– Откуда я знаю? – сказал Фломастер сердито. – А зачем они вообще нас живьем брали? Проще было прибить.
В груди у Зислиса неприятно заныло. Вдруг чужие станут проводить с ними какие-нибудь жуткие эксперименты? С них станется…
– Тебя как изловили? – спросил Зислиса Веригин, и неприятные мысли слегка отодвинулись.
– Как? – Зислис напрягся, вспоминая. Вспоминать было не очень весело. Безотчетный страх оставил в душе глубокий отпечаток – и отпечаток этот был еще слишком свеж. – У меня, если честно, каша какая-то в голове… Перепугался я. Кажется, я сам сдуру к чужим в корабль влез…
– Все перепугались, – Фломастер продолжал хмуриться. – Похоже, нас попотчевали чем-то психотропным. Нервно-выворачивающим.
– Значит, чужие шугнулись, – заключил Ханька. – Не смогли взять нахрапом, и решили потравить, как тараканов. Скоты…
Веригин вздохнул и мешком повалился на топчан.
– А меня в зале наблюдения отловили, – признался Веригин виновато. – Я туда зачем-то поднялся…
«Зачем-то! – подумал Зислис зло. – Да чужие это. Своей чертовой техникой страха тебя туда загнали…»
Мысли все еще немного путались.
– Ну и чего теперь делать-то? – уныло спросил Зислис.
Фломастер пожал плечами:
– Ждать, что же еще? Думаю, зелененькие быстро припрутся, когда заметят, что мы очухались.
Он попал в самую точку. Не прошло и двух минут, как в стене бесшумно возник прямоугольный проем в рост человека. На пороге застыл инопланетянин.
Зислис с неожиданным интересом воззрился на его. Он впервые видел живого инопланетянина вблизи. И не в перекрестии прицела.
Чужак возвышался над полом метра на полтора. Был он темно-зеленым, как аллигатор, и чешуйчатым, как еловая шишка. И пучеглазым вдобавок. Свободного покроя комбинезон скрывал тело, оставляя на виду только голову и четырехпалые кисти. В руках чужак держал знакомый стержень парализатора, при виде которого Зислиса передернуло.
Вероятно, это был свайг.
«Жаль, Суваева нету, – подумал Зислис. – Этот бы сразу определил – кто перед нами.»
Свайг вошел в комнату; на пороге появился еще один, потом еще и еще.
Неприятный механический голос, лишенный даже намека на эмоции, прогнусавил:
– Всстать! Опусстить руки обе!
Выговор показался Зислису странным – так мог бы говорить американер, редко пользующийся русским.
Хочешь-не хочешь, пришлось всем выстроиться в шеренгу. Свайги, поигрывая парализаторами, построились напротив. Зислис опасливо косился на чертовы стержни – схлопотать волну омертвления еще разок совершенно ему не улыбалось.
Стало понятно, что свайги общаются с людьми через механический прибор-переводчик: маленькую серую коробочку на груди у одного из инопланетян.
– Сследовать зза ведушщий-раззумный! Неповиновение караетсся нервный удар. Реччь понятен? Отвеччать ты! – свайг с переводчиком указал большим пальцем руки на Фломастера.
– Речь понятна, – буркнул Фломастер.
– Сследовать зза! – отрезал свайг и направился к выходу. Над головой его вдруг раскрылся полупрозрачный кожистый гребень весь в сетке кровеносных сосудов. Остальные бдительно таращились на четверку людей. Так они и вышли гуськом – Фломастер, Ханька, Зислис и Лелик Веригин. Вышли в проем неизвестности. Следом за чешуйчатым галактом.
«Дать бы ему по шее! – мрачно подумал Зислис. – А еще лучше – садануть в брюхо из бласта. Патрульного бласта. Да очередью, в упор.»
Жаль, что мечты сбываются только в книгах.
За дверью обнаружился коридор. Широкий и длинный; он убегал, казалось, в бесконечность. Стены в коридоре были темнее, чем в комнате. Свайг-ведущий свернул налево. Некоторое время процессия чинно вышагивала по упругому полу. Зислис то и дело сдерживал себя – низкорослый галакт шел медленнее людей. Веригин пару раз наступил Зислису на пятки.
Спустя несколько минут коридор разветвился – свайг свернул в левый рукав и вскоре остановился. Повернулся к стене, тронул что-то пальцем и в стене пророс такой же прямоугольный проем, через какой они покинули комнату.
– Сследовать зза! – повторил галакт и вошел в новоявленную дверь.
Вошли и остальные.
Они попали в просторный зал, сильно напомнивший Зислису общую камеру новосаратовской тюрьмы, только тюремная камера была, конечно же, раз в десять меньше.
Двухъярусные кровати в несколько рядов. Десяток длинных столов; возле каждого – по паре таких же длинных лавок с низкими спинками. Еще несколько лавок вдоль стен. И все.
В зале было полно людей – около сотни, не меньше. Некоторые лежали на койках, некоторые расселись за столы, некоторые бесцельно бродили по свободному месту. Сейчас все, конечно же, уставились на новичков и на тюремщиков.
– Усстраиватьсся! – прогнусавил аппарат-переводчик. – Сскоро кормежжка! Жждать!
И свайги один за другим покинули зал. Прямоугольная дверь затянулась в считанные секунды – заросла, как и не было.
– Пан лейтенант! – услышал Зислис знакомый голос.
Так и есть – служака-патрульный, которого пришибли чем-то нервным еще во время первой атаки. Первое знакомое лицо в толпе.
