— Это запрещено законом? — девица сощурила глаза и узкими щёлочками жгла Филиппова.
— Нет, не запрещено, но вот какая штука, голубушка: в Италии по настоянию российских властей произведена эксгумация тела господина Ермакова. Вы, наверное, наслышаны, что это такое?
— Романы криминальные читала-с, — голос звучал, словно шипение змеи.
— Тем более, вы у нас грамотная и понимаете, что там обнаружили?
— Ничего вы там обнаружить не могли, — и тут же прикусила язык.
— Что ж вы всё так нервически воспринимаете?
— Болен был Игнат Тимофеевич, болен, вот и умер от болезней.
— Голубушка, а я читал показания доктора Генца, пользовавшего Ермакова до того дня, пока на горизонте не появилась некая Анфиса Комарова, посоветовавшая хозяину сменить врача. Я правильно излагаю? Или есть неточности? Так вот, всё бы ничего, если бы вашему любовнику не отходила по завещанию большая часть наследства господина Ермакова.
— Я… — девица хотела крикнуть, но не хватило дыхания, и она лишь беззвучно открывала рот, словно рыба, выброшенная на сушу.
— Голубушка, это всё дела давно минувших дней, но мы о них забывать не станем. А теперь давайте, как говорится, ближе к нашим временам. Не желаете ли вы побеседовать о вашем последнем хозяине, господине Преображенском? Или сразу же перейдём к его племяннику, Владимиру Петровичу Симонову?
— Не знаю, — неожиданно крикнула девица.
— Что ж вы так резво, голубушка, я же ещё не начал разговор о вышеупомянутом господине, а вы?.. — и Филиппов изобразил трагическую физиономию.
— Враньё всё, — зашипела лже-Анфиса, словно змея, на которую наступили.
— Я же ничего не успел сказать, а вы, дорогая, уже всё отрицаете. Вот Антип, добрая всё-таки душа, хотя водкой балуется, но глаз у него острый. Он вот и поведал о большой любви, случившейся за спиною дяди…
— Николай Константинович хотел нас обвенчать, — вдруг с пафосом громко сказала девица.
— Ах, даже так? Но я-то про Алексея Вершинина и дядю вашего Василия Егоровича, а здесь вона как…
Женщина покраснела и прикусила губу.
— Да, голубушка, запутались вы во всех своих внебрачных связях, но давайте мы вместе поставим всё по местам. Я понимаю, что Владимир-то Петрович вам нужен был как наследник, а чтобы он получил всё движимое и недвижимое имущество господина Преображенского, что нужно было сделать? Правильно, вижу по вашим красивым глазам, что вы понимаете. Вот именно. А как же Степан? А он, оказывается, тоже наследник, но почему-то любовь с ним завершилась сразу после смерти дяди. Вы, голубушка, хотите сильной казаться, а вот ваши любовнички оказались сущими тряпками, — блефовал Владимир Гаврилович. — Вам почитать, что они с испугу наплели? Вот сейчас, — начальник сыскной полиции начал перебирать бумаги.
— Не надо, — устало произнесла девица и закрыла глаза. Через некоторое время она снова заговорила:
— Я с детства росла в бедности. Вам, наверное, не понять, что такое изо дня в день вставать до рассвета и ложиться после захода солнца. Целый день работать, работать и работать с пяти лет. Вам не понять, что кусок чёрствого хлеба был единственным… Что вам говорить? А эти вот любовнички, — её лицо перекосилось, — за вечер проматывали то, чего хватило бы моей семье на пять лет жизни. Вам же тоже не понять, вот вы какой круглый да упитанный, видимо, никогда с голоду не пухли… — Девица умолкла.
Филиппов наклонил голову сперва вправо, потом влево.
— Вот смотрю я на тебя и думаю: искренне ты мне всё это говоришь или разжалобить хочешь? — Владимир Гаврилович неожиданно для себя перешёл на «ты». — Думаешь, у меня нет сведений о том, в какой семье выросла Мария Пескова? — Девица сощуренными глазами смотрела в упор на Филиппова. — Или ты думаешь, что ты с подельниками умнее сыскной полиции? Что мы здесь верим только на слово? Вот здесь собраны не только показания, но и документы, подтверждающие лично твою преступную деятельность. Если ты продолжишь врать и выкручиваться, как нашкодивший ребёнок, то не будет у нас разговора, а всех документов хватит, чтобы отправить тебя до конца дней куда-нибудь на Сахалин, где твоя красота превратится в тлен и сама сгниёшь там за совершённые грехи.
— Я никого не убивала, — взвизгнула девица, — никого, слышите, никого! Это всё они, они подбили меня, это они! Я не хотела, я не такая!
— Кто они?
— Дядя Вася и Алёша, — тихо сказала Мария, — это они. Это они меня заставили, — и девица разрыдалась.
— Значит, они придумали, как получать деньги с новоиспечённых наследников?
— Они. — Слёзы как будто в одно мгновение исчезли со щёк девицы.
— Как они с ними знакомились? Ведь не выйдешь же на улицу и не пропечатаешь в газете?
— Со Стёпой, — начала Мария, но тут же сбилась и продолжила, — познакомилась, — опять сбилась, — некоторое время я… проживала при одном заведении. — Филиппов кивнул головой: мол, понимаю.
— В Москве?
— Да, — тихо сказала она, — частым гостем был Степан, вот и… познакомились через меня Вершинин и племянник, сговорились без меня, — быстро заговорила она, — а потом этот самый Симонов начал ко мне ходить. Жаловался на скупость дяди, а уже потом он меня пристроил к Николаю Константиновичу.
