– Боливар – умное животное, – говорит он Инес. – Если захочет найти дорогу к нам, он ее найдет.
– А если он ранен? – отзывается она. – А если его сбила машина? Вдруг он погиб?
– Я отправлюсь в Асистенсию завтра утром первым делом и добуду список ветеринаров. Наведаюсь к каждому и оставлю экземпляр листовки. Так или иначе, мы вернем тебе Боливара.
– То же самое ты говорил о Давиде, – произносит Инес.
– Инес, если б я мог поменяться с ним местами, я бы поменялся. Ни на миг не задумываясь.
– Надо было везти его в Новиллу, там больницы гораздо лучше. Но доктор Рибейро все обещал и обещал, а мы ему верили. Это я во всем виновата, вот как есть.
– Вали все на меня, Инес, вини меня! Я – тот, кто верил обещаниям. Это я был доверчив, не ты.
Он бы сказал еще что-нибудь в том же духе, но слышит, до чего это похоже на Дмитрия, и ему становится стыдно за себя, и он умолкает. Вините меня, покарайте меня! Гадость какая! По лицу ему надо ударить с размаху. Взрослей же, Симон! Будь мужчиной!
Назавтра возникает еще с полдюжины свидетельств о Боливаре – настоящем Боливаре или Боливаре призрачном, кто знает? – после чего тишина. Инес возвращается к обыденности «Модас Модернас», он возобновляет свои велосипедные разъезды. Иногда по вечерам Инес приглашает его на ужин, но в основном они проводят время порознь, раненые, скорбящие.
Его обход ветеринарных клиник дарит одну-единственную удачу. В «Клинике Хулля» медсестра ведет его во двор, где обитают животные.
– Не эту ли собаку вы ищете? – спрашивает она, показывая на клетку, в которой мечется здоровенный пес рыжевато-бурого окраса. – У него нет именного жетона, но жетон мог потеряться.
Пес – не Боливар. Он на несколько лет моложе. Но у него глаза Боливара и общий вид тихой угрозы – как у Боливара.
– Нет, это не Боливар, – говорит он. – Какая у этого пса история?
– Его привел на прошлой неделе какой-то человек. Сказал, что пса зовут Пабло. У него жена родила недавно, и они опасаются, что Пабло может обидеть малыша, когда она не смотрит. Псы бывают ревнивы, как вы, я уверена, знаете сами. Он попытался его отдать кому-то, но никто из его знакомых собаку не захотел.
Он, Симон, стоит рядом с Пабло, которого никто не хочет, разглядывает его. На миг желтые глаза вперяются в него, Симона, и холодок пробегает у него по спине. Затем взгляд соскальзывает и вновь делается безразличным.
– Какое будущее ожидает Пабло? – спрашивает он.
– Мы не любим усыплять животных, если они здоровы. Поэтому пробудет у нас, сколько получится. Но нельзя вечно держать такого красавца взаперти. Это слишком жестоко. – Она бросает на него, Симона, пристальный взгляд. – Что думаете?
– Не знаю, что я думаю. Не лучше ли смерть, чем жизнь под замком в клетке? Может, спросим, что думает сам Пабло.
– Я имею в виду, что вы думаете насчет взять его себе, приютить его?
Что он думает? Он думает, что Инес будет в бешенстве. Сегодня ты приводишь бездомного пса, а завтра – бездомного ребенка.
– Узнаю, что думает моя жена, – говорит он. – Если согласится, я вернусь. Но, боюсь, она не согласится. Очень привязана к нашему Боливару. Все еще надеется на его возвращение. Если он когда-нибудь вернется и увидит, что на его подстилке спит чужак, это его убьет. Вот прямо так. Убей или будь убит. Но поглядим. Может, я ошибаюсь. До свидания – и спасибо. До свидания, Пабло.
Он уговаривает Инес на Пабло.
– Что мы знаем о собаках? – говорит он. – Люди умирают и просыпаются новыми собой в новом мире. Может, когда собаки умирают, они просыпаются в том же мире вновь и вновь. Может, такова песья судьба. Может, это и означает – быть собакой. Но тебе не кажется странным, что судьба приведет меня к клетке с псом, который запросто мог быть Боливаром, если бы Боливару было десять лет? Давай хоть съезди посмотреть? Ты сразу сможешь сказать, перевоплощение ли это Боливара или просто другая собака.
Инес непреклонна.
– Боливар не погиб, – говорит она. – Мы перестали о нем заботиться, мы забывали его кормить, он почувствовал себя брошенным – и бросил нас. Он бродит где-то по городу, ест из мусорных баков.
– Если не приютишь Пабло, я буду вынужден взять его к себе, – говорит он. – Я не могу допустить, чтобы его усыпили. Это слишком несправедливо.
– Поступай как знаешь, – говорит Инес. – Но это будет твоя собака, не моя.
Он возвращается в клинику.
– Я решил взять Пабло, – объявляет он.
– Боюсь, вы опоздали, – говорит медсестра. – Вчера зашла пара, вскоре после вас, и забрала его, не раздумывая. Они как раз такого и искали, по их словам. У них птицеферма на окраине города. Им нужен пес, который будет отгонять хищников.
– Вы не дадите мне их адрес?
– Простите, это нельзя.
– Тогда не могли б вы сообщить той паре с фермы, что, если у них не сложится, если по какой-либо причине Пабло окажется не тем псом, какого они искали, есть человек, который эту собаку приютит?
