здать из них противовес прибалтийскому стремлению к независимости.
Их основной метод заключался в создании организаций, по большей части из этнических русских, называемых «Интернациональными фронтами», или «Интерфронтами», которые предназначались для проведения демонстраций и забастовок в знак протеста против мер, предпринимаемых национальными организациями. Эти действия широко освещались в центральных средствах массовой информации с намерением убедить русских и всех остальных за пределами Прибалтики в том, что прибалтийские националисты являются опасными экстремистами и пользуются слабой поддержкой у населения в целом. Однако подобные образования попросту сеяли раздор среди местных жителей и способствовали нагнетанию трений между прибалтийскими и неприбалтийскими общинами.
Летом 1989 года у московских интеллектуалов в ходу была такая шутка. «Националист это тот, кто говорит на двух языках: на своем родном и русском». — «А кто же тогда интернационалист?» — «Ну, это тот, кто говорит только по–русски».
————
Принцип «разделяй и властвуй» настолько укоренился в советской имперской практике, что любые попытки региональной кооперации, не инициированные Москвой, считались подозрительными. Стоило трем прибалтийским странам начать настаивать на большей автономии от Москвы, как они тут же принялись совершенствовать способы кооперации друг с другом. По сути, все они находились в одинаковом положении, и большинству патриотов было ясно, что никому не удастся достичь независимости, если каждый продолжит действовать в одиночку.
В мае представители литовского «Саюдиса», эстонского и латвийского Национальных фронтов образовали Балтийский Совет, воспользовавшись значительным представительством национального фронта в трех делегациях республик на Съезде народных депутатов. Первой их публичной акцией стал уход со Съезда народных депутатов в знак протеста против предложения учредить Комитет конституционного надзора.
Самая же впечатляющая совместная акция была проведена в августе. Отмечая годовщину тайного нацистско–советского сговора, национальные фронты — при содействии руководителей компартий Литвы и Эстонии — 23 августа 1989 года организовали «Балтийский Путь». Это вылилось в крупнейшую изо всех проведенных до той поры демонстраций.
Более двух миллионов людей откликнулись на призыв образовать живую непрерывную цепочку из взявшихся за руки людей, протянувшуюся через три столицы — Таллинн, Ригу и Вильнюс. Общее число эстонцев, латышей и литовцев, живших в трех прибалтийских государствах, чуть превышало пять миллионов человек, так что участниками «Балтийского пути» стали 40 процентов всех этнических прибалтов, населявших этот регион.
Горбачеву и властям в Москве, однако, летние события — и особенно людская цепочка — показались наглостью. Реакция из штаб–квартиры Коммунистической партии на «Балтийский Путь» последовала незамедлительно. 26 августа от имени Центрального Комитета из Москвы прозвучало строгое предупреждение.
Я прочитал в газетах заявление Центрального Комитета, находясь далеко от Москвы, путешествуя по острову Сахалину. Оно поразило меня своей эмоциональностью на грани бессвязности. В заявлении речь шла о «националистических, экстремистских группах», воспользовавшихся преимуществами «демократии и гласности» для того, чтобы ввести общественность в заблуждение. Национальные фронты обвинялись в создании организаций, подобных существовавшим «во времена фашистской оккупации», клеймились за то, что они прибегали к «запугиванию, голому обману и дезинформации». Отмечалось также, что «националистические лидеры» «злоупотребляют свободой международных отношений, устанавливая контакты с зарубежными организациями и центрами» (вроде американского посольства?) и «используя их в качестве консультантов и советников».
Что касается демонстрации 23 августа, то ее организаторы обвинялись в разжигании «националистической истерии», в навязывании людям лозунгов, полных ненависти к советскому строю, русскому народу, КПСС и Советской Армии. И решающий довод: «Судьба прибалтийских народов в опасности… Последствия могу быть ужасными… если националистам удастся добиться своего. Самое жизнеспособность прибалтийских народов может быть поставлена под вопрос».
Другими словами: станете продолжать, вас сомнут.
Тем временем в Грузии, Средней Азии и на западных рубежах
Политические выступления в Прибалтике были мирными, но 1989 год ознаменовался и вспышками насилия в южных приграничных районах советской империи. Противоборство между армянами и азербайджанцами из- за Нагорного Карабаха продолжалось на протяжении всего года, хотя схватки со смертельным исходом были редки и вовлекали немного людей. А вот в Грузии, Узбекистане и Казахстане много людей погибло при разнообразных обстоятельствах.
Вначале это случилось в Тбилиси, столице Грузии, 9 апреля, когда воинские подразделения грубо разогнали мирную демонстрацию, убив или смертельно ранив по крайней мере девятнадцать человек.