— Почему через Антипа?
— Вот здесь я вам не помощница. Сама толком не знаю, но Симонов что-то знал об Антипе. Не знаю, я пыталась разговорить Степана, но он только хитро улыбался.
— Всё равно ничего не понимаю, — недоумённо сказал Филиппов.
— Что тут неясного? — удивилась девица. — Получилось так, что и Степан, и Владимир, и Фёдор приходили ко мне в заведение, правда, в разное время. Вы знаете, чего только не наслушаешься в постели: и жалобы, и… — она цинично выругалась. Владимир Гаврилович не поверил своим ушам, глядя на её красивое лицо. — Тогда же ко мне Вершинин зачастил, вот я ему как-то про Стёпу сказала. Что мается человек от безденежья, хотя дядя на золоте спит. Алексей меня попросил с ним познакомить. А мне что, жалко? Вот и сговорились они Ермакова со свету свести, для этого меня к нему горничной устроили и порошки дали, научили, когда и сколько сыпать в питьё или пищу. Я испугалась, когда хозяин меня за границу поволок, но эти двое тут же сообразили, что за границей быстрее всё провернётся. А потом, когда Степан наследство получил, Алексею только четверть наличных отдал, аговорил, что треть отдаст, но поскупился. А мне и вовсе только кольцо подарил.
— Н-да… А Фёдор Иващенко?
— Тот посещал меня пару лет тому, но запомнился он мне. Когда деньги имел, то ими швырялся, как золотопромышленники из Сибири. Вот его Вершинин сам нашёл и предложил стать владельцем состояния. Сговорились они быстро, Федька на ту пору готов был на всё. Но Алёшка предупредил, что надо сделать его наследником как можно быстрее. Вот Вершинин и придумал Григория Перинена убийцей сделать. Гришка что учудил, вы и сами знаете. Ограбил хозяев, у которых мать его кухаркой служила, и квартиру поджёг. Алёшка, хоть и добрый, но такого не прощает. Под удар его Гришка своей выходкой поставил, вот и поплатился за это, — девица поправила волосы и всё рассказывала и рассказывала, словно хотела выговориться. — Он же привлёк внимание к себе, вот и… — покачала головой.
— А как же племянник Преображенского?
— Пока Алёшка раздумывал, как от Иващенко избавиться, в столице я случайно встретила Володьку, небритого и несчастного. Его Вершинин уговорил меня пристроить к дяде горничной, мол, так для дела будет лучше. Тем более что Симонов прослышал, что Николай Константинович переписал завещание, вот и пришлось искать духовную, чтобы её либо выкрасть, либо убедиться, что Володька пока является наследником. Ну, а потом вы знаете, я только дверь открыла, а уж Лёшка Преображенского…
— А зачем ключи у Елисеевой украли?
— У кого? Не знаю я такой, — пожала плечами.
— Хозяйка, у которой мать Перинена кухаркой служила.
— Не знаю я такой.
— И что, вы с Вершининым не знали, что Иващенко и Преображенский пользуют одну женщину?
Девица помолчала, затем продолжила.
— Что мне замалчивать? Раз уж начала говорить. Алёшка, когда узнал о том, что у Иващенко и Преображенского одна любовница, придумал, как сделать. А когда узнал, что у этой дамочки и третий есть хахаль, так вообще они с дядей Васей обрадовались. Решили этим воспользоваться, тем более что всё складывалось одно к одному.
— С дядей Васей?
— С ним, — кивнула девица, — он — голова.
— Значит, всё, что происходило с участием дяди Васи и Алексея Вершинина, делалось только ради определённой доли наследства?
— Да, — снова кивнула Мария.
— Где сейчас находится Вершинин?
Вначале девица затаила дыхание, а уж потом, гася наплывающую на губы улыбку, произнесла:
— Я думала, он у вас.
— Да, ещё одно. Зачем вы поселились в гостинице «Англия»? Вас же могли опознать?
— Там всегда имеет привычку останавливаться господин Семияров из Читы. Я должна была с ним познакомиться и стать его женой. Он овдовел год тому, тогда же потерял единственную дочь. Либо стать любовницей, увезти его за границу, и там…. Дядя Вася и Вершинин сговорились с братом Семиярова Петром.
— Капитал у Семиярова большой?
— Миллиона полтора-два.
Когда Марию из допросной увели в камеру, Филиппов поднялся с места, чтобы размять ноги. Ранее распорядился, чтобы Ферапонтова привели минут через пятнадцать. Хотел не только привести мысли в порядок, но и прочитать о результатах обыска. Хотя найдено было немного, но всё же обнаружился тайник, в котором хранилось такое количество разнообразных ядов, что можно было месяц травить всех жителей Васильевского острова и окрестностей, золотые изделия и украшения (Владимир Гаврилович сразу же подумал об Антипе — надо бы показать ему: нет ли среди них вещиц, принадлежащих Преображенскому?), пачки банкнот крупного достоинства и несколько паспортов на мужские фамилии. Да, девица наговорила достаточно, но слишком много вплела в правду лжи.
Василий Егорович оказался довольно высокого росту, с покатыми борцовскими плечами и насмешливыми глазами. Казалось, смотрит в упор, а вроде бы тебя прошивает насквозь. Филиппов заглянул в бумагу, не ошиблись ли с возрастом. Но нет — всмотревшись в лицо, убедился, что только с первого взгляда показался Ферапонтов молодым: морщины вокруг глаз выдавали в приведённом на допрос пожившего, потрёпанного жизнью человека.