— Совершенно верно, — у Александра Петровича задёргался глаз, — хозяин отпустил слугу и кухарку. Не хотел, чтобы видели даму, которая его должна была посетить.
— Даже так?
— Да, — кивнул головой подполковник, — мы уже разыскали и слугу, и кухарку, они под стражей в одной из комнат.
— Где трупы? — поинтересовался Филиппов.
— В спальне, — ответил за пристава его старший помощник. — Простите, но мы были вынуждены уступить требованиям господина Брончинского, и теперь он колдует над телами.
— Простите, но если кухарку и слугу разыскали, то кто сообщил об убийстве?
— Произошёл занятный случай. К городовому, который держит пост у участка, подошла женщина с тёмной вуалью и попросила передать записку мне. Пояснив, что дело касается жизни и смерти. Мне передали написанные несколько строк, — пристав протянул клочок бумаги, вырванный из тетради. Пока Филиппов читал: «Господин пристав! В доме номер 13 по Гороховой, во втором этаже в квартире 6, произошло убийство. Не медлите и не сочтите это за розыгрыш». — Тот продолжал: — Сперва я отправил к Ивану Самсоновичу своего человека проверить, правдивы ли сведения или нет. Спустя некоторое время и я оказался здесь.
— Даму, конечно, городовой не запомнил?
— Он путано описал её: то она в длинной шубе, то в короткой, но самое примечательное, что в шляпке с вуалькой, невзирая на декабрьскую погоду.
— Она пришла пешком?
— Вот этого городовой припомнить не смог, больше смотрел на записку.
— Значит, именно эта дама — гостья Иващенко?
— Скорее всего.
— Иван Самуилович, — Филиппов обратился к старшему помощнику пристава, — а что нашли вы?
— Я прибыл минут через десять после того, как Александр Петрович отправил меня с проверкой. Дверь оказалось только прикрытой, на зов никто не откликнулся. Я прошёл по комнатам и в спальне обнаружил два трупа — хозяина и неизвестного. Сразу же отослал полицейского с трагическим известием.
Пока Филиппов разговаривал с приставом и его старшим помощником, из спальни вышел, поправляя очки, Брончинский.
— Здравствуйте, Владимир Гаврилович!
— И моё вам, — наклонил голову начальник сыскной полиции. — Чем порадуете в этот раз?
Константин Всеволодович устало посмотрел на присутствующих в столовой.
— Если не вдаваться в детали, то грабитель застал хозяина дома…
— Не наоборот?
— Отнюдь. Господин Иващенко был одет в домашнюю одежду, поэтому можно предположить, что именно его застал преступник. У хозяина в руке оказался канцелярский нож, у грабителя — деревенский. Почему, спросите, деревенский? Такие в лавках у нас не продают, сами увидите ручку. Так вот, кто из них напал на другого, судить не могу, но, — улыбнулся, — состоялась дуэль на ножах, из которой никто не вышел живым. Господин Иващенко скончался сразу на месте, а преступник ещё некоторое время жил, отполз в сторону. Вы сами это увидите, но, Владимир Гаврилович, у меня есть некоторые подозрения, что в квартире присутствовал кто-то третий. Это, — добавил он торопливо, — пока мои догадки, не подкреплённые фактами. Доктор после вскрытия, надеюсь, что-то сможет прояснить.
— Константин Всеволодович, вы завершили обследование?
— Я — по сути да, а вот Рогалов сейчас делает фотографические карточки. Ему недолго осталось.
— Как вы сумели так меня опередить? — под широкими усами Филиппова появилась улыбка.
Иван Самсонович лежал на спине, раскинув в стороны руки. Из груди торчала рукоять ножа. Действительно, вырезана из какой-то ветки, ошкурена. Такими пользуются в деревнях, когда лезвие куёт кузнец, а остальноемастерит кто на что горазд. Кровь намочила белую сорочку и протекла на пол, где оставила заскорузлоепятно.
Открытые глаза безучастно смотрели в потолок, последнее, что они запечатлели в умирающем мозгу.
Преступник лежал на боку, нож и у него торчал из груди. Голова, казалось, втянута в плечи, хотя у покойников обычно расслабляются мышцы. Бандит не сделал попытки вытащить острое лезвие. Глаза закрыты, словно кто-то сторонний помог ему их закрыть.
Когда убитого преступника перевернули на спину, стала видна царапина на правой щеке.
Брови Филиппова поползли вверх и, обернувшись к Власову, он спросил:
— Николай Семёнович, Рогалов не уехал? Попросите его подойти сюда.
Через несколько минут фотограф вернулся в комнату с фотографическим аппаратом.
— Сергей Иванович, надо сделать карточку с этого вот красавца. Сумеете?
Рогалов только пожал плечами.
— А к вам, Николай Семёнович, задание: после того как Сергей Иванович сделает карточку, поезжайте к господину Горчакову и разузнайте, не наш ли грабитель побывал в гостях у Андрея Николаевича?
На прикроватном столике лежало кучкой всё, что было обнаружено в карманах грабителя: ассигнации на сумму сто пятнадцать рублей, немного мелочи медной и серебряной, какой-то массивный золотой перстень с зелёным камнем, один билет внутреннего займа.
