Елена упрямо мотнула головой.
– Все равно я никогда не соглашусь с тем, чтобы Лева… чтобы он умер, – она с трудом выговорила последнее слово. – Я не боюсь трудностей.
– Господи, дурочка ты моя маленькая, – Арбенина подошла к Елене вплотную и обняла ее за плечи. – Да разве речь идет о том, на что ты согласишься или не согласишься? Речь идет о том, чтобы быть готовой ко всему, и не только морально, но и во всех других смыслах. Вот ты явно не готова терять, и сейчас тебе кажется, что пусть наступят какие угодно последствия, какие угодно трудности, только не потеря. А я пытаюсь тебе объяснить, что потеря – это наименьшее из зол, которое может случиться. Да, человек имеет право прожить столько, сколько судьба ему назначила, это даже не обсуждается. Но не надо бояться потерять, потому что все другие варианты могут оказаться еще тяжелее, еще невыносимее, понимаешь? Не надо обманывать себя и думать, что главное – не потерять, а со всем остальным можно ужиться, ко всему остальному можно приладиться, и это будет точно лучше, чем потеря. Не со всем и не ко всему. И лучше не будет. Вот, собственно, только это я и хотела тебе объяснить.
В глазах Елены плескалось смятение, она пыталась осознать то, что ей объясняли.
– И… и что мне делать? – растерянно спросила она.
– А вот это хороший вопрос, – засмеялась Арбенина. – Ты явно выздоравливаешь. Значит, так, дорогая моя: коль ты должна быть готова ко всему, в первую очередь надо не просиживать дни и ночи возле реанимации, а работать, причем чем больше – тем лучше, потому что, каков бы ни был исход, тебе потребуется много денег. Их надо заработать. Накануне несчастья Лев Алексеевич говорил, что ты должна через короткое время ехать на гастроли, вот время прошло, а ты здесь. Почему?
– Но как же… ведь Лева… и Анна Викторовна… – забормотала Елена.
– Вот именно, Лева и Анна Викторовна, – сердито откликнулась актриса. – Анна Викторовна прекрасно может остаться здесь контролировать ситуацию, ежедневно общаться с врачами и информировать тебя. А ты должна работать, работать и работать! Как ломовая лошадь, забыв обо всех своих страхах и сомнениях. Я знаю, что ты мне сейчас скажешь: невозможно и неправильно думать о работе, когда у тебя муж при смерти. Так?
Елена молча кивнула и низко опустила голову.
– А я тебе скажу, что и возможно, и правильно. Потому что в твоей работе не только ты одна, там задействовано огромное количество людей, чья работа и, соответственно, заработок впрямую зависят от того, что делаешь ты, Елена Богомолова. Это у тебя несчастье, это ты переживаешь, это у тебя муж при смерти, а они? Они тут совершенно ни при чем, и их жизни тут ни при чем, а ты ведешь себя так, что поставила весь коллектив в зависимость от своей ситуации. Труппа уехала на гастроли без тебя?
– Да. Я все организовала, как смогла…
– Вот именно, как смогла, – презрительно фыркнула Арбенина. – А нужно организовывать так, как надо, как должно быть, а не как ты смогла, то есть кое-как. Когда следующие гастроли?
– Труппа сейчас в Иркутске, там пять спектаклей, потом прямо оттуда они должны ехать в Новосибирск, потом в Красноярск, в Томск, оттуда – в Кемерово. Большой тур по Сибири.
– Вот и покупай билет, лети в Иркутск и включайся в работу, – посоветовала Евгения Федоровна. – Что будет – то будет, а люди, твои коллеги, не должны страдать. Им нужно жить, работать и кормить семьи. При чем тут Лев Алексеевич? При чем тут твое личное горе? Как только что-то изменится, ты в ту же секунду можешь вылететь в Москву. Не нужна ты здесь сейчас, пойми это! Тебе надо деньги заработать, чтобы подготовиться к будущему. Это же Льву Алексеевичу нужно в первую очередь, вот и постарайся ради него. Представляешь, сколько тебе потребуется денег, если он вернется домой инвалидом? А если, не дай Бог, скончается? Ты хоть знаешь, сколько нынче стоят достойные похороны?
Елена, уже вроде бы успокоившаяся, снова заплакала.
– Я не могу об этом думать…
– А надо. Надо думать. И готовиться надо. Смерть, морг, гроб, венки, похороны, могилы – это все элементы нашей жизни, от которых никому еще не удалось скрыться и спрятаться. Все через это проходят. И тебе придется, рано или поздно.
Домой Арбенина возвращалась глубокой ночью. Она очень устала от разговора с Еленой, но в то же время была довольна: ей казалось, что она сумела встряхнуть бедную девочку и направить ее по конструктивному пути. В последние двое суток, после разговора с Каменской Евгения Федоровна много думала о возможности собственной внезапной смерти. Нельзя сказать, чтобы мысли были приятными и веселыми, это только перед своими коллегами она бодрилась, на самом деле страх поселился в ней с первого же мгновения, как только ей сказали, что могут быть еще жертвы. Она пыталась представить себе, как кто-то подкрадывается сзади и бьет ее чем-то тяжелым по голове, и… Что? Она умрет? Или, как Богомолов, впадет в кому и окажется в реанимации, и будет лежать там сутками, неделями, месяцами с непонятным исходом, слабеющая, с зондами и трахеостомой, подключенная к аппаратам? Нет, нет и нет! Лучше сразу умереть. Даже если выживешь после такой травмы, то прежней жизни уже не будет, а в таком случае пусть лучше вообще не будет никакой. Другая жизнь Евгении Федоровне Арбениной, народной артистке России, не нужна.
