двери, — они махнула рукой.
— Это было вчера?
— Да.
— Ты говорила Модесту Николаевичу об этом происшествии?
— Нет.
— Но ведь ты видела, что мы… — Лунащук опять тяжело вздохнул, успокаивая себя. — Ты точно видела, как она вышла из комнат, которые занимала?
— Видела, как вас сейчас.
— Значит, она вернулась в гостиницу? И что она держала в руке?
— Саквояж. Если бы она вернулась, то я бы непременно её заметила, но она не возвращалась. Она просто вышла из комнат и заперла за собою дверь.
— Но где она здесь могла находиться, ведь мы всё здесь проверили? Я не понимаю, — потом Лунащуку пришла новая мысль. — Скажи, соединяются ли номера между собой?
— Нет, — категорично ответила женщина.
— Но где она была всё время, пока мы находились в этих комнатах? Или она получила в наследство шапку-невидимку? — он три раза глубоко вздохнул, как учил его доктор для приведения чувств и мыслей в спокойное состояние. — Вот что, милочка, пройдись по комнатам и посмотри — ничего тебе не бросается в глаза? Может быть, находится не на тех местах, что прежде, — что-то забрезжило в голове, но также незримо ускользнуло.
— Хорошо.
Горничная медленно обошла комнаты и вернулась назад.
— Мне кажется, что шкаф в спальне стоит не на том месте.
— Шкаф? — удивился Лунащук. — Ну-ка, покажи.
Прошли в дальнюю комнату с одним окном, широкой кроватью с пологом, свисающим с потомка, низенькими столиками, стулом, стоящим у секретера, и шкафом.
— Вот, — горничная указала рукой на шкаф, — он стоял вот здесь, — женщина остановилась и указала пальцем на пол.
— Ты хочешь сказать, что его отодвинули?
— Да.
— Но… не понимаю, — нахмурил брови Лунащук, — хрупкая женщина… Не понимаю… Скажи, а что там, за шкафом?
— Небольшая гардеробная комната.
Если бы рядом не оказался стул, Михаил Александрович сел бы на пол.
— Но мы же…
Оказалось, что задняя стенка шкафа отодвигалась в сторону, а значит, пани Вышнепольская, она же Анфиса Комарова или как её там, сидела тихонько и посмеивалась над горе-сыщиками.
В небольшом пространстве стоял стул, рядом круглый столик на одной ножке, на котором пристроился подсвечник со сгоревшей наполовину свечой, графин с водой и стакан.
Михаил Александрович смотрел на эти предметы невидящим взглядом и сетовал на себя:
— А ведь хотел оставить в комнатах полицейских…
4
— Кажется, мы идём верным путём, — заявил, прибыв из Адресного стола на Офицерскую улицу, Николай Семёнович.