— Ну вот и всё. Теперь вы свободны. Теперь мы сами разыщем ее родственников и выясним, чего они хотят.
Но Кадровик задерживает ее тонкую руку:
— Минутку, минутку. Я вовсе не тороплюсь на свободу. Вы, наверно, не совсем поняли то, что я сказал там, на совещании. Сейчас я выступаю как представитель крупной фирмы, которая может и хочет помочь вам в этом трагическом деле. Более того — даже заинтересована помочь. Я бы сказал, что наша гражданская совесть попросту обязывает нас — вот именно, обязывает — доказать конкретными делами, что мы действительно ценим и глубоко уважаем каждого отдельного нашего работника, даже если это временная уборщица. И поэтому наша фирма весьма решительно настаивает на продолжении сотрудничества с вами, я имею в виду — с государством, в последних заботах о погибшей. Ведь нас из-за нее, как я уже рассказывал, оговорили в печати и даже, представьте себе, — обвинили в бесчеловечности!
— В бесчеловечности?! — Девушка с любопытством смотрит на Кадровика, и его вдруг охватывает желание получше запомнить тонкий овал ее лица, чтобы никто уже не мог потом сказать, что и эта женщина не задержалась в его памяти. Избегая деталей, он объясняет ей суть пасквильной статьи, которая должна появиться послезавтра в печати — а по правде говоря, просто в жалкой местной газетке, даже, по сути, газетенке, — но поскольку старается при этом ни словом не упомянуть о пожилом Мастере и его влюбленности, то с сожалением чувствует, что в таком пересказе вся эта история становится похожей, скорее, на сухую бюрократическую справку.
— Ну, в общем вот так, — сворачивает он свой рассказ. Теперь им нужно отвечать делом на эту клевету, и пусть они, возможно, даже немного преувеличивают в этом своем ответе, но в эти ужасные и тяжелые времена не только им, но и всем в стране приходится придирчиво проверять в первую очередь самих себя, а не только других. Так что, значит, вот так, повторяет он. А кстати — не даст ли она ему номер своего рабочего телефона и факса в министерстве, чтобы он мог при случае позвонить и узнать, как продвигается это дело? А заодно уж — и номер того ее маленького, сверкающего личного мобильника, который в эту минуту снова собирается скрыться в ее сумочке? Так, на всякий случай…
Глава третья
К себе он возвращается к полудню. В административном отделе — мертвая тишина. Плащ и сумка Секретарши исчезли. Вместо них — короткая записка на столе: «Ребенок опять приболел, буду завтра». Врет, конечно. Ребеночек здоровехонек, она просто хочет немного отыграться за ключи, которые не получила утром. Стоя у стола, он рассеянно перелистывает накопившиеся бумаги. Рассказы, услышанные сегодня на совещании в Управлении национального страхования, никак не выходят у него из головы. Как ничтожны и мелки в сравнении с ними все его кадровые дела и проблемы! Он задумчиво идет по коридору. Во всех комнатах безлюдно. Куда они все подевались? И, лишь подойдя к обитой кожей двери в кабинет Старика и услышав доносящийся оттуда глухой шум голосов, он вспоминает — ну конечно! ведь на сегодня у Старика назначено то внеочередное заседание, о котором объявили уже несколько дней назад. Предстоит резкое увеличение выпуска продукции. Из-за участившихся терактов армия временно заблокировала палестинские территории, и это наверняка увеличит потребность тамошнего населения к хлебе. А между тем несколько небольших пекарен на этих территориях были недавно взорваны. Выяснилось, что террористы использовали их под свои мастерские по изготовлению взрывчатки.
Мгновение он колеблется, входить или нет, но потом всё же приоткрывает дверь. Комната окутана дымом, сквозь который он различает знакомые лица. Мастера смен, инженеры, руководство отдела сбыта, ответственные за транспорт — все здесь, до единого. Тут же сидят и секретарши, надо же напомнить потом начальникам, что обсуждали и какие приняли решения. Секунду он размышляет, нельзя ли и здесь проскользнуть, как на встрече в Управлении национального страхования, не привлекая к себе лишнего внимания. Но Старик уже заметил его в дверях и тотчас прерывает обсуждение возгласом:
— Наконец-то! Ты нам позарез необходим. Твоя Секретарша исчезла, и теперь мне приходится подменять вас обоих в расчетах дополнительной рабочей силы.
Кадровик жестом показывает, что хотел бы устроиться в углу, но хозяин зовет его сесть рядом. Он даже поднимает для этого с места свою Начальницу канцелярии. Ему, оказывается, не терпится узнать, как развиваются события в деле Юлии Рогаевой. Что сказали в Управлении национального страхования? А в Министерстве абсорбции? Обещали разыскать ее родственников и выяснить, где они хотят ее похоронить? Прекрасно. Он тут же успокаивается и возвращается к делам пекарни.