Этот вторник выдался не по-осеннему солнечным, хотя и холодным. У Ирины Савенич было запланировано выступление перед отдыхающими в пансионате, которым руководил ее муж Коротков, и она хоть и не без труда, но вытащила-таки Настю и Чистякова с собой за город. Настя, конечно, не забыла о своем обещании поехать, данном за две недели до этого, но в последний момент что-то заленилась, ей захотелось поваляться дома на диване, поспать, побездельничать, ну, в крайнем случае – поработать. Однако Чистяков проявил завидную твердость.
– Во-первых, ты обещала, и одним этим уже все сказано, – заявил он. – Во-вторых, ты бледная и заморенная, тебе надо воздухом подышать. И в-третьих, дай своему мальчику дух перевести. Я же помню, как все было, когда ты служила.
– И как же? – прищурилась Настя, натянув одеяло до самого носа.
– А ты все время ныла, что невозможно заниматься несколькими делами одновременно, потому что мозги не успевают перестраиваться с одного массива информации на другой. Было?
– Ну, было, – неохотно согласилась она. – И что с того?
– А твой мальчик тоже служит, и у него, кроме вашей общей театральной эпопеи, наверняка в производстве еще куча всего другого, а ты ему вздохнуть не даешь, таскаешь за собой по театру каждый день с утра до ночи. Совесть-то поимей, подруга.
– А вот и не каждый, – возмутилась она. – Я его в прошлый вторник не трогала. И сегодня отпустила. И, между прочим, вчера мы тоже не встречались. Я в театре одна была.
Она слукавила и испуганно зажмурилась. Интересно, Лешка обратит внимание на ее невинную ложь?
– А кто вчера каждые десять минут звонил тебе и спрашивал, надо или не надо? Ты-то в театре отсиделась, лентяйка, а он торчал за компьютером вашего потерпевшего и смотрел, нет ли там чего интересного. Ну, что ты на меня так затравленно смотришь? Ты же сама мне это сказала вчера. И про компьютер, и про то, как он тебе звонил. Врала?
– Нет, правду говорила.
– Закончил он с компом возиться?
– Сказал, что закончил.
– Ну и пусть занимается своими делами, оставь ты парня в покое хоть на один день, у него и без тебя руководителей хватает. Позвони Сережке Зарубину и скажи… Нет, – спохватился Алексей, – я сам позвоню, а то ты еще что-нибудь не то скажешь.
Он быстро схватил телефон и нашел в записной книжке номер Сергея.
– Серега, ставлю тебя в известность, что Аськи сегодня целый день не будет, можешь спать спокойно, я ее увожу за город, – заявил он. – И мальчику своему передай, что руководящих указаний ему сегодня не поступит. Что? А при чем тут это? Извини, друг, на труп Лесогорова она не нанималась, ее подрядили только на Богомолова, или как там его… Ах, вот как? Тогда слушай, что я тебе скажу: моя жена – женщина в возрасте, она не может работать, как стальная машина, ей нужен отдых. Да? А нечего было ее на пенсию отправлять в пятьдесят лет, если ты считаешь, что она еще молодым фору даст. Не ты отправлял? А мне один черт, отправляла система, а ты – ее полномочный представитель. Короче, подполковник, моей жены для тебя сегодня нет и до завтра не будет. Усвоил? Обнимаю.
Настя вылезла из-под одеяла и нашарила ногами тапочки.
– Ну и злыдень же ты, – сердито сказала она. – Назвать меня женщиной в возрасте! Да как у тебя язык повернулся?
– Легко, – с улыбкой ответил Алексей. – Он у меня вообще подвижный. Давай умывайся, собирайся, позавтракаем и двинемся. Очень Юркиных шашлычков хочется.
Они долго выбирались из Москвы по утренним пробкам, зато потом, за МКАДом, дорога до самого пансионата оказалась свободной. Настя сидела рядом с мужем на переднем сиденье и смотрела по сторонам. Любоваться было особенно нечем, деревья уже все облетели, а снег еще не выпал, и пейзаж выглядел голым и каким-то неприкаянным, но она все равно смотрела, одновременно перебирая в уме все, что удалось узнать за последние дни. Настя Каменская не умела останавливаться, пока работа не закончена.
Юру Короткова она не видела несколько месяцев, хотя регулярно общалась с ним по телефону, и очень удивилась, увидев, как он округлился и раздался в талии.
– Так в коня корм, – рассмеялся Коротков. – Зато цвет лица какой, а? Я никогда в жизни не проводил столько времени на свежем воздухе. А тут приходится постоянно из корпуса в корпус бегать. Да и на территории все время какие-нибудь работы ведутся, приходится наблюдать и контролировать.
Мясо уже было замариновано, и Ирина, при-ехавшая еще накануне, колдовала над мангалом, раздувая угли.
– А Дашка где? – спросил Юрий. – Она же собиралась.
– Едет, – успокоила его Настя. – В Москве жуткие пробки, наверное, никак выбраться не может, мы по Ленинградке еле ползли.