Потом осознал, что его не вышвырнуло в окружающий корабль вакуум потоком воздуха. Да и вообще, он жив и здоров, чего не может быть при открытом наружном шлюзе.
Павел протянул руку — плоскость не была блокирована никаким полем. И перепонки не было. Осталось только понять, куда Павел руку протянул — в грузовой отсек или за борт.
Задуматься об этом он не успел — снова подчинившись внезапному и необъяснимому порыву, Павел просто шагнул в дверной проем.
И оказался в грузовом отсеке — звезды погасли как по команде и вспыхнул обычный для скаута желтоватый свет. Саркофаг серо-коричневым брикетом покоился в гравизахвате. В самом центре отсека, на высоте сантиметров тридцати от палубы.
Несколько минут Павел рассматривал его, пытаясь убедить себя, что совершенно не интересуется содержимым.
Потом приблизился, обошел саркофаг по кругу.
Каждая чешуйка саркофага казалась идеально гладкой, но пригнаны друг к другу чешуйки были таким образом, что поверхность казалась шероховатой.
Павел протянул руку — стыки чешуек действительно легко прощупывались. К удивлению, саркофаг оказался ощутимо теплым, причем тепло было какое-то глубинное, исконное, что ли. Тепло живого существа, а не нагретого механизма. Едва заметная черта тянулась через всю верхнюю плоскость — Павел подумал, что, наверное, это щель между створками. Углы саркофага были плавно скруглены; один из торцов был просто плоский, а ко второму примыкала непонятная цилиндрическая кишка, слишком короткая, чтобы назвать ее трубой или шлангом. На краях кишки чешуйки выглядели болезненными — иссохшими, отслаивающимися. Павел присел, вглядываясь. Протянул руку, ухватил торчащую чешуйку. Она неожиданно легко отделилась. Чешуйка как чешуйка. Серовато-коричневая, гораздо светлее саркофага, слегка похожая на матовое стеклышко. Павел повертел ее перед глазами и опустил в карман куртки.
Некоторое время он провел рядом со странным грузом, но добавить что-либо к наблюдениям не удалось. Саркофаг глубоко упрятал свои тайны и делиться ими ни с кем не собирался. Павел подумал, что его предшественники, наверное, вот так же разглядывали непонятный предмет, за который сулят многие миллионы, и отступали, не в силах постичь его сущность.
«А с чего я вдруг решил, что саркофаг прячет какую-то тайну? — задумался Павел. — Что в нем, в сущности, необычного? Ящик ящиком, даром, что чешуйчатый. Ну, везут какие-нибудь мафиозо пару тонн какой-нибудь наркоты. А Павел голову ломает — тайны, секреты…»
Он склонил голову, прислушиваясь к внутреннему оппоненту. Тот отмалчивался. Так и не дождавшись мысленного ответа, Павел втянул голову в плечи и побрел прочь.
Ответ пришел к нему позже, когда скаут прыгнул еще дважды, а Павел изрядно покопался в бортовом компьютере.
«В самом саркофаге действительно мало странного. Просто рядом с ним происходят очень странные события».
Павел без аппетита поужинал, забрался в гамак и принялся ждать новых странностей.
Ждать пришлось приблизительно полночи.
Пробуждение накатило от острого ощущения чьего-то чужого присутствия. Павла буквально сковало — не осталось сил двигаться. Самое большее, на что у него хватило смелости, — это чуть-чуть разлепить веки.
Рубка освещалась слабой аварийкой тускло-желтого цвета. До боли скашивая глаза, Павел огляделся, но никого не увидел. Тогда он бесшумно повернул голову.
И увидел ее. Женщину. Он сразу понял, что в рубке находится именно женщина, — по силуэту. Она была либо обнажена, либо одета во что-то обтягивающее. Склонившись над пилотским креслом, она копалась в сброшенной Павлом одежде. А точнее, в карманах куртки.
Павел был так поражен, что неловко двинулся и буквально выпал из гамака. Снова зажегся свет, едва он коснулся пола, только на этот раз коснулся не ступнями, а всем телом. Несмотря на падение, глаз от ночной гостьи Павел не оторвал.
Она обернулась на звук, и Павел увидел ее лицо.
Он не впервые видел это лицо, и женщину эту мгновенно узнал.
В семье среди прочих хранилась старая голография, привезенная из легендарного рейса корабля Ушедших прапрапра-бабкой Вероникой Стародумовой.
Пятеро людей. Слева — разбитного вида парень с грустными глазами и аккуратной щеточкой усиков. Михаил Зислис. Старший навигатор.
Рядом — родственница, бабка Вера, молодая и симпатичная, с толстой косой на плече, смотрит чуть-чуть в сторону, а не на снимавшего.
В центре — смуглый черноволосый мужчина очень сурового вида, с жестким и озабоченным взглядом. Лет ему на самом деле примерно столько же, сколько и Зислису, но его почему-то хочется назвать мужчиной, а не парнем. Это капитан — Роман Савельев.
Рядом с капитаном незнакомый Павлу человек — прапрап-рабабка не сумела вспомнить его имя, помнила только, что он погиб во время стычек экипажа Савельева с прихлебателями директората Волги.
И справа — она. Ночная гостья. Юлия Юргенсон. В том же обтягивающем комбинезоне, что и сейчас, только куртки Павла на голографии у нее в руках, понятно, нет. Старший пилот. Худенькая коротко стриженная женщина с неуловимо асимметричным лицом и совершенно обезоруживающей улыбкой.