С апреля 1989 года в Грузии сменился политический настрой: желание усилить автономию республики внутри советской системы уступило место стремлению к полномасштабной независимости. Некоторые трения между грузинами и русскими имелись всегда, однако отношения были более гармоничными, чем между многими другими этническими группами. Ухудшились эти отношения быстро. К осени Грузия, похоже, устремилась в том же направлении, что и прибалтийские государства, хотя грузинские оппозиционные силы не были объединены в национальный фронт, а рассредоточились по десяткам соперничавших политических группировок.
Взрывы насилия в Узбекистане и Казахстане были еще кровопролитнее, но имели иные корни, В июне в Ферганской долине Узбекистана погибло более ста человек в ходе погрома, устроенного узбеками туркам–месхитинцам, Спустя несколько дней похожие беспорядки вспыхнули на северо–восточном побережье Каспийского моря в спешно возведенном нефтяном городе Новый Узень, где казахи напали на чеченцев и других северокавказцев.
Контраст между Тбилиси и Ферганой был разителен: в грузинской столице власти пролили кровь, разгоняя мирных демонстрантов; во втором же случае они не сумели или не захотели предотвратить кровопролитие, учиненное распоясавшимися хулиганами.
Волнения в Новом Узене были менее серьезными, но и они показали, какой взрывчатой смесью становится советская политика в отношении национальностей и экономического развития. Промышленные предприятия строились в спешке, почти без учета их воздействия на окружающую среду или заботы о создании удобств для нормальной жизни. Высокий рост рождаемости в Средней Азии и на Кавказе вынуждал все большее и большее число молодежи в поисках средств к существованию отрываться от земли и перебираться в города. Там они поселялись в переполненных трущобах с малыми надеждами на лучшую жизнь. Там же, где за жалкие крохи бились люди множества разных национальностей, мелкие стычки внезапно перерастали в настоящие побоища.
————
Три республики на юго–западе, Белоруссия, Украина и Молдавия, стали походить на Прибалтику годичной давности.
На Украине «Рух», тезка и структурное подобие литовского «Саюдиса», в начале сентября смог–таки провести учредительный съезд в Киеве и избрал своим председателем поэта Ивана Драча, главу украинского Союза писателей.
Хотя «Рух» утвердился в Киеве, наибольшей поддержкой он пользовался в западных областях Украины, особенно во Львове и его окрестностях. Оттуда Вячеслав Черновил и Михаил Горынь, оба в прошлом политические узники, руководили крепнущим движением за украинскую автономию.
В конце сентября Щербицкий, наконец–то, вынужден был уйти в отставку как глава украинской партийной организации. На смену ему пришел Владимир Ивашко, украинец родом из Харькова, где украинское национальное чувство проявлялось слабее, чем на западе, Ивашко, чьи взгляды, похоже, были близки Горбачевским, проводил более свободную политику, чем Щербицкий, но решительно стоял за увязку политики Киева с политикой Москвы.
Росло национальное самосознание. Еще год не кончился, а украинский Верховный Совет объявил, что с 1 января 1990 года украинский язык становится государственным. На весну 1990 года были назначены новые парламентские выборы, и «Рух» со своими союзниками вели активную избирательную кампанию. Перед самым визитом Горбачева в Рим в конце ноября был снят запрет на Украинскую католическую церковь, и конгрегации униатов стали занимать церкви, отобранные у них в 1946 году и переданные Русской православной церкви.
Два фактора особенно подорвали авторитет украинских коммунистов. Через три года после Чернобыльской аварии пресса наконец–то сообщила, что выпавших в результате нее радиоактивных осадков было намного больше, чем признавалось, и что придется эвакуировать людей еще из ряда районов. Ясно, что коммунистические руководители республики участвовали в сокрытии правды, что помешало должным образом отреагировать на последствия ядерной аварии.
Затем — Донецкий бассейн, крупный район угледобычи, где шахтеры устроили продолжительную забастовку. Они вышвырнули местных партработников и руководимых партией профсоюзников и создали собственные «рабочие комитеты», которые управляли территорией лучше, чем то удавалось местным властям. Миф о том, что Коммунистическая партия представляет рабочий класс, был поколеблен. Горбачеву наряду с экономическими уступками пришлось пообещать провести вскоре местные выборы.
Однако националисты на западе еще не образовали действенного союза с решительно настроенными рабочими на востоке. Западникам нужна была политическая реформа и украинизация; жившие же на востоке нуждались в улучшении условий работы и повышении жизненного уровня, а постепенная русификация территории их не очень–то беспокоила.
Несмотря на то, что белорусские активисты испытывали едва ли не самые суровые притеснения на протяжении почти всего года, откровения о Чернобыле оказали куда более сильное воздействие на республику, расположенную по ветру от АЭС и принявшую больше радиоактивных осадков, чем Украина. В пропорциональном отношении радиоактивное заражение Белоруссии оказалось куда более серьезным, чем Украины.