После ванны он на часок прилег — но не спалось, комната перегрелась, а еще почему-то мерещилось лязганье железных дверей; тогда он встал, подошел к платяному шкафу, достал чистое белье и костюм. Одевшись, он почувствовал себя словно на маскараде, а взгляд в большое зеркало створки шкафа лишь усилил это ощущение. Впрочем, ко всему быстро привыкаешь, подумал он и повязал галстук.
Ни с того ни с сего он распахнул все дверцы и принялся рыскать по полкам. Захотелось выяснить, что взяла с собой Рита и не прихватила ли она его вещи, когда ушла отсюда полтора года тому назад, оставив на прощание лишь коротенькое письмецо. Тогда он только плюнул, скомкал письмо и решил больше не вспоминать о ней.
Поиски прекратились так же внезапно, как и начались. Он понял их бессмысленность. Ведь он почти не помнил, что у него было. Розыск мнимых пропаж приводил лишь к обнаружению вещей, о существовании которых он давным-давно забыл, и теперь даже не смог бы объяснить их наличие в доме.
Он сел, но тотчас встал опять и поискал в ящике письменного стола ключи от машины. Выйдя из квартиры, он прошел через подвал во двор, к гаражам. Открыл ворота своего гаража и зажег свет. Машина стояла запыленная, со спущенной шиной. Он закрыл дверь, сел за руль, попробовал запустить мотор. Аккумулятор, как и следовало ожидать, не работал.
Некоторое время он продолжал сидеть в машине, поглаживал руль, переключал сцепление, трогал разные включатели. Потом откинулся на спинку сиденья и засмеялся.
— Не хватало мне тебя, — сказал он. — Тебя и баб.
Открыв капот, он вытащил аккумулятор и подключил его в сеть. При этом он постарался не запачкать костюм. Потом запер гараж и вернулся в квартиру. Тщательно вымыл руки. Затем надел зимнее пальто, вязаную шапку и вышел из дома. По пути к трамвайной остановке никто из соседей ему не встретился.
В центре он сошел у Оперного театра, свернул на Гриммаишештрассе, по ней добрался до площади Томаскирххоф. Оттуда побрел на Петерштрассе, разглядывая прохожих и витрины. Шел он медленно, его даже несколько раз подталкивали, чтобы он посторонился. Женщины кутались в зимние пальто, торопились, и разглядеть ему удавалось разве что глаза.
У кинотеатра он задержался, изучая фоторекламу и афишу с городской кинопрограммой. Названия ничего ему не говорили, ни одного из фильмов он не знал, и это его обрадовало: будет чем развлечься. Наконец-то он увидел, что за двадцать один месяц его отсутствия что-то переменилось.
Он прошагал по Шлоссгассе на Дитрихринг и зашел в кафе, где работал Гарри. Все столики оказались заняты. Пройдя по первому этажу, он поднялся по короткой лесенке к верхним столикам и бару, но здесь тоже все было занято. За единственным многоместным столом он заметил своего защитника и направился к нему. Лишь у самого стола он увидел, что рядом с защитником сидел и судья. Когда Даллов поздоровался, защитник, похоже, занервничал. Он встал, протянул руку, поинтересовался самочувствием. Даллов лишь улыбнулся и кивнул в ответ. Поскольку разговор за столом прервался и остальные повернулись к ним, защитник счел себя вынужденным представить Даллова.
— А мы знакомы, — сказал Даллов судье. — Вы — доктор Бергер.
— Верно, — ответил тот, — только, к сожалению, не могу припомнить…
— Полтора года тому назад вы меня осудили, — перебил его Даллов.
— Даллов… Даллов… — повторил судья названную ему фамилию.
— Двадцать один месяц, — попробовал помочь Даллов, — с зачетом срока содержания под следствием.
Теперь вспомнил и судья.
— Ах, верно. Дня два назад мне приносили ваше дело. Хотите поговорить?
Даллов качнул головой.
— Чего же вам тогда от меня надо? — удивился судья и повысил голос: — Считаете, что с вами обошлись несправедливо? Надумали протестовать? Ступайте в приемную, моя секретарша назначит вам время.
— Ничего я от вас не хочу, — сказал Даллов.
— А зачем же вы меня здесь разыскали? Зачем преследуете? — недоверчиво спросил судья.
— Ничего я от вас не хочу, — повторил Даллов, — просто увидел господина Кивера и решил поздороваться.
Недовольно засопев, доктор Бергер потянулся за своим бокалом. Господин Кивер смутился, не зная, остаться ли ему стоять рядом с Далловом или снова сесть к судье. Он рассеянно пробормотал, что готов как-нибудь встретиться с Далловом, потрепал его по плечу и подсел к судье.
Даллов пошел к бару. Барменша была ему незнакома. Когда она обернулась к нему, он заказал кофе и поинтересовался, где Гарри.
— Его сейчас нет, — ответила она, — он выйдет в вечернюю смену.
На ней было шелковое платье с пуговками на груди. Волосы были начесаны и казались невымытыми. Ее сильно накрашенное, осунувшееся лицо вызывало у Даллова скорее сострадание, чем интерес. На вид он дал бы ей лет тридцать. Дешевка, подумал он.
Вернувшись с кофе, она сказала:
— Гарри пришел. Он сейчас наверху у шефа.
— Спасибо, — сказал Даллов.
