Но с другой стороны расщепляющиеся материалы тогда ещё не получили широкого распространения в быту — их не было в медицине, в устройствах пожарной сигнализации и т. п. Поэтому в Советском Союзе источник радиоактивности мог происходить только из двух областей жизни — из армии или военной промышленности. Обе эти сферы курировались госбезопасностью, всесильным тогда КГБ, который любой сигнал о появлении радиоактивности рассматривал с одной точки зрения: «нет ли в случившемся угрозы государственной безопасности СССР?» Угроза здоровью советских людей или утрата сверхдорогих расщепляющихся веществ были уже делом второстепенным, на первом плане для КГБ всегда стояла угроза гостайне.
Что, в принципе, логично.
В силу вышеизложенного само по себе предложение следователя провести проверку тел погибших туристов и их одежды на наличие радиоактивности равносильно предложению привлечь к делу КГБ. Для того времени это было только так. Мысль назначить радиологическую экспертизу не могла прийти в голову следователя Иванова на ровном месте, просто от нечего делать. Для такой экспертизы должны были существовать некие объективные показатели… либо некое требование, серьёзное настолько, что его невозможно было игнорировать.
В материалах дела нет никаких объективных предпосылок подозревать наличие радиоактивных материалов на месте трагедии группы Дятлова. А традиции проверять одежду всех трупов дозиметром в СССР 1959 г. не существовало, как не существует её в России и ныне. Стало быть, кто-то очень убедительно рекомендовал следователю радиологическую экспертизу провести. Самому Иванову экспертиза эта была совершенно не нужна — дело явно шло под закрытие и он бы преспокойно его закрыл без лишней волокиты. Трупы найдены, следов посторонних лиц на месте преступления нет, ну так зачем тянуть резину, правда? Ан нет, ему дали команду (или рекомендацию — как угодно) и притом с такого серьёзного уровня, что следователю Иванову осталось лишь взять под козырёк и ответить «есть!»
Самое интересное заключается в том, что экспертиза оказалась не напрасна — она действительно нашла следы радиоактивности. Можно сказать, что это было пожалуй единственное попадание следствия «в десятку». На фоне бесплодных допросов манси о «молельных камнях», солдат внутренних войск о «светящихся шарах» и халтурно проведённых опознаний вещей тут мы видим вполне логичное (а главное — результативное!) следственное действие. Вроде бы и наобум случившееся, но зато какое удачное!
Есть сильное подозрение, что успех радиологической экспертизы оказался вовсе не случаен. Другими словами, те, кто рекомендовал (или приказал) Иванову назначить её, отлично знали каким должен быть результат. И именно в этом кроется самая большая загадка «дела Дятлова», а вовсе не в проломленном черепе Тибо-Бриньоля и не в сломаных рёбрах Золотарёва, там-то как раз всё очень просто объясняется, как мы это увидим в своё время! Главная интрига — в неожиданной, нелогичной, неуместной и при этом такой успешной радиологической экспертизе.
Так что же обнаружили специалисты Свердловской радиологической лаборатории?
Биосубстраты, извлечённые из тел четырёх погибших туристов, найденных в овраге, показали, что тела погибших не были радиоактивны. Если точнее, в них не было превышения активности, обусловленной естественным присутствием в человеческом организме изотопов. Это означало, что Дубинина, Золотарёв, Колеватов и Тибо-Бриньоль не пили заражённую воду и не вдыхали радиоактивную пыль — в общем, не получали внутрь радиацию ни в каком виде.
Кроме того, не оказалось радиоактивных элементов и в грунте из ручья — его тоже проверили, предусмотрительно взяв пробу из-под трупа, обозначенного № 1.
А вот на трёх предметах одежды оказались найдены следы радиоактивного заражения. Хотя их владельцы были пронумерованы и в акте экспертизы не назывались по именам (так и указывалось «шаровары от № (такого-то)», «свитер коричневый от № (эдакого)»), известно, что эта нумерация совпадает с нумерацией в уголовном деле актов судебно-медицинских экспертиз тел, найденных в овраге. Другими словами, под № 1 в тексте физико-технической экспертизы фигурирует Колеватов, под № 2 — Золотарёв, под № 3 — Тибо-Бриньоль и под № 4 — Дубинина. Радиоактивность на упомянутых трёх предметах одежды была локальной, т. е. очаговой и группировалась на отдельных фрагментах. Площади «пиковой» интенсивности излучения в каждом случае были невелики — не более 100 см кв. ткани. Для свитера, обнаруженном на теле Людмилы Дубининой максимальная активность участка площадью 75 см кв. составила 9900 распадов в минуту (165 Бк), для куска ткани нижней части шаровар Колеватова площадью 55 см кв. — 5000 расп./мин. (83 Бк), а для фрагмента пояса его же свитера площадью в 70 см кв. 5600 расп./мин. (93 Бк). После их помещения в проточную воду на 3 часа произошло заметное снижение радиактивного фона (на 30 %-60 %). Это означало, что радиоактивны были не сами нити, пошедшие на изготовление свитеров и штанов, а осевшая на них пыль, которая смылась водой.
Фотографии подлинника физико-технической (радиологической) экспертизы некоторых вещей и биосубстратов из тел последних четырёх туристов, обнаруженных в мае 1959 г. Фотографии кликабельны, их можно рассмотреть в увеличенном виде и прочесть текст, не полагаясь на творческие пересказы «исследователей». Обратите внимание на то, что грунт, взятый из-под тела Людмилы Дубининой не был радиоактивным, что полностью отметает всякие домыслы о «попадании радиоактивности из ручья». Опираясь на это наблюдение, мы можем с абсолютной уверенностью утверждать, что ни дно оврага, ни талый ручей, протекавший там, радиоактивными не являлись.
Какой именно изотоп (или смесь изотопов) явился источником излучения неизвестно. Лабораторный датчик фиксировал бета-излучение, являвшееся следствием распадов атомов; альфа- и гамма-излучения обнаружены не были.
Насколько велики зафиксированные излучения и какую опасность они представляли владельцам одежды? В принципе, обнаруженная активность была совсем невелика и неопасна. Небольшой пример: к началу 60-х гг. отечественная радиология уже имела представление о таком весьма опасном для здоровья человека явлении, как накопление в костях изотопа стронция-90 (Sr-90), способного попадать в тело с радиоактивной пылью после ядерного взрыва. Так вот для стронция-90, попавшего в лёгкие человека при дыхании и начавшего своё путешествие по организму, была установлена предельная доза допустимой активности, равная 2 миллиКюри (2 мКи). Переведя миллиКюри в Беккерели, мы увидим, что советская медицина считала величину в 74 миллиона Беккерелей пороговой. Всё, что было ниже считалось допустимым. В нашем же случае счёт идёт на сотни Беккерелей, в принципе, это сущий пустяк. Можно сослаться и на современные представления из этой области: согласно нормам радиационной безопасности, действующим в России с 1999 г. (НРБ-99/2009), в строительных материалах удельная эффективная активность естественных радионуклидов не должна превышать 370 Бк/кг. А в соседней Беларуси грибы с такой же удельной активностью допустимы к приёму в пищу.
Однако, следовало принять во внимание, что одежда долгое время — по мнению следствия примерно с середины апреля 1959 г. — находилась в воде и радиоактивная пыль с неё постепенно вымывалась. По крайней эта точка зрения постулировалась следствием.
Но может быть, следствие в этом вопросе ошибалось и радиоактивность попала на одежду именно из снега, воды или грунта? Может быть, единственная проба грунта не показательна и очаг заражения на самом деле находился именно в овраге? Ведь не очень далеко — всего-то в 1250 км севернее находился ядерный полигон на Новой Земле. Могли радиоактивные изотопы быть занесены оттуда?
Именно это совершенно умозрительное предположение отстаивает господин Буянов, один из самых компетентных исследователей трагедии группы Игоря Дятлова. Но рассуждения господина Буянова не только ничего не доказывают, но напротив — лишь свидетельствуют о его собственной полной неосведомлённости в данном вопросе.
Прежде всего, необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что все ядерные взрывы в СССР, сопровождавшиеся выбросом радионуклидов в атмосферу, планировались и осуществлялись с таким расчётом, чтобы образовавшиеся облака с радиоактивной пылью уносились потоками воздуха за пределы страны (т. е. в арктические зоны США и Канады — в случае взрывов на Новой Земле, и в Китай — при взрывах на Семипалатинском полигоне). Как нам достоверно известно из документов JCAE (Комиссии по атомной энергии Конгресса США), Советский Союз в последние недели перед введение моратория на ядерные испытания в ноябре 1958 г. усиленно взрывал атомные и теромядерные боеприпасы в северных районах. С 20 сентября 1958 г. по 17 октября 1958 г. на новоземельном полигоне были взорваны 12 термоядерных зарядов различной мощности, 2 из которых — мегатонного класса. С 18 по 25 октября 1958 г. — т. е. всего за одну неделю — на Новой Земле взорваны ещё 6 ядерных боеприпасов, из них 1 атомный малой мощности и 5 термоядерных мегатонного класса. Наконец, 1 и 3 ноября 1958 г. в Сибири осуществлены подрывы ещё 2-х атомных зарядов малой мощности.
Ну, а после этого Советский Союз вплоть до 1 сентября 1961 г. находился в состоянии моратория на ядерные испытания и ничего такого, что могло дать радиоактивные осадки, не взрывал.
Несмотря на большую серию атомных и термоядерных взрывов в атмосфере, осуществлённых в СССР в период сентября-ноября 1958 г., при всём желании г-на Буянова с Новой Земли в район Отортэна ничего надуть не могло — весь радионуклидный «букет» получили господа из НАТО.
Но даже если стать на точку зрения г-на Буянова и поверить в то, будто в силу некоего технического или метеорологического сбоя, облако радиоактивной пыли залетело в окрестности горы Холат-Сяхыл и пролилось там обильным дождём, заразив грунт, всё равно с «грязью» из ручья выходит нестыковка принципиального характера. Дело в том, что ядерные и термоядерные взрывы производят короткоживущие изотопы. Их активность снижается очень быстро. Существует мнемоническое «правило семёрок» наглядно демонстрирующее скорость снижения радиоактивности продуктов ядерного взрыва. Согласно ему, уровень радиации на местности снижается в 10 раз через отрезки времени, равные степени с основанием 7 часов (погрешность этого наблюдения не превышает 25 %). Другими словами, через 7 часов после взрыва радиоактивность снижается в 10 раз, а через 7*7 часов — в 100 раз. Через 7*7*7 часов (т. е. 2 недели) падение радиоактивности составит уже 1000 раз. Этому нас учит курс «Гражданской обороны», с которым господин Буянов — увы! — незнаком, но отменить который он не в силах. Даже эпицентр мегатонного термоядерного взрыва на пятые сутки доступен для людей, лишённых средств индивидуальной защиты, без серьёзной угрозы для здоровья.