– Так и сделаю.
Есть в этом его поиске Боливара – и он это понимает даже слишком отчетливо – нечто безумное. Неудивительно, что Инес с ним, Симоном, так резка. Тело их сына еще не упокоили – более того, никто, кажется, не стремится сообщить им прямиком, что с телом вообще стало, – а он прочесывает город в поисках сбежавшей собаки. Он что, не в себе?
Он, Симон, покупает банку краски, обходит все места, какие может вспомнить, где на стенах и фонарных столбах расклеил свои объявления о пропаже, и закрашивает листовки черным. Брось, – говорит он себе. – Нет больше пса.
Не то чтобы он любил Боливара. Боливар ему даже не нравился. Но и любовь никогда не была подходящим для Боливара чувством. Боливар требовал к себе чего-то совсем другого: чтобы ему предоставили быть в себе, одному. Он, Симон, это требование чтил. Взамен пес предоставлял быть ему, Симону, в себе, одному, а может – и Инес.
С Давидом все иначе. В некотором смысле Боливар был нормальным псом – избалованным, вероятно, а вероятно, и ленивым, в последние годы также, вероятно, обжорой, слишком много спал, а по впечатлению некоторых – вообще проспал всю свою жизнь. Но в другом смысле Боливар не спал никогда – никогда, если Давид был где-то рядом, или, если уж спал, то с одним открытым глазом, с одним ухом начеку, следил, берег Давида от вреда. Уж если и был у Боливара повелитель и владыка, им был Давид.
До самого конца. Пока не содеялся великий вред, от которого Боливар своего владыку спасти не мог. Не в этом ли глубинная причина, почему Боливар сбежал: он сбежал искать своего владыку, где б ни был он, найти его и вернуть?
Псы не понимают смерть, не понимают, как живое существо способно прекратить быть. Но возможно, причина (глубинная причина), почему они не понимают смерть, – в том, что они не понимают понимание. Я, Боливар, испускаю последний вздох в канаве в исхлестанном дождем городе, и в тот же самый миг я, Пабло, сознаю себя в клетке в чужом дворе. Что тут вообще понимать?
Он, Симон, учится. Сперва он ходил в школу с ребенком, теперь ходит в школу с собакой. Жизнь обучения. Следует быть признательным.
Он вновь заглядывает в Асистенсию. На этот раз – просит список птицеферм. В Асистенсии такого списка нет. Отправляйтесь на рынок, – советует конторщик, – поспрашивайте. Он отправляется на рынок и спрашивает. Одно тянет за собой другое, и вот уже он, Симон, стоит у сарая из оцинкованного железа в долине за городом и выкликает:
– Эй! Есть кто?
Возникает молодая женщина в резиновых сапогах, от нее пахнет аммиаком.
– Добрый день, простите за беспокойство, – говорит он, – но не забирали ли вы пса у ветеринара, доктора Хулля?
Молодая женщина весело свистит, на свист галопом прибегает пес. Это Пабло.
– Я видел этого пса, когда он сидел во дворе у доктора Хулля, очень хотел его забрать, но, когда посовещался с женой, его уже не стало. Я не знаю, сколько вы за него заплатили, но готов предложить вам сто реалов.
Молодая женщина качает головой.
– Пабло – как раз такой пес, какой нам тут нужен. Он не продается.
Он подумывает, не рассказать ли ей о Боливаре – о месте Боливара в его, Симона, жизни, в жизни Инес, в жизни мальчика, о том, какая брешь осталась от этого двойного ухода собаки и мальчика, о видении Боливара мертвым в канаве на задворках города и о втором видении – Боливара, перевоплощенного в Пабло, – но затем решает не говорить, все слишком сложно.
– Позвольте оставить вам номер телефона, – говорит он. – Мое предложение в силе. Сто реалов, двести, сколько потребуется. До свидания, Пабло. – Он протягивает руку, чтобы погладить пса по голове. Пес прижимает уши и гортанно рычит. – До свидания, сеньора.
Глава 21
Они с Инес сидят в молчании над недоеденной трапезой.
– Так и проведем остаток своих дней – мы с тобой? – говорит он наконец. – Состаримся в городе, где ни ты, ни я не чувствуем себя как дома, оплакивая свою утрату?
Инес не отвечает.
– Инес, можно я тебе сообщу, что Давид сказал мне незадолго до ухода? Он думал, что после того, как его не станет, мы с тобой заведем ребенка. Я не знал, как ответить. Наконец сказал, что у нас с тобой не те отношения. Но ты не думала усыновить ребенка – кого-то из приюта, допустим? Или нескольких? Не думала насчет того, что можно начать все сначала и создать настоящую семью?
Инес бросает на него холодный враждебный взгляд. Почему? Он предложил что-то отвратительное?
Они с Инес провели вместе больше четырех лет, это достаточно долго, чтобы увидеть друг в друге и худшее, и лучшее. Они друг дружке – не неведомые величины.
– Ответь мне, Инес. Почему б не начать все сначала, пока не поздно?
– Не поздно для чего?
– Пока мне не стали слишком старыми – слишком старыми, чтобы растить детей.
– Нет, – говорит Инес. – Я не хочу никого из приюта у себя дома, чтобы он спал в постели моего ребенка. Это оскорбление. Ты меня поражаешь.