Глава 14
Первые слова, которые мальчик произносит, открыв глаза:
– Ты привел Херемию?
– Про Херемию я тебе сейчас скажу. Но сперва хочу знать, как ты себя чувствуешь.
– У меня во рту вкус, как от гнилых персиков, и горло болит. Они мне дали мороженое, но противный вкус вернулся. Говорят, собираются отсосать старую кровь и влить мне в вены новую, и я тогда вылечусь. Где Херемия?
– Как ни жаль, Херемия пока в Академии – Алеша ищет подходящую по размерам клетку, чтобы Херемия в нее поместился. Если не найдет – построит сам. И тогда привезет Херемию на автобусе. Он дал слово. А пока – смотри! – я принес тебе двух новых друзей.
– Каких?
– Это воробьи. Поговорив с Алешей, я заехал в зоомагазин и купил их тебе. Нравятся? Их зовут Ринки и Динки. Ринки – мальчик, Динки – девочка.
– Не хочу их. Хочу Херемию.
– Херемия скоро будет. Ты бы все же порадушнее к своим новым друзьям. Они все утро ждали встречи с тобой. Послушай, как они чирикают. Что они говорят?
– Они ничего не говорят. Они птицы.
– Прославленный Давид! Прославленный Давид! – вот что они говорят, повторяют и повторяют на своем языке. А что там насчет новой крови?
– Они собираются прислать новую кровь поездом. Доктор Рибейро будет ее в меня заливать.
– Это хорошо. Это обнадеживает. Как поступим с Ринки и Динки?
– Отпусти их на волю.
– Уверен? Они зоомагазинные птицы. Сами о себе заботиться не приучены. А что, если ястреб их сцапает и съест?
– Отпусти их на волю в помещении – где нет ястребов.
– Так и сделаю, но тогда не забывай их кормить. Я принесу завтра птичий корм. А пока покорми их хлебными крошками.
Выманить птиц из клетки удается не сразу. Освободившись, они летают по палате, врезаются в предметы и наконец усаживаются на карниз шторы, вид у них несчастный.
История с новой кровью оказывается правдой – или правдой отчасти, как он узнает от самого доктора Рибейры. Такова политика больницы – иметь под рукой запас крови для каждого госпитализированного пациента на случай, если понадобится. А поскольку кровь у Давида редкая, ее пришлось запрашивать из Новиллы.
– Вы собираетесь сделать Давиду переливание крови? Это из-за припадков?
– Нет-нет, вы неверно поняли. Кровь – отдельное дело. Кровь должна быть под рукой на всякий случай – на чрезвычайный случай. Такова наша общая политика.
– И кровь уже сюда едет?
– Кровь поедет сюда, как только банк крови в Новилле найдет донора. Это может занять некоторое время. Как я уже говорил, группа крови у Давида редкая. Исключительно редкая. С учетом его припадков мы ввели новый лекарственный режим, чтобы их контролировать. Посмотрим, что получится.
От новых лекарств Давид, похоже, не только сонный, но и унылый. Утренний урок с сеньорой Девито отменяется. Когда появляются гости из многоквартирника, он, Симон, уговаривает их не шуметь и дать Давиду поспать. Но вскоре возникает свежий приток посетителей: Алеша, молодой преподаватель из Академии, к которому Давид очень привязался, а с ним – многие одноклассники Давида. Алеша несет – с победным видом – ягненка Херемию в сетчатой клетке, или по крайней мере позднейшего в череде ягнят по имени Херемия.
Херемию выпускают, и детей уже не обуздать – они носятся, орут и хохочут, пытаются поймать его, а копытца ягненка скользят и разъезжаются на гладком полу.
Он, Симон, бдительно посматривает за псом в его логове под кроватью. Но все равно не торопится действовать, когда Боливар вылезает и прет на ничего не подозревающего ягненка. Он, Симон, вовремя бросается к собаке, хватает за шею и останавливает.
Здоровенный пес пытается освободиться.
– Я не могу его удержать! – пыхтит он, Симон, обращаясь к Алеше. – Убери отсюда ягненка!
Алеша загоняет блеющего ягненка в угол и вскидывает его на руки.
Он, Симон, отпускает Боливара, тот кружит вокруг Алеши, ждет, когда тот устанет, выжидает перед прыжком.
– Боливар! – Голос Давида. Он садится на кровати, руки вскинуты, палец повелевает. – Ко мне!
Одним легким движением пес сигает на кровать и устраивается там, не сводит взгляда с Давида. Палата умолкает.
– Дайте мне Херемию!
Алеша опускает ягненка и передает его в руки Давиду. Ягненок прекращает брыкаться и вырываться.
Они долго смотрят друг на друга: мальчик держит на руках ягненка, пес слегка сопит, все еще ждет своего часа.
Чары разрушены появлением Дмитрия.
– Привет, дети! Что тут происходит? Привет, Алеша, ты как?
Алеша строгим жестом велит Дмитрию замолчать. Эти двое никогда не питали друг к другу нежности.
– А ты, Давид, – говорит Дмитрий, – что затеял?
– Учу Боливара быть добрым.
– Пес – двоюродный брат волка, мой мальчик. Ты не знал? Никогда тебе не научить Боливара быть добрым к ягняткам. В его природе охотиться на них и драть им глотки.
