Он говорил по-немецки, голос был злой, так же как и у другого человека. Они не спорили друг с другом. А обращались к третьему лицу; угрожали. Фон Ашхенхаузен повысил голос. Ричард сомкнул веки; и увидел, как подергиваются у него на щеке два шрама.
Слова покатывались, как волны.
— … Глупость, достойная сожаления… пользуетесь моей добротой. Через два часа вернутся мои юные варвары, как вы их называете. Я передам вас в их распоряжение… Если это не поможет… гестапо… убийца и опасная шпионка. — Голос звучал ясно, в гневе человек становится спокойным и расчетливым.
— Остаток ваших дней не доставит вам радости. Можете не сомневаться, мы схватим Майлса так же, как и вас. Ваше упорство окажется тщетным. — Голос снова переменился. На этот раз он заговорил по-английски, торопливо, настойчиво.
— Вы знаете, как я к вам всегда относился. Иначе бы я не привез вас сюда: вас надлежало немедленно отправить в гестапо. А я вот привез вас сюда, не обманите моих ожиданий. До истины я все равно докопаюсь. Если вы примете мое предложение, эти дни останутся у вас в памяти всего лишь как дурной сон. В противном случае все ваши невзгоды покажутся вам сущим пустяком по сравнению с тем, что вас ожидает, я это говорю не для красного словца.
Наступило молчание. Снова раздался голос фон Ашхенхаузена:
— Вы дурочка, маленькая глупышка. Неужели вы не понимаете, я действую так, как повелевает мне долг, я ни перед чем не остановлюсь? Мое терпение не беспредельно. Курт, постарайтесь ее убедить. Дело слишком затягивается. Ты можешь…
Они все поняли… значит, там двое мужчин. Ричард почувствовал, друзья глядят на него, ждут. Рот ван Кортлендта перекосило от злобы. Форнлей стискивал револьвер, глаза у него прищурились. Ричард кивнул в сторону двери. Ван Кортлендт осторожно прикоснулся к дверной ручке. Почувствовал: дверь не заперта. Мощным толчком он распахнул ее. Вместе с Ричардом, словно это был один человек, они одновременно вошли в комнату, за ними последовал Форнлей.
Эффект превзошел все ожидания.
В мерцании свечей они увидели фон Ашхенхаузена, сидящего на краю массивного стола. Он покуривал сигарету, другой человек склонился над привязанной к стулу девушке. Спичка еще не догорела в руках фон Ашхенхаузена, а Ричард опрокинул его всей тяжестью на спину и прижал к столу. Немец пытался сбросить Ричарда, но железные пальцы стискивали его шею. Он боролся, Ричард нажал посильнее. Фон Ашхенхаузен затих, закашлялся. Видимо, понял, для него это был единственный шанс.
Френсис почувствовала, железная рука больше не сдавливает плечо. Послышался топот, она попыталась отвести лицо в сторону от горевшей перед ней мощной лампы, но свет втыкал в ее веки свои огненно-раскаленные стрелы. Раздался глухой звук увесистого кулака, повстречавшего на своем пути твердую плоть. Кто-то громкими проклятиями и торжествующими выкриками сопровождал каждый удар. Она узнала голос… Ван Кортлендта. Генри. Попыталась хоть немного ослабить душившую ее веревку. Услышала голос Боба. Где-то рядом. Лампа рухнула, исчезли слепящие круги света. Веревка вдруг перестала стискивать ее грудь и бедра. Тело подалось вперед, но чья-то рука подхватила его, прежде чем оно успело соскользнуть со стула. Рука была доброй и бережной. Френсис услышала голос Боба, просившего ее двигаться медленнее, чтобы восстановилось кровообращение. Не надо тревожиться; все хорошо. Значит, Ричард вне опасности. Ричард на свободе.
Она уловила тяжелое дыхание двух оцепеневших мужчин, стоны, рядом задыхался Курт, поваленный ударами ван Кортлендта наземь. Френсис с усилием приоткрыла глаза. Увидела, как бледное пятно, лицо Форнлея, оно постепенно прорисовывалось, медленно приняло знакомые очертания. Он восхищенно, с видимым удовольствием наблюдал, какой экзекуции подверг ван Кортлендт своего неудачливого противника, тот шатался под градом увесистых ударов. Но улучил подходящий момент. Револьвер, подумал Форнлей, закричать он не успел, немец, шагнув в сторону, удачно избежал удара и дотянулся рукой до заднего кармана брюк.
Ван Кортлендт вовремя заметил это движение: он схватил противника за руку и резким движением вывернул ее. Пуля исчезла в обшивке стены, рука выпустила револьвер. Он упал им под ноги. Форнлей увидел окровавленное обезображенное яростью лицо фашиста, его свободная рука скользнула в карман; этот тип знает всякие хитрости, угрюмо подумал Форнлей. В тот момент, когда ван Кортлендт изготовился нанести удар, чтобы помешать противнику выхватить оружие, тот неожиданно свирепо ударил его ногой. Ван Кортлендт скорчился от боли, рука фашиста выхватила револьвер. Но Форнлей выстрелил первым. На этот счет сомнений не было. Немец упал и не двигался.
Френсис услышала, как Форнлей что-то произнес, но так тихо, что слов она не различила. Потом он обратился к ней, голос был спокойным и ясным.
— Продержитесь, Френсис? Я сейчас.
Она кивнула, видела, как он помог ван Кортлендту опереться на стену, возле которой тот рухнул. Теперь она все видела более отчетливо; видела искаженное от боли лицо ван Кортлендта, когда немец нанес ему свой страшный удар.
