— Может быть, это обычное позёрство? — подал голос Власков.
— Возможно, — согласился Владимир Гаврилович, — но не надо исключать, что может произойти трагедия.
— Не драматизируете ли вы события, Владимир Гаврилович? Это же обычный бандит, который рад, что вырвался из наших рук, — заметил Инихов.
— Не буду вас убеждать, господа, но призываю быть осторожными, и это, поверьте, не острастка, а обычное напоминание о соблюдении осторожности. Это не пустые слова. — После некоторой паузы Филиппов продолжал: — Мне кажется, что три дня, которые он дал нам, — чиновники для поручений начали постепенно выказывать недовольство, — да, господа, — повысил голос Филиппов, — пока мы его не арестовали, это он нам дал три дня, которыми мы и должны воспользоваться. Я понимаю ваше возмущение, но исключать ничего нельзя. Я не зря упомянул о загнанном волке. У Вершинина не осталось средств для жизни — мы, видимо, нашли почти все тайники этой банды. Арестована его женщина. Какого бы поведения она ни была, но Алексей испытывает к ней искренние чувства и поэтому готов сам лезть в петлю, лишь бы её освободить. Так что я бы не воспринимал его угрозу как обычное запугивание, не подкреплённое ничем, кроме слов. Я жду от вас сведений, господа. Можете быть свободны.
2
После того как кабинет покинули чиновники для поручений и помощник, Филиппов остался сидеть, опершись локтями о поверхность стола и сплетя пальцы в узел. Нахмурился, пожевал ус.
На душе стало муторно, словно приходилось, какво время болезни, принимать горькие лекарства. Запиваешь их водой, а вкус во рту так и остаётся неприятным.
Потом он решился и приказал дежурному по отделению привести Марию Пескову. Когда девица зашла в кабинет, по её виду невозможно было угадать, какие чувства её обуревают.
— Здравствуйте, Владимир Гаврилович! — поприветствовала она начальника сыскного отделения, как старого знакомого. И даже улыбнулась, словно не сидела несколько минут назад в камере с железными решётками, а пришла с променада по Невскому проспекту.
— День добрый, — натужно улыбнулся в ответ Филиппов.
— Владимир Гаврилович, что-то вы сегодня бледны, не приболели часом?
Хозяин кабинета не совсем понимал веселья Песковой.
— Садись, Мария, — начальник сыскного отделения поднялся со своего места и, словно английский джентльмен, указал рукой на стул.
— Если вы настаиваете, — кокетничала девица.
Когда полицейский, сопровождавший Пескову, вышел из кабинета, Филиппов сел, склонив голову к правому плечу.
— Вижу, ничто тебе не может испортить настроения, — сказал он.
— Владимир Гаврилович, мне в детстве бабка говорила: чему быть, того не миновать.
— Умная, видимо, была старушка.
— Умная, не умная, но умерла в поле, так и не узнав, что есть другая жизнь, кроме пшеницы, коров и… — скривила губы.
— Ну, иногда не мы выбираем жизнь, а она нас.
— Конечно, — согласилась девица, — но вы сами знаете, что выбирать лучше, чем плыть по течению, ничего не делая для изменения той же жизни.
— Не каждый решается на это.
— Не каждый хочет решиться, — Пескова сидела, не опираясь на спинку стула, прямо, словно только что вышла из стен Смольного института, где внушали, что достоинство должно всегда сочетаться с покорностью. И надо самой воспитаннице найти эту грань. — Но мне кажется, вы, Владимир Гаврилович, не для светских бесед меня… пригласили, — по её губам опять скользнула улыбка.
— Именно так.
— Как я понимаю, Алёшенька сегодня нашумел и навёл в вашем заведении немного… беспокойства, — она наконец подобрала слово.
— Ты права. Вершинин сегодня попытался пошуметь, — теперь улыбнулся и Филиппов, — но особого успеха не достиг.
— Он жив? — в глазах Песковой на миг мелькнуло беспокойное чувство, которое сразу же исчезло.
— Да как сказать, — начальник сыскного отделения, не отводя взгляда, смотрел в глаза девицы.
Пескова молчала, снова надев маску равнодушия.
— Да, — сказал Филиппов, — он жив, но легко ранен.
— Ранен, — вздох облегчения, потом Мария сощурила глаза. — Вы его арестовали?
— Увы, он скрылся.
Пескова хмыкнула, потом улыбнулась уголками губ.
— Алексей всегда был шустрым, — наклонила голову вправо, потом влево, словно хотела рассмотреть Филиппова со всех сторон. — Значит, вы хотите, чтобы я помогла его поймать?
Владимир Гаврилович молчал.
— Стало быть, я права. — Опять пауза. — Только зачем мне это нужно?
— Мы всё равно его арестуем…
— Но он попортит вам крови, любезный Владимир Гаврилович…
— Следовательно, ты помогать нам не хочешь?
— А зачем? — Девица смотрела на него лукавым взглядом. — Мне он больше нужен на свободе, нежели в соседней камере.
— Разговора у нас не получится?
— Не получится.
— Хорошо. Сегодня поднята на ноги вся полиция, портреты розданы каждому стражу порядка, околоточные предупредили дворников, сыскные агенты задействовали осведомителей. И ты думаешь, Вершинин сможет долго скрываться? — И добавил тихо, улыбаясь: — Тем более его держишь ты.
— Я?