– Боливар меня послушается. – Давид протягивает ягненка псу. Ягненок рвется из хватки мальчика. Боливар не шевелится, глаза в глаза с мальчиком.
Внезапно мальчик устает и оседает на кровати.
– Забери его, Алеша, – говорит он.
Алеша забирает ягненка.
– Идемте, дети, попрощайтесь. Давиду пора отдыхать. До свидания, Давид. Мы с Херемией придем завтра.
– Оставь Херемию, – приказывает мальчик.
– Это скверная мысль – при Боливаре его оставлять. Мы его завтра принесем, даю слово.
– Нет. Я хочу, чтобы он остался.
Сходятся на том, что воля Давида берет верх. Херемия остается в сетчатой клетке, на подстилке из газет, чтобы впитывалась его моча, и с горкой шпината, чтоб ему было чем подкрепиться.
Когда на свое дежурство приезжает Инес, ягненок спит беспробудно. Засыпает и сама Инес. Проснувшись, она сразу видит, что клетка лежит на боку, а от ягненка не осталось ничего, кроме головы и кровавого месива из шкуры и конечностей на прежде чистом полу.
Она смотрит под кровать и наталкивается на каменный взгляд пса. Выходит на цыпочках из комнаты, возвращается с ведром и шваброй, старательно прибирает следы бойни.
Глава 15
После кончины ягненка Херемии в мальчике возникает перемена. Посетителей теперь встречает не улыбка, а прохладная сдержанность. Воробьи Ринки и Динки исчезли в недрах больничного здания. Ни о них, ни об их судьбе речь не заходит ни у кого.
Кто-то из медсестер – а может, сеньора Девито – развесил праздничную гирлянду, синие и красные лампочки, на стене над кроватью Давида. Они мигают без всякой закономерности, но эту гирлянду никто не снимает.
На некоторых встречах мальчик молчит от начала и до конца. Бывают дни, когда он без всякого предисловия принимается рассказывать о Дон Кихоте, а когда история завершается, замыкается в себе, словно чтоб глубже осмыслить ее значение.
Одна такая история – о Дон Кихоте и мотке бечевки.
Однажды люди принесли Дон Кихоту спутанный моток бечевки. Если ты и впрямь Дон Кихот, – сказали они, – тебе удастся расплести этот моток бечевки.
Дон Кихот не промолвил ни слова, а вытащил свой меч и одним ударом разрубил моток надвое. Устыдитесь же, – сказал он, – что усомнились во мне.
Услышав эту историю, он, Симон, задумывается, кто они, эти «люди», принесшие Дон Кихоту моток бечевки. Не подразумеваются ли здесь люди, подобные ему, Симону?
Другая история посвящена Росинанту.
Пришел к Дон Кихоту человек и спросил: Тот самый ли это знаменитый конь Росинант, который умеет считать? Я желаю, чтоб стал он моим. Какова ему цена?
Дон Кихот ответил ему: Росинанту нет цены.
Конь, способный считать, допустим, и редок, – сказал человек, – но бесценным он точно не может быть. Нет в целом мире ничего, чему нет цены.
И тогда Дон Кихот сказал: О человек, ты не целый мир видишь, а лишь меры, за коими этот мир сокрыт. Стыдись, слепец.
Эти слова Дон Кихота озадачивают человека. Покажи мне хотя бы, как этот конь считает, – сказал он.
Тут заговорил Санчо. Он ставит одно копыто рядом с другим и цок-цокает, когда «два», и цок-цок-цокает, когда «три». А теперь уходи и брось тревожить моего хозяина.
Есть у Давида и история о Дон Кихоте и деве, la virgen de Extremadura.
Привели к Дон Кихоту деву, у которой был младенец без отца.
И тогда Дон Кихот спросил у девы: Кто отец этого младенца?
Дева ответила: Не могу сказать, кто его отец, потому что я совершила половой акт с Рамоном – и совершила половой акт с Реми.
И тогда Дон Кихот велел привести Рамона и Реми. Кто из вас отец этого младенца? – потребовал он ответа.
Рамон и Реми ответа не дали, сохранили молчание.
Тогда Дон Кихот сказал: Пусть принесут лохань, наполненную водой, – и принесли лохань, наполненную водой. Тогда Дон Кихот распеленал младенца и уложил в воду. Пусть отец ребенка сделает шаг вперед, – сказал он.
Ни Рамон, ни Реми шага вперед не сделали.
Тут младенец погрузился под воду, посинел и умер.
Тогда Дон Кихот сказал Рамону и Реми: Горе вам обоим; деве: Горе и тебе.
Когда история Давида о деве из Эстремадуры подходит к концу, дети стоят молча, совершенно растерянные. Ему, Симону, не терпится возразить: Если у этой юницы был половой акт, она не может быть девой. Но нет, он прикусывает язык и голоса не подает.
Есть и история об ученом-математике.
В своих странствиях Дон Кихот наткнулся на собрание грамотеев. Ученый-математик показывал, как можно измерить высоту горы подручными средствами. Воткните в землю палочку высотой в один ярд, – сказал он, – и следите за ее тенью. Когда тень от палочки станет в один ярд длиной, нужно измерить тень от горы. И вот: длина той тени сообщит вам высоту горы.
Грамотеи все вместе зааплодировали ученому и его находчивости.
И тогда Дон Кихот обратился к ученому. Тщеславец! – сказал он. –