— Я не смог увезти её отсюда. Думаю, это были только мечты, детские фантазии. Я надеялся, что она повзрослеет и сможет принять ту жизнь, какая нас ожидала, какую прожили наши родители… Но она не смирилась с этим и однажды утром исчезла. Ушла с какой-то старухой сводней, которая вскружила ей голову разговорами о её красоте, о том, что будто бы можно много получить за неё. Сестра прокляла её. Думаю, несмотря на своё доброе сердце, бедная Клелия так и не простила её никогда! Я знаю, что слишком крепко любил её, надеялся, что она найдёт то, что хочет, ради чего покинула нас. Всего этого я не мог дать ей.
— Весьма впечатляет. И таким образом, когда девушка устроилась, то