— Да, и ты прекрасно это знаешь. Поэтому можешь молчать, а я использую тебя как наживку, и ты, голуба моя, ничего поделать не сможешь.
— Вы… — Марии не хватило дыхания, она покраснела и сощурила глаза.
— Да, дорогая моя, будешь моей наживкой, останешься сидеть в одиночной камере и думать о жизни, о том, что сгубила тебя жадность и что ты не смогла помочь своему… хахалю.
3
— Василий Егорович, я не буду вас уговаривать и агитировать. У меня нет ни времени, ни желания. Поверьте, есть дела поважнее, чем пустые разговоры.
Ферапонтов за прошедшую ночь не сомкнул глаз: одолевали мысли, и одна страшней другой. Под утро, когда раздались выстрелы, и показалось, что услышал вдалеке голос Алёшки, поселилась в сердце надежда, а потом шум и… тишина.
— Я просто устал, — Василий Егорович отёр ладонью лицо, — устал от такой жизни.
— Где может скрываться Вершинин? — перебил бандита Филиппов.
— Не знаю, — увидев сощуренные глаза начальника сыскной полиции, быстро заговорил: — Господин начальник, я действительно не знаю. Алёшка слишком скрытный и всегда имеет в голове своих тараканов.
— Ну, у вас же были планы на случай арестования?
— Господин начальник, — смутился Ферапонтов и опустил взгляд на руки, — мы всегда считали себя умнее полицейских.
— Василий Егорович, для меня это не новость, — Филиппов позволил себе улыбнуться.
— Я понимаю…
— Стало быть, вы не знаете, где может скрываться Вершинин, и тем более не в курсе его планов?
— Совершенно верно.
После допросов Филиппов вызвал дежурного чиновника и приказал найти Петровского. Через четверть часа тот прибыл.
— Вызывали, Владимир Гаврилович? — Леонид Константинович держал в одной руке какую-то папку, в другой трость.
— Садитесь, — кивнул головой начальник сыскной полиции, дописывая последнее слово в документе. Поднял взгляд на Петровского. — Леонид Константинович, у меня к вам один деликатный вопрос. Мы открыли, так сказать, охоту на небезызвестного Алексея Вершинина, который… Ладно, я что-то стал повторяться, — Филиппов сжал губы, потом продолжал: — Леонид Константинович, послушайте и скажите, прав ли я. Вершинин поставил лично мне ультиматум, но не уверен, что я пойду ему навстречу. Но надежда всегда остаётся, поэтому я бы на месте нашего преступника расположился там, где мог бы следить за входом в сыскное отделение. Следовательно, чтобы не примелькаться, расположился бы в парадной.
— Но парадные не совсем подходят. Жильцы, увидев стороннего человека, нажалуются дворнику или городовому…
— Здесь вы правы. А как вам вариант с крышей?
— Нет, тоже сомнителен. Надо найти дом, где открыт вход на крышу, пробраться в дом, чтобы никто не видел. Здесь тоже сомнительно, хотя… Человек предполагает, а Господь…
— Не будет же он целыми днями находиться на виду.
— В экипаже?
— Хотя бы… — Филиппов откинулся на спинку кресла.
— Владимир Гаврилович, я подберу двух-трёх толковых агентов и поставлю им задачу, а они уж посмотрят, где и как может Вершинин расположиться, чтобы иметь возможность следить за входом.
— Леонид Константинович, — начальник сыскной полиции облизнул губы, — здесь есть ещё одна неприятность.
— Ну, к таким вещицам мы с вами привыкли, — усмехнулся Петровский.
— Если у наших бандитов на этот счёт есть место встречи, то сами понимаете, Вершинин будет ждать там.
Начальник «Летучего отряда» сощурил глаза, с секунду подумал.
— Владимир Гаврилович, если Вершинин столь нетерпелив, что сразу же, в первую ночь, сунул голову в петлю, то и в данном случае наверняка не станет дожидаться где-нибудь на квартире, а захочет самолично убедиться, что его возлюбленная отпущена на свободу. Да и захочет убедиться, что за нею никто не топает.
— Вашу мысль понял. Значит, мы с вами мыслим одинаково, а преступник?
После разговора по телефону с начальником сыскной полиции Алексей почувствовал, как холодная струйка пота побежала по спине. Хотя он чувствовал себя уверенно, но червь сомнения впился в мозг и буравил. Вершинин сразу же вышел на улицу и озяб. Всё-таки на дворе зима, и мороз нешуточный. Он быстрым шагом пересёк Лиговский проспект. Отчего-то захотелось войти в церковь и помолиться за благополучный исход праведного дела.
В приделе Святого Николая Вершинин поставил три свечи, застыв перед иконой старца на целых десять минут. Вроде бы молился, чего-то просил, осенял себя крестным знамением, но слов вспомнить не мог. Рассердился на себя за появившуюся внезапно набожность и улыбнулся своей слабости. Потом вышел из церкви, даже не обернувшись, нахлобучил на голову шапку, направился по Лиговскому проспекту в трактир «Корона», чтобы там подкрепиться. Можно, конечно, взять извозчика и проехать до Офицерской улицы, но Вершинин посчитал, что пока рано. Этот начальник со своим вкрадчивым голосом ещё не почувствовал всей серьёзности положения. Алексей готов на всё, даже на то, чтобы прийти на Дворцовую площадь и всадить пулю в лоб даже самому государю-императору. Терять нечего. Мария в застенках, а ему, Алексею Вершинину, зачем жить? Если не для кого?