— Молодец, — ласково проговорил Форнлей и обрадовался, когда на губах ван Кортлендта промелькнуло некое подобие улыбки.
Преодолевая боль, американец спросил:
— Как там этот сукин сын?
— Минуту назад отправился к чертовой бабушке. — Этот голос принадлежал Ричарду. — Френсис… все в порядке?
— Ричард. — Она попробовала приподняться со стула.
— Успокойся, Френсис, — воскликнул Форнлей и бросился к ней. Его поддержка пришлась как нельзя более кстати. Он схватил веревку, которая еще недавно связывала Френсис, намотал ее на правую руку и бросил на стол. — Она вам понадобится, — сказал он Ричарду. — Сейчас я помогу. — Он усадил Френсис на стул поудобнее. Взглянул через плечо на ван Кортлендта. Американец пришел в себя. Он медленно, с трудом вытянул ноги, привалился к стене засунутой в карман рукой.
Ричард поглядел на распластанного посреди стола фон Ашхенхаузена. Тот был без сознания, руки, которыми он пытался разжать пальцы Ричарда, бессильно вытянулись вдоль черного дерева. Одна рука свесилась со стола, другая была беспомощно отброшена в сторону мерцавших в массивной серебряной подставке свечей. Одной рукой Ричард схватил веревку, другой продолжал сжимать горло фон Ашхенхаузена, тут и одной руки было достаточно; но едва Ричард дотянулся до веревки, как понял, что просчитался. Как ни коротка доля секунды, но и ее хватило. Не успел он пустить в дело вторую руку, как фон Ашхенхаузен швырнул ему в лицо тройной подсвечник. Ричард зашатался от удара, начал сдирать с левого глаза и щеки горячий воск, рука фон Ашхенхаузена вытащила из ящика стола оружие, раздались выстрелы.
Френсис увидела длинный ствол, направленный на нее и Форнлея. Сильный толчок отбросил ее в сторону, прозвучали два выстрела. Эхо ударило ее по голове. А может, это было не эхо? Фон Ашхенхаузен окаменел и карикатурно упал со стола. Его револьвер ткнулся в толстый ковер. Ричард выпрямился. На полу валялся подсвечник. Форнлей стоял на коленях, перед тем как упасть, он оттолкнул в сторону Френсис. Один ван Кортлендт угрюмо и удовлетворенно улыбался, дымящийся револьвер был направлен на скорчившуюся фигуру.
Несколько минут они разглядывали друг друга… Все хорошо.
Френсис услышала голос ван Кортлендта.
— Я понятливый ученик, Боб. — Форнлей не очень весело засмеялся.
Ричард подобрал оброненный револьвер, подошел к жене, прикрывая ладонью лицо. Она вскинула руки и ощутила обжигающую боль. На лице отразилось недоумение, так случается с ребенком, который упал и только тогда понимает, что ушибся, когда появляется кровь. Левая рука вдруг зачесалась, она поглядела на нее и увидела аккуратное отверстие. Глазам не поверила при виде крови, медленно растекавшейся вокруг раны. И только тут почувствовала настоящую боль; сердце бешено заколотилось, каждое биение отдавалось в руку и, словно челюстями, сжимало плечо.
Ричард подошел к ней. Неужели и она так же побледнела, как он. Он осмотрел ее плечо, ничего не сказал.
Зато Форнлей заметил.
— Слава богу, что с внутренней стороны.
Ван Кортлендт медленно встал, проковылял за ним.
— Не помянуть ли лучше дьявола, — тихо проговорил он. — Близко находилась рука от вашего тела?
Френсис показала. Вспомнила, как ощутила горячее дуновение возле левой груди, а потом услышала грохот револьвера.
— Хочу… — начала она, но слово пить произнести не смогла. Мужчины отошли к столу, в другой конец удлинившейся комнаты. Будто она смотрела в бинокль не с того конца, почувствовала, как тьма обволакивала ее своими нежными бархатными прикосновениями. Потом опять стало светло, мужчины оказались возле нее, Ричард поднес фляжку к губам, заставил выпить больше, чем она могла глотнуть.
Кто-то произнес:
— Ей лучше. Надо осмотреть руку.
Ричард встал на колени, поискал платок. Ван Кортлендт вытащил свой платок исключительной белизны, аккуратно сложил его в виде тампона. Форнлей отошел к столу и взял графин с виски. Совсем мне этого не хочется, подумала она; не сейчас. Навалилась тягучая слабость, тело тяжелело, тяжелело. Надо им сказать… она должна сказать, немедленно. Если бы только припомнить все в правильной последовательности, сперва самое важное. Она стиснула руки Ричарда, когда Форнлей полил на рану виски. Взглянула на ван Кортлендта, собралась с силами.
— Они задержали в Дженбахе вашу машину, нашли в ней вашего приятеля. Привезли его в Инсбрук. Позвонили и… вот этому… — она поглядела на труп Курта, — велели вместе с двумя солдатами ехать в Инсбрук. Им предписано следить, куда вы поедете.
Ван Кортлендт задумчиво кивнул.
— Да, на сей раз они до меня докопались. Значит, пользоваться машиной, что у нас есть, опасно. — Он засунул руки в карманы и неторопливо направился к столу.
— Надо найти другую машину, вот и все, или поехать на поезде или, в худшем случае, всем вместе горами перебраться через границу. — Он неожиданно остановился и почесал пятерней голову.