Когда он толкнул дверь в гостиную, та громко скрипнула, заставив его отскочить в сторону, так, на всякий случай. Ничего не произошло, и он метнулся в комнату. Вид с этой стороны окна был ничуть не лучше, чем с той. Здесь, в углу, на полу сидели Мартин и Дженни, связанные спиной к спине, как рождественские индейки. Их бледная кожа покрылась мурашками, а волосы на руках встали дыбом, словно по ним прошел разряд тока. Со своего места он не мог видеть лицо Мартина, но зато видел Дженни. Ее рот был заклеен чем-то вроде розовой липкой ленты, глаза широко распахнуты, не столько от боли или шока, как решил Ричард, сколько от легкого смущения, вызванного ее затруднительным положением.
Он прокрался внутрь, все еще опасаясь, что Риззоли где-то поблизости, а затем просигнализировал вопрос Дженни, для подстраховки. Она покачала головой, насколько смогла, и он быстро подошел к связанной паре. На лице Мартина не отражалось ни капли смущения, а в широко распахнутых глазах определенно горело возбуждение. Рот его тоже был заткнут, но при помощи тонкого черного ремешка, застегнутого на затылке и крепящегося к чему-то вроде красного мячика между губами. К вопросу о мясных аналогиях, подумал краснеющий Ричард: Мартин походил на молочного поросенка.
Мартин согнулся, выставив челюсть, словно у него заложило уши, и выпихнул шарик на подбородок. Ричард понимал, что наблюдает за всем этим с неприкрытым отвращением, но сейчас ему было не до светских любезностей. Выпихнув шарик, Мартин удовлетворенно вздохнул.
— Ричард, — произнес он, оглядывая того с головы до ног, — на кого ты похож?
Ричард всегда самым тщательным образом старался подготовиться к любым случайностям. Он не имел склонности к спонтанным решениям или действиям по наитию — может быть, именно это стало причиной нынешнего плачевного состояния его брака, — но буквально ничто в мире не могло подготовить его ни к этой ситуации, ни к этому вопросу. У него чуть земля не ушла из-под ног. Он замер, пытаясь каким-то образом осознать вопрос Мартина, и в этот момент краем глаза уловил свое отражение в ростовом зеркале на двери. Одетый в черное, с вязаной шапочкой не по размеру на макушке и лицом, вымазанным какой-то грязью, он совершенно точно мог вызвать вопросы у обычного прохожего. Но, господи помилуй, для половинки связанного латексом бутерброда из двух пухлых извращенцев, да еще и с зажимами для бумаг на сосках, комментировать чей-то выбор вечернего наряда было верхом наглости. Ему нестерпимо захотелось снова сунуть красный шарик Мартину в рот.
— Что случилось? — спросил Ричард некоторое время спустя, проигнорировав вопрос, который — он был в этом уверен — как и многое из этого вечера, будет преследовать его вечно.
— Извини, Ричард, что ты сказал?
Тут Ричард с тоскливой безнадежностью понял, что его глиняная маска затвердела, губы больше неспособны свободно двигаться и потому он разговаривает как плохой чревовещатель. Он закатил глаза и всплеснул руками.
— Ч… о сл… ч… л… сь? — выделил он. — …рости…энни, — и нагнулся, пытаясь отклеить ленту от ее рта.
— Отрывать нужно резко, старик, — посоветовал Мартин через плечо, — ей так больше нравится.
Ричард отвел глаза, срывая ленту. Дженни взвизгнула от удовольствия, и Ричард, не удержавшись, хмыкнул, точнее, попытался.
— Говорил же, — сказал Мартин, словно давал советы по замене колеса.
— Т… к ч… о сл… ч… л… сь? — Ричард уже не пытался скрыть нетерпение.
— Ну, у нас был чудесный вечер, да, милая?
— Чудесный, — подтвердила Дженни, поджимая губы, чтобы немного их размять.
— Мы играли в шарады. Это была идея Дженни, нашей зажигалочки. Пришла ее очередь, я про эту Риззоли, и она загадала совсем простую шараду. Они вроде как сказали, что хотят играть на французском, чтобы подучить язык, но серьезно: «большое поле»? В общем, я же говорил, слишком просто. Большое поле? Даже не книга или вроде того?
Во время этого объяснения Ричард старательно шевелил губами и челюстью, чтобы вернуть себе способность свободно разговаривать.
— Граншо[56], — произнес он медленно, но, к счастью, чисто.
Дженни дернулась, как будто хотела указать на свой нос и на Ричарда, но веревки ей не позволили.
— Да, именно, Ричард! Тогда-то я и вспомнила, что мсье Граншо снова забронировал комнату, на нынешнюю ночь. Он прибыл после обеда, да, дорогой?
— Да. — Мартин кивнул, и красный шарик качнулся на подбородке, как вырвавшееся на свободу адамово яблоко. — Однако, что странно, он как будто не помнил, что уже бывал здесь. Когда он регистрировался, Дженни спросила: «Разве вы не помните, что уже бывали здесь, дружок?» И это, похоже, почему-то его напугало. Бедный старикан, никто не любит, когда им напоминают об их провалах. В общем, он просто уехал.
— Но что случилось с Риззоли?
