– Думаете, я не вижу вас насквозь, сеньора? – цедит она. – Вы делаете милое лицо, изображаете невинность, но сами все время насмехаетесь над ребенком – и вы, и этот человек. – Она сдергивает куртку Дмитрия с плеч мальчика и в ярости швыряет ее в сторону. – Стыдитесь! – В сопровождении Боливара она устремляется прочь, толкая перед собой кресло по бугристой лужайке. В лунном свете он, Симон, успевает глянуть на мальчика. Глаза у него закрыты, лицо расслаблено, на губах – удовлетворенная улыбка. Он выглядит младенцем у груди матери.
Ему полагается двинуться следом, но он не может не позволить и себе вспышку гнева.
– Зачем смеяться над ним, сеньора? – спрашивает он. – И ты туда же, Дмитрий. Зачем называть его юным владыкой и кричать ему вслед «Слава!»? Ты считаешь, это смешно – потешаться над ребенком? У тебя что, нет ни единого человеческого чувства?
Отвечает Дмитрий.
– А, да ты заблуждаешься во мне, Симон! Зачем мне насмехаться над юным Давидом, когда лишь в его власти спасти меня из этой адской пропасти? Я зову его своим владыкой, потому что он и есть мой владыка, а я его покорный слуга. Все вот так просто. А ты сам? Он же и тебе владыка, и разве сам ты не в своей собственной адской пропасти, разве не вопиешь ты оттуда, чтобы тебя спасли? Или ты решил держать рот на замке и жать на педали велосипеда своего в этом захолустном городке, пока не осядешь в доме престарелых со своим похвальным листом за хорошее поведение и с медалью за достойную службу? Безупречно прожитая жизнь тебя не спасет, Симон! И мне нужно, и тебе, и Эстрелле, чтобы явился кто-то и встряхнул нас новым ви́дением. Не согласна ли ты, любовь моя?
– То, что он говорит, правда, Симон, – произносит сеньора Девито. Подбирает куртку Дмитрия оттуда, куда ее бросила Инес («Надень, amor, простудишься!»). – Я готова за это поручиться. Дмитрий – самый приверженный последователь Давида в целом свете. Он любит его всем сердцем.
Она, похоже, искренна, но с чего ему, Симону, ей верить? Она, может, и заявляет, что сердце Дмитрия принадлежит Давиду, но его, Симона, сердце подсказывает ему, что Дмитрий – лжец. Чьему сердцу верить: сердцу убийцы Дмитрия или сердцу Simón el Lerdo, Симона Тугодума? Кто знает? Без единого слова он разворачивается и, спотыкаясь, бредет на свет больницы, где Инес уже уложила мальчика в постель и растирает его ледяные ноги ладонями.
– Прошу тебя, проследи, чтобы у этой женщины больше не было контактов с Давидом, – велит она. – В противном случае мы забираем его из больницы.
– Почему ты сказала, что она смеется надо мной? – спрашивает мальчик. – Я не видел, что она смеется.
– Нет, тебе не увидеть. Они смеются над тобой исподтишка, оба.
– Но почему?
– Почему? Почему? Не спрашивай меня почему, дитя! Потому что ты говоришь странное! Потому что они дураки!
– Можешь забрать меня домой прямо сейчас.
– Ты хочешь домой? Ты это имеешь в виду?
– Да. И Боливар. Боливару тут не нравится.
– Тогда поехали немедленно. Симон, заверни его в одеяло.
Однако путь наружу преграждает сеньора Девито, Дмитрий – при ней.
– Что тут происходит? – хмуро спрашивает она.
– Симон и Инес забирают меня, – говорит Давид. – Они дадут мне помереть дома.
– Ты здесь пациент. Ты не можешь уйти, пока тебя не выпишет врач.
– Тогда зовите врача! – говорит Инес. – Сейчас же!
– Я позову дежурного врача. Но предупреждаю вас: решать, может Давид уйти или нет, только врачу и больше никому.
– Ты уверен, что хочешь нас оставить, молодой человек? – спрашивает Дмитрий. – Мы без тебя будем безутешны. Ты приносишь радость в это пропащее место. Подумай о своих друзьях. Они явятся завтра, ожидая тебя увидеть, ожидая посидеть у твоих ног, а твоя палата окажется пустой, тебя в ней не будет. Что я им скажу? Юный владыка сбежал? Юный владыка оставил вас? Их сердца будут разбиты.
– Они могут приходить к нам в квартиру, – говорит мальчик.
– А как же я? Как же старик Дмитрий? Пустят ли Дмитрия в прелестную квартиру сеньоры Инес? А красотке сеньорите, твоей учительнице, – ей будут ли там рады?
Сеньора Девито возвращается с молодым человеком – вид у него затравленный.
– Вот мальчик, – говорит сеньора Девито, – тот самый, с так называемой таинственной болезнью. А это Инес и Симон.
– Вы родители? – спрашивает молодой врач.
– Нет, – говорит он, Симон, – Мы…
– Да, – говорит Инес, – мы родители.
– А кто ведет этого пациента?
– Доктор Рибейро, – говорит сеньора Девито.
– Простите, но я не могу его выписать, пока не получу разрешение от сеньора Рибейро.
Инес подбирается.
– Мне не нужно ничье разрешение, чтобы забрать домой своего ребенка.
– У меня нет таинственной болезни, – говорит мальчик. – Я – число сто. Сто – не таинственное число. Число сто – такое число, которому полагается умереть.
Врач смотрит на него сердито.