Вооружившись извлеченными из кармана калькулятором и ручкой, Кадровик небрежно демонстрирует собравшимся свое искусство в прикидках необходимой численности дополнительной рабочей силы, а заодно и наиболее рациональном ее распределении по сменам. Всё это время он неотступно ощущает на себе взгляд Мастера ночной смены. Чего ему еще нужно? — думает он. Я свое обещание выполнил, рассказал Старику только самое необходимое. А сам даже на лицо этой женщины не посмотрел. И если хочешь знать, не только потому, что я ее не знал, но и затем, чтобы случайно не пойти по твоему же скользкому пути. Да, представь себе, не хотел очаровываться! Так что нечего сверлить меня тоскливым взглядом! В нем вдруг закипает глухое раздражение, и он резко, наотмашь, перечеркивает двумя жирными линиями весь тот расчет, который сделал за него Старик. Нет, эти цифры совершенно нереальны! Кто же так считает?! Тут всё нужно переделать!
Когда все расходятся, он уносит бумаги в свой кабинет, чтобы уточнить расчеты. Приходится тут же звонить Секретарше — что означает вот эта цифра? Но узнать не удается — ее нет дома. Ему отвечает низкий сонный голос ее старшего сына. Нет, он не знает, где мать. Он даже о маленьком братишке вспоминает с трудом. Какой братишка? Ах да, она взяла его с собой. Кадровик зло швыряет трубку. Теперь ему придется самому сражаться с этой загадочной цифрой. Он усаживается за стол и погружается в расчеты. Свет за окном постепенно тускнеет, и вместе с ним тускнеют и стираются в памяти воспоминания о погибшей женщине и ее разложенных для просушки белье, чулках и цветастой юбке; расплываются черты людей, выступавших на утренней встрече в Управлении национального страхования; и даже те потемневшие трупы, которые он с таким ужасом разглядывал в больнице на Сторожевой горе, — и те блекнут и угасают, словно их и не было никогда.
И вдруг, безо всякого предупреждения, — град! Ледяные шарики стремительно врываются через открытое окно и звонко барабанят по столу. Какое-то время он сидит, глядя на их затейливый танец, потом встает, закрывает окно и снова поднимает трубку телефона. Надо позвонить бывшей жене. Может, она смягчится и даст ему дополнительный час свидания с дочерью, взамен того, который он пропустил накануне? Но увы, в ее голосе опять звучит знакомая набрякшая враждебность. Нет, девочки нет дома. Нет, она не знает, куда их дочь ушла и когда вернется. И вообще — что ему нужно? Его день был вчера. Был и прошел. А если он послал вместо себя замену, то это его личное дело, ее это не касается. На сегодня вечером у них с дочерью другие планы. Нет, и на завтра тоже. Она ничем не может помочь — придется ему ждать до следующей недели.
— Но это нечестно, — возражает он. Он пытается объяснить. Он не присылал замену просто так, из каприза. У них в пекарне произошел трагический случай, он уже объяснял, у них погибла работница.
Она швыряет трубку, даже не дослушав. Он снова погружается в расчеты, но уже не может сосредоточиться. Как эта женщина ухитряется вложить столько злобы и раздражения в какие-то несколько слов? Он барабанит пальцами по столу. Потом открывает записную книжку, машинально листает ее, натыкается на номер телефона девушки из Министерства абсорбции и набирает его. Так, на всякий случай. Она тут же узнаёт его, даже раньше, чем он успевает назваться. Наверно, по номеру, который высветился на экране ее мобильника.
— Терпение, терпение, господин ответственный за человеческие ресурсы, — с легкой насмешкой говорит она. Им, оказывается, только сейчас удалось выяснить точное имя бывшего мужа покойной, отца ее ребенка. Теперь они пытаются связаться с израильским консулом там, на месте, чтобы попросить его найти адрес этого человека и лично передать ему печальное известие. Именно лично, потому что у них в министерстве уже не раз бывало, что эти сообщения о пострадавших передавали родственникам по телефону и те неправильно их записывали. А потом из-за этого происходили разные неприятности. Так что, пожалуйста, потерпите еще немного, господин ответственный. Будем надеяться, что к вечеру станет ясно, что делать с телом.
— Да-да, конечно, — торопливо отвечает он. Он всё понимает. Он сам работает с людьми и знает, что такие дела требуют времени. Он звонит совсем по другому поводу. Он забыл сказать ей важную вещь. Ключи от комнаты покойной — они всё еще у него. Ему дали их ночью в больнице на Сторожевой горе, чтобы он мог опознать ее — опознать на свой манер, косвенным образом, потому что лица ее он совершенно не помнил.
Если эти ключи понадобятся кому-нибудь у них в министерстве или в Службе национального страхования, то пусть она скажет, он может ей подвезти.
Нет, она не думает, что кому-нибудь в министерстве нужны сейчас эти ключи. Сейчас им куда важнее выяснить вопрос о месте погребения. Вещи и одежда погибшей могут подождать.
— Может быть, стоит поискать того человека, с которым она приехала в страну?
— Того старика?
— Вот именно. Я вижу, вы уже в курсе. Он то ли ее второй муж, то ли любовник.
— Любовник? — Она оживляется. — Это интересно. Да, это очень интересно. Но я не думаю, что его стоит искать. Зачем? Подумайте сами!
Теперь уже ее очередь объяснять ему их правила и инструкции. Этот человек не имеет никакого официального отношения к погибшей, не так ли? А тут необходим настоящий родственник, признаваемый законом. Нет, насколько она понимает, в данном случае это может быть только ее сын.