— Ну, мы пытались им все это объяснить, но дошли только до бронирования номера, а не до его бегства. Они разволновались, и, м-м-м, ну, возможно, мы их просто неправильно поняли. И не успел я, так сказать, и руки распустить, как мы уже были упакованы. Вот как сейчас. А они просто свалили!
— Как давно? — яростно спросил Ричард.
— Не знаю, не очень. Минут десять назад.
Ричард поднялся, а затем снова опустился на колени, чтобы развязать путы на Томпсонах.
— О, не беспокойся, старик. — Мартину хватило совести произнести это извиняющимся тоном. — Просто запихни шарик назад и наклей кусок ленты на Дженни, нам больше и не надо.
— Но…
— О, не волнуйся за нас, — выдохнула Дженни, — наша уборщица приходит очень рано. Она привыкла к нашим маленьким развлечениям.
Ричард сделал, как ему сказали, быстро поднялся и вдруг представил, что бы устроила мадам Таблье, если бы увидела подобное с самого утра: резню, по-другому и не скажешь, резню.
Он снова вышел из дома и, обойдя его, направился к пристройке, прячась, насколько возможно, в тени.
Взглянув на окна комнаты Риззоли, он вжался в изгородь. У них горел свет и доносились звуки погрома. Сердце бешено заколотилось: а как же Валери? Она, должно быть, все еще там. Он выскочил из тени и тут же попал в свет сигнального фонаря на газоне, поэтому, запыхавшись, метнулся назад, откуда пришел. Пригнувшись, почувствовал, как что-то уперлось в его бедро. Пистолет. Как там его назвала Валери: «беретта пико»? Его осенило, что она слишком уж много знала о подобных вещах, но он тут же отчитал себя за лишние мысли. Затем вытащил пистолет из кармана, и он сверкнул в свете сигнального фонаря, прежде чем газон снова канул во тьму.
Он взвесил пистолет в руке. Никогда прежде ему не доводилось использовать оружие; он не мог припомнить даже, чтобы держал его. Что ж, мелькнула мысль, у него появился шанс, и, сжав пистолет покрепче, он снова выбежал на газон. Едва сделав это — и снова заставив сработать сигнальный фонарь, — он струсил и кинулся назад. Что, черт возьми, он творит? «Есть ли у пистолета предохранитель? И где?» Он правда собрался его использовать?
— Прекрати, мужик, — прошипел он себе. — Ты нужен ей, так что шевелись, черт возьми!
Свет погас, и он выбежал на газон в третий раз. Свет сработал в очередной раз, он метнулся в свое укрытие и продолжил беседу с самим собой.
— Конечно, все может оказаться вполне невинно. — Он снова посмотрел на пистолет. — Да, прямо как дело Джека-потрошителя! Давай, друг, шевелись! — Свет погас, и на этот раз Ричард встал во весь рост. — Мужчина должен делать то, что должен, — сказал он, не понижая голоса, выставил пистолет перед собой, достаточно далеко, чтобы снова включился свет, и решительно сделал медленный шаг вперед.
— Не торопись, ковбой, — прошептала Валери, кладя ему руку на плечо. — Давай вернемся в машину, пришло время увлажнения.
И это были самые сексуальные слова из всех, что он слышал.
Глава двадцать первая
Они ввалились в дверь Ричарда как два подвыпивших, хихикающих подростка, жаждущих приключений. И, точно как проштрафившиеся подростки, были встречены суровым неодобрением разумного взрослого, на этот раз в виде Паспарту, у которого, казалось, лапы были скрещены на груди, а на морде написано «И который сейчас, по-вашему, час?».
— О, мой бедный ангелочек! — Валери, подхватив пса на руки, принялась его поглаживать и целовать в мордочку. — Тебя, бедняжечку, бросили тут одного, в темноте. Ты скучал по мамочке? — Она обернулась к Ричарду. — Должно быть, мадам Таблье бросила его.
— Ну, ты же не думала, что она просидит тут всю ночь в ожидании нас. Она занятая женщина. — Ричард задумался, насколько это соответствует действительности. — К тому же здесь не так уж темно; она оставила телевизор включенным, наверное, для компании. — На заднем плане тем временем шел какой-то жуткий дублированный американский сериал про копов, и он быстренько выключил телевизор. «Нет стиля, — подумал он уже не в первый раз, — нет динамики, нет тонкости».
— О, мадам Таблье оставила записку. — Валери снова посадила Паспарту на диван, а Ричард зажег свет.
— «Мсье, — прочитала она высокопарно, — я не могла больше ждать. Пес накормлен, — о, мой бедный Паспарту, чем она тебя пичкала? — и ему понравилось смотреть “Морскую полицию: Детройт”. Нам нужно поговорить о юной парочке». Что там с юной парочкой, как ты думаешь?
— О, полагаю, они делят постель до брака или что-то вроде того. Мне нужно выпить. — Но, вместо того чтобы пойти и налить себе чего-нибудь, Ричард тяжело опустился на диван рядом с Паспарту. — Кажется, они довольно милые; в общем зале горел свет, когда мы вернулись, так что, очевидно, они еще не спят. Может, тоже смотрят «Морскую полицию: Детройт»?
— Ну, мне не помешал бы душ, чтобы смыть с себя остатки маски, но, если они еще не спят, я не смогу пройти через общий зал в таком виде.
Ричард решил, что это весьма здравое наблюдение, и, со стонами и кряхтеньем поднявшись с дивана, отправился на кухню.