Но документов не нашлось.
Владимир Гаврилович покрутил в руке перстень. На внутренней поверхности читались выгравированные изящные буквы «Е.И.Е.». Начальник сыскной полиции положил перстень на столик, поднял билет внутреннего займа. Прищурился, сжав до боли губы.
Что-то он слышал недавно о билетах. Но что?
Потом поднял перстень и опять посмотрел на гравировку.
— Господи, — сказал он вслух. — Николай Семёнович, — позвал чиновника для поручений.
— Господин Власков отбыл по вашему распоряжению, — произнёс, стоявший, прислонясь к косяку, пристав Келлерман. — Вы что-то нашли?
— Кажется, маленькую зацепку.
— Если не секрет, то какую?
— Я не хочу пророчить, но на щеке убитого царапина, и она нанесена господином Горчаковым.
— Вы хотите сказать, что один преступник найден?
— Скорее всего.
Полицейские надзиратели, которые были взяты для опроса дворника, швейцара, слуг, кухарок, ничего нового к дознанию не добавили. Посторонних никто не видел, тем более что на первом этаже здания располагалась фабрика турецкого табака и папирос торгового дома для караимов Габая и Мерчи с двумя десятками рабочих, портерная «Старая Бавария» и кофейня «Универсал», через которые проходило множество посетителей. И запомнить каждого из них не представлялось возможным.
Так и получилось, что если и пили грабители в портерной пиво, то запомнить их никто не мог, хотя оставалась маленькая надежда показать фотографическую карточку убитого бандита официантам. Возможно, тогда и вспомнили бы.
Хотя…
Если рассудить, то преступники выбирают объекты для нападения с умыслом. Господина Горчакова дома не должно было быть. Он вернулся невовремя, а вот господин Иващенко ждал даму. Оставалось побеседовать с кухаркой и слугой.
Кухарка, тучная женщина лет пятидесяти, производила странное впечатление. Широкое лицо, тёмные с проседью волосы и испуганные глаза — то ли за свою дальнейшую судьбу, то ли по иной причине.
— Иван Самуилович… простите, — она смахнула слезу краем фартука, — ой, что деется… Господин полицейский, найдите вы этих супостатов. Такого человека… — и заплакала.
— Ты успокойся, господина Иващенко уже не вернуть, а вот злодеев, что его жизнь забрали, мы непременно найдём, — утешал кухарку Владимир Гаврилович.
— К Ивану Самойловичу по четвергам приходили барышни. Одна ли или разные, мне неведомо, но он нас с Петром на полдня отпускал. Это, стало быть, чтобы мы ненароком с дамой не встретились.
— Значит, даму или дам ты узнать не сможешь?
— Само собой, не смогу.
Пётр тоже добавить к сказанному ничего нового не мог, только пустил слезу по такому хорошему барину.
— А бабы, звиняйте, барин, дамы не столь стеснительны сами были, раз уж к холостому мужчине запросто ездили.
Но было ещё одно обстоятельство, даже два: билет внутреннего займа и перстень с гравировкой «Е.И.Е.». Что первое, что второе можно проверить только в сыскном отделении.
III
1
Николай Семёнович вернулся от господина Горчакова в приподнятом настроении.
— Владимир Гаврилович, — заявил он почти с порога, — Андрей Николаевич нападавшего опознал по фотографической карточке. Это именно тот, который был у нашего Горчакова.
Филиппов мог бы телефонировать главному инспектору, состоящему при Министерстве путей сообщения, и пригласить для опознания, но был так увлечён новой версией, что счёл самым правильным отправить с фотографической карточкой чиновника для поручений.
Дверь отворил понурый Ефим, но, увидев Николая Семёновича, почему-то обрадовался.
— Барин, — в голосе звучала неподдельная искренность, — Андрей Николаевич дома, но находится, как он говорит, в состоянии, как её, ипохондрии. Во, пока выговоришь, язык сломаешь. Приказал никого не принимать.
— Так ты, голубчик, доложи.
— Так не велено.
— Ты меня не зли. Я не за милостыней явился, а по служебному делу. Доложи, что пришёл чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Власков. И быстро мне!
Не прошло и минуты, как Ефим вернулся.
— Следуйте за мной.
Хозяин поднялся из-за рабочего стола и кивнул головой в знак приветствия.
— Простите за мой домашний вид, — Горчаков выглядел стройным даже в толстом халате, — но я не хочу никого принимать. — На левой стороне его лица расплылся тёмный, почти чёрного цвета синяк. — В таком виде я не стал появляться на службе, и министр проявил ко мне участие, разрешил остаться дома.
— Андрей Николаевич, — Николай Семёнович расстегнул пальто, — я к вам на несколько минут, сами понимаете, что дознание иной раз требует беспокойства.
— Понимаю.
Власков достал из кармана пиджака конверт с фотографией убитого и потянул хозяину квартиры.
— Не будете ли вы так любезны сказать, знаком ли вам этот человек?
Горчаков достал из конверта фотографическую карточку, взглянул на неё и изменился в лице.
— Это труп? — спросил он внезапно осипшим голосом.