Голографию эту Павел представил до невероятности четко, до мельчайших подробностей, словно действительно на нее посмотрел.
Павел вскочил; женщина бросила куртку на кресло и, быстро-быстро пятясь, отступила к арочному проему в центральную камеру скаута. Свет там и не подумал зажечься.
— Эй! — сдавленно позвал Павел и украдкой приблизился к креслу. Попробовал выглянуть в проем, но с этой точки центральная камера просматривалась плохо.
Вдохнул, решительно сжал кулаки и вышел из рубки. Свет послушно зажегся.
В центральной камере никого не было. Шлюз в грузовой отсек выглядел закрытым и таковым оказался, когда Павел проверил.
А еще прямо по неровным сегментам полуперепонки шла выведенная чем-то красноватым надпись: две русские буквы: «ЮЮ».
Надпись еле уловимо пахла малиной.
Павел долго рассматривал две буквы «Ю» и тупо переминался с ноги на ногу.
Во-первых, откуда, если не из саркофага, взялась на борту женщина в пилотском комбинезоне? Во-вторых, что она искала в карманах куртки Павла? В-третьих, а не снится ли это все?
Павел яростно потряс головой. Крепко зажмурился и вновь открыл глаза.
Надпись и не подумала исчезнуть. А он, Павел Неклюдов, начинающий авантюрист-одиночка, стоял в центральной камере скаута Роя — босой, в казенных военных трусах и майке — и размышлял, скоро ли он окончательно сойдет с ума.
Решив мыслить холодно и здраво, он немного отложил визит в грузовой отсек и пошел умываться-одеваться.
Первые же пригоршни холодной воды обожгли разгоряченное лицо, и Павел вдруг сообразил, ЧТО могла искать в его карманах женщина из саркофага.
Чешуйку. Которую Павел вчера отковырял от трубки-кишки и сунул в карман.
Что же еще? Только ее.
Торопливо вытерев руки, Павел чуть не бегом вернулся в рубку и схватил куртку. Сунул руку в карман — левый, это он помнил прекрасно.
Карман был пуст, только несколько обычных комочков свалявшейся пыли, которые можно выковырять из уголка любого кармана во вселенной. А чешуйки — нет.
От того, что чешуйки в кармане не оказалось, Павел окончательно успокоился, доумывался и просидел некоторое время в туалете, злорадно подумав, что, когда кто-нибудь вздумает ломиться сюда же, он с полным правом проорет «Занято!» и даже не подумает поспешить. Спокойствие казалось ему неожиданным и нелогичным, но тем не менее было желанным. Любому приятно сознавать, что спокойствие сохранено, хотя вокруг творится сущая чертовщина.
Потом он не спеша позавтракал и лишь после этого посмотрел, сколько там осталось лететь. Обещанные Коллегой странности просто надоели. Даже бояться их расхотелось. Возможно, потому, что женщина-морок, гостья не то из прошлого, не то из подстегнутого какой-нибудь злой эманацией подсознания, не то действительно из саркофага, поспешно сбежала от Павла, хотя он сначала здорово передрейфил, и страхи его были похожи на бессмысленный детский ужас перед тем-кто-сидит-в-темноте-под-кроватью.
Аппаратура скаута рассчитывала восемнадцатый прыжок из двадцати семи. Значит, осталось еще десять. А это от полусуток до трех. Если, разумеется, не будет сбоев, а, по наблюдениям Павла, привод Роя со сбоями расправлялся не в пример быстрее остальных приводов. Так что можно потерпеть.
— Не дождетесь, — агрессивно буркнул Павел, машинально оборачиваясь в сторону грузового отсека. — Не сойду я с ума.
Он пошарил по управляющим меню и поинтересовался, есть ли у шлюза в грузовой отсек блокировка. По идее, в родных скаутах Роя ее быть не должно. Точнее, если она и есть, то, наоборот, изнутри грузового отсека, где хозяйничает матка. Но этот-то скаут явно адаптировали в расчете на факт, что мыслящий и пилот — это одно и то же существо, и место ему — в рубке.
Все оказалось проще. Блокировка имелась, но не с пульта в рубке, а с локального пульта у шлюза, причем ориентирована она была именно так, как хотелось Павлу: он мог запереть шлюз так, что изнутри грузового отсека открыть его стало бы невозможно.
И Павел Неклюдов, чувствуя себя победителем, сделал это.
— Не нужны вы мне! Не нужны! И чешуя ваша, паршивая мне не нужна…
Он не догбворил: скаут прыгнул в восемнадцатый раз. Пара мгновений двойственности, и в который раз ни малейших возмущений. Ни намека на тряску.
Ему осталось девять пульсаций. Одну треть от первоначального числа.
Время до девятнадцатой пульсации удалось даже продремать в кресле перед пультом. Пока Павел находился в нем, автоматика свет в рубке не гасила. До двадцатой — ходил кругами около пульта, то в одну сторону, то в другую.
После двадцать первой его снова сморило — на полу, под гамаком.
Видимо, на этом кораблике все странности обострялись во время, пока пилот спит.
Неожиданное чувство тошноты мигом оборвало сон. Павел судорожно сглотнул и раскинул руки, не находя опоры. В рубке снова было почти темно, и Павел пополам с ужасом и изумлением осознал, что парит между пищевой камерой и косо тянущимся от стены к стене гамаком.