Он сел на освободившееся место у стойки бара, повернулся к ней спиной и принялся рассматривать людей в зале. Он старался не глядеть в сторону стола, за которым сидели его судья и защитник. За двумя столиками он увидел вроде бы знакомые лица, но, как ни силился, не смог вспомнить, кто это. А еще он заметил, что ни на ком, кроме него, не было костюма. Сам он отвык от пиджака, поэтому почувствовал себя тем более неловко. Он отвернулся от зала к стойке. Рядом двое громко спорили о политике. Он мельком взглянул на них — лица совсем еще юные, невозмужалые. Студенты, подумал Даллов и поморщился.
Он то и дело посматривал на барменшу. Заказал вина и еще кофе. Снова уставился на пуговки шелкового платья, на ее грудь. Она улыбнулась ему, тогда он перевел взгляд на ее руки. Она собрала со стойки пустые рюмки и поставила их в мойку.
— Что с вами? — негромко спросила она. — Никогда женщин не видели?
Даллов поднял голову. Склонившись над мойкой, барменша споласкивала рюмки. На миг он даже усомнился, что это она задала ему вопрос.
— Видеть-то видел, — ответил он так же тихо, — только давно.
Она взглянула на него и снова отвернулась, отправив в мойку несколько рюмок.
— Ну и как я вам? Нравлюсь?
— Еще не решил, — сказал он.
Ответ удивил женщину.
— Не решил? А чего ж тут решать?
— Я хотел сказать, что мне это еще неясно.
Женщина пренебрежительно посмотрела на него.
Затем недоуменно качнула головой.
— Вот что, пейте-ка вы свое вино и оставьте меня в покое.
Она подошла к холодильнику и достала чашку со льдом. Взяв нож, она принялась отколупывать смерзшиеся кубики льда. Даллов не отрывал глаз от ее груди. Рядом все еще продолжался спор о Дубчеке и Праге. Парни говорили так громко, что мешали Даллову разглядывать женщину.
Из кухонной двери вышел официант с сигаретой в уголке рта. Он встал у бара и осмотрел зал. Как и на других официантах, на нем был бордовый фрак, который местами уже лоснился и казался потертым. К тому же фрак не сходился на довольно-таки внушительном животе.
— Привет, Гарри, — сказал Даллов, не поднимая глаз.
Официант секунду-другую вглядывался в его лицо, но затем приятельски положил руку на плечо Даллова.
— Когда же тебя…
— Сегодня, — не дал договорить ему Даллов.
— Ну и как там? — спросил официант, помедлив. Было похоже, что он подбирает слова.
— Все уже забыто, — ответил Даллов и улыбнулся официанту. — Без толку потерянное время, не стоит вспоминать.
Гарри утвердительно кивнул.
— У вас-то что новенького?
Официант подумал и сделал рукой неопределенно-отрицательный жест.
— А ты потолстел, Гарри.
Официант недовольно скривил губы.
— Ясное дело, кормежка у меня была получше, чем у тебя.
Даллов согласился.
— А кто эта девушка? — спросил он. — Я ее не знаю.
— Это Криста. Дочка шефа. Старик уволил трех барменш подряд, они его обманывали. Теперь он поставил в бар дочку, хотя дела она совсем не знает. Пришлось мне всему ее учить, дуреху. Ведь она только и умеет, что спать с кем попало да обсчитывать старика. А он ничего не замечает или не хочет замечать.
Он говорил вполголоса, с улыбкой посматривая на барменшу. Затем он повернулся к Даллову и ухмыльнулся:
— Вот кто тебе сейчас нужен.
Даллов никак не отреагировал, тогда Гарри спросил:
— Найти тебе столик?
Даллов кивнул.
— Погоди минутку, сейчас что-нибудь освободится. Сегодня ты мой гость. Все за мой счет.
Он потрепал Даллова по спине.
— Как Рита? — спросил он, немного погодя. — Что поделывает?
— Не знаю, — ответил Даллов, — мы больше не виделись. Она ушла от меня, вскоре после суда.
— Эх, бабы, — пренебрежительно сказал официант. — Все они одинаковые.
— Плакать по ней не собираюсь, — зло проговорил Даллов.
Гарри согласно кивнул.
— И правильно. Не стоит, — сказал он и, помолчав, спросил: — Тяжко там было?
— Жив остался, как видишь, — равнодушно ответил Даллов.
Официант опять кивнул. Потом наклонился к Даллову и сказал:
— Я всегда говорил: будешь плохо играть на пианино, не миновать тебе тюрьмы.
Он расхохотался, довольный своей шуткой, вновь хлопнул Даллова по спине и пошел к столикам, где, здороваясь кое с кем из посетителей за руку, стал принимать заказы. У большого круглого стола, за которым сидели защитник и судья Даллова, Гарри задержался и что-то сказал. Находившиеся за столом рассмеялись и посмотрели на Даллова, из чего тот заключил, что Гарри повторил там свою остроту. Даллов отвернулся к бару и допил вино.
Через четверть часа Гарри отвел его за освободившийся столик. Подсевшую к нему женщину он разозлил односложными ответами вперемешку с нелюбезным молчанием. В конце концов она ушла за другой столик к одному из кавалеров, приглашавших ее танцевать. Даллов посматривал на судью, который выглядел захмелевшим. Его удивляло, что тот кажется ему добродушным толстячком, эдаким обывателем, который по выходным копается в палисаднике или возится с машиной. На процессе же он был холоден, убийственно корректен и дотошен. Он глядел на покатую спину судьи, на его неаккуратно подбритый затылок, на красные оттопыренные уши и вспоминал туповатую иронию, с которой судья задавал на процессе свои вопросы.