А вон и второе – постная физиономия Стивена Бэкхема, начальника смены со станции наблюдения.
– Ба! – сказал кто-то с койки верхнего яруса. – Да это же Зислис!
Кто-то тотчас привстал и на соседней койке. Зислис присмотрелся и с огромным облегчением узнал сначала Артура Мустяцу, а потом Валентина Хаецкого. Одного из старателей-звездолетчиков.
А когда с койки в проход соскочил Пашка Суваев, невольный спец по чужим, Зислис вдруг стряхнул с себя мрачное оцепенение с подъемом подумал: «И чего это я помирать заранее собрался? Жизнь-то налаживается…»
И, вероятно, не только Зислис увидел знакомые лица. Фломастер вдруг ощерился, метнулся к столу и выдернул из ряда сидящих тучного мужчину лет пятидесяти – за шиворот, как тряпичную куклу.
– Вот ты где! – процедил Фломастер с угрозой. – Ну что? Спас свою жопу?
Мужчина был в полковничьем мундире.
Но Фломастер не успел даже как следует съездить полковнику-дезертиру по физиономии – какая-то женщина с криком повисла у лейтенанта на руке.
– Да ну его, – сказал вдруг Ханька и равнодушно сплюнул. – Сейчас мы все равны.
– Я тоже мог удрать на лайнере, – сердито сказал Фломастер и несильно отпихнул женщину. – Но я остался.
И уже громче – женщине, продолжающей голосить:
– Да заткнись ты! Забирай своего муженька…
Он отпустил полковника и тот бессильно осел на лавку. Без единого звука.
– Директорат тоже здесь? – мрачно осведомился Фломастер.
– Не весь, – ответил кто-то из-за соседнего стола. – Но чужие все время приводят кого-нибудь нового.
Свободных коек в камере оставалось еще предостаточно. Зислис вдруг подумал, что не видит детей. Ни одного. Женщины есть, правда мало. А детей – нет.
Зислис подошел к Суваеву, Хаецкому и Мустяце; Лелик Веригин, как привязанный, следовал за ним.
– Привет…
– Привет, наблюдатели, – отозвался Хаецкий уныло.
– Экс-наблюдатели, Валек, – вздохнул Зислис. – Экс. Теперь мы все просто пленники. Где твой брат-то?
– Не знаю. Мы с Артуром очнулись в какой-то комнатушке тут, неподалеку. Потом нас сюда привели – с час назад, примерно.
– Понятно, – кивнул Зислис. – Та же песня. И что?
Он вопросительно глядел на Хаецкого, который обыкновенно знал все и обо всех на Волге. Но сегодня ситуация складывалась совсем иначе, чем обычно.
– Откуда я знаю? – Хаецкому, похоже, и самому было неуютно. Отвык от неопределенности. – Покормить обещали. А вы устраивайтесь, устраивайтесь… Вон те две койки свободные.
Зислис в который раз за сегодня глубоко и шумно вздохнул.
– Паша, – обратился он к Суваеву. – Ты у нас все знаешь. Где мы? На крейсере свайгов?
Суваев отрицательно покачал головой:
– Нет. По крайней мере, о таком корабле я ничего не знаю. Думаю, мы находимся на той громадине, из-за которой вся каша и заварена.
– Которая над океаном висела? – уточнил Зислис.
– Именно.
– Хотел бы я знать, что это означает…
Зислис резко обернулся, и вдруг заметил десятки глаз, обращенных к ним. Почти все, кто был в камере, собрались в проходах у коек. И все слушали их, затаив дыхание. В первых рядах – Фломастер, Ханька, служака-патрульный, какие-то мрачные и небритые ребята с упрямыми подбородками и мозолистыми руками…
И в этот момент снова отворилась дверь. Ввели еще четверых – первым из людей в камеру ступил Валера Яковец. Вторым – Женька Хаецкий. Третьим – Прокудин, а четвертого Зислис не знал.
За следующий час свайги набили камеру людьми до отказа. Не осталось ни одной свободной койки.
Над Новосаратовым в это время как раз должно было рассветать.
«Веселенькое получилось утро!» – подумал Зислис мрачно и решительно взглянул на Суваева.
– Ну-ка, Паша! – сказал он твердо. – Пойдем-ка потолкуем в уголке…
27. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга.
До рассвета мы даже умудрились кое-как подремать. Успокоившаяся Юлька показала мне как включить внешнее наблюдение, и я так и отрубился в кресле у пульта. Снаружи было темно и тихо, только ветер заунывно свистел над карстовыми разломами.
На душе было как-то не так. Не то чтобы гадко, а как-то неспокойно, что ли. Я глушил чувство вины, но оно продолжало помаленьку грызть. Особенно грызла досада за пацана-Борьку – если уж сделал его сиротой, надо было хоть защитить. Волчье время, так его через это самое…
Так я и досидел до конца ночи. То проваливаясь в чуткое забытье, то просыпаясь и приникая к экранам. Но до утра нас не трогали. К счастью.
Очередной раз проснулся я от вызова видеофона – он прозвучал в тишине с эффектом разорвавшейся бомбы. Меня подбросило в кресле, а рука мгновенно нашарила на поясе бласт.
Экраны стали не черными, а светло-серыми: снаружи рассветало и инфрадатчики сами собой отключились. Скользнув по экранам взглядом, я дотянулся до видеофона. И почему-то ответил без изображения, только голосом.