– Статистика устроена иначе, молодой человек. Не умрете вы. Это больница. Мы тут не даем детям помереть. – Он оборачивается к Инес: – Приходите завтра и поговорите с доктором Рибейро. Я оставлю ему записку. – Обращается к Дмитрию: – Заберите нашего юного друга обратно в палату, будьте добры. И что здесь делает собака? Вы же знаете, что с животными нельзя.
Инес не снисходит до спора. Вцепившись в ручки инвалидного кресла, она проталкивается мимо врача.
Дмитрий преграждает ей путь.
– Материнская любовь, – говорит он. – Почетно видеть ее, она трогает сердце. Воистину. Но мы не позволим вам забрать нашего юного владыку.
Он тянется к коляске, от Боливара доносится глухой рык. Дмитрий убирает преступную руку, но продолжает стоять на пути у Инес. Пес вновь рычит, самым горлом. Уши прижаты, верхняя губа поднята, обнажены длинные желтеющие зубы.
– С дороги, Дмитрий, – говорит он, Симон.
Пес делает первый медленный шаг к Дмитрию, второй. Дмитрий не отступает.
– Боливар, стоять! – командует мальчик.
Пес замирает, не сводит взгляда с Дмитрия.
– Дмитрий, пропусти! – велит мальчик.
Дмитрий пропускает.
Молодой врач обращается к Дмитрию.
– Кто вообще позволил привести это опасное животное на территорию? Вы?
– Это не опасное животное, – говорит мальчик. – Это мой страж. Он меня стережет.
Никто и пальцем их не трогает, они покидают больницу. Он, Симон, поднимает мальчика на заднее сиденье автомобиля Инес, пес запрыгивает туда же; инвалидное кресло они бросают на парковке.
Он обращается к Инес.
– Инес, ты была великолепна.
Это правда: никогда прежде не видел он ее столь же решительной, столь же властной, столь же царственной.
– Боливар тоже был великолепен, – говорит мальчик. – Боливар – царь псов. Мы снова будем семьей?
– Да, – говорит он, Симон, – мы снова будем семьей.
Глава 18
Примерно в полночь начинается новый приступ, припадки следуют один за другим почти без перерывов. Отчаявшись, он, Симон, едет в больницу и умоляет ночную медсестру выдать мальчику лекарства. Она отказывается.
– Вы ведете себя почти преступно, – говорит она. – Нельзя было позволять, чтобы вы забрали мальчика. Вы понятия не имеете, до чего серьезно он болен. Давайте адрес, я немедленно вышлю машину «Скорой помощи».
Через два часа мальчик вновь оказывается на своей больничной койке в глубоком лекарственном сне.
Доктор Рибейро, когда ему докладывают, что произошло накануне ночью, переполняется холодным гневом.
– Я могу запретить вам доступ в больницу, – говорит он. – Я мог бы его запретить, даже если б вы были родителями этого ребенка, а вы ему не родители, – запретить и вам, и этому вашему дикому псу. Что вы за люди такие?
Они с Инес стоят бессловесно.
– Прошу вас, уезжайте сейчас же, – говорит доктор Рибейро. – Отправляйтесь домой. Персонал позвонит вам, когда ребенок стабилизируется.
– Он не ест, – говорит Инес. – Он похож на скелет.
– Мы за этим присмотрим, не волнуйтесь.
– Он говорит, что не голоден. Говорит, что ему больше не нужна еда. Я не понимаю, что на него нашло. Меня это пугает.
– Мы за этим присмотрим. Езжайте домой.
На следующий день Инес звонит сестра Рита.
– Давид просит позвать вас, – говорит сестра Рита. – Вас и вашего мужа. Доктор Рибейро согласен на ваше посещение, но всего несколько минут – и без собаки. Собака запрещена.
Даже за эти два дня перемены в Давиде поразительные. Он сжался, словно вновь стал шестилеткой. Лицо бледное, вытянутое. Губы двигаются, но слова не вылепливаются. Во взгляде – беспомощная мольба.
– Боливар, – сипит он.
– Боливар дома, – говорит он, Симон. – Он отдыхает. Восстанавливает силы. Он скоро придет с тобой повидаться.
– Моя книга, – хрипит мальчик.
Он, Симон, отправляется искать сестру Риту.
– Он просит свою книгу о Дон Кихоте. Я ее искал, но нигде не могу найти.
– Я сейчас занята. Поищу позже, – говорит сестра Рита. В тоне слышен непривычный холод.
– Простите за то, что случилось прошлой ночью, – говорит он. – Мы не понимали, что творим.
– Извинениями делу не поможешь, – говорит сестра Рита. – Делу помогло бы, если бы вы не путались под ногами. Если бы позволяли нам выполнять свои обязанности. Если бы признали, что мы тут делаем все посильное, чтобы спасти Давида.
– Мы с тобой здесь, похоже, не очень популярны, – говорит он Инес. – Может, вернешься в магазин? Я побуду.
Он пытается купить в буфете сэндвич, но ему отказывают («Извините, только для персонала».).
Когда в тот вечер появляется приверженная когорта юных друзей Давида, их не пускает сестра Рита.
– Давид слишком устал, ему не до посетителей. Приходите завтра.
В конце дня он вылавливает сестру Риту на ее пути домой.
– Вы нашли книгу? – Она смотрит на него недоуменно. – «Дон Кихота». Книгу Давида. Нашли?
– Я поищу, когда у меня будет время, – говорит она.
Он бродит по коридору, в желудке у него бурчит от голода. После того как мальчику дали все лекарства и подготовили ко сну, он, Симон, тихонько проскальзывает в палату, вытягивается в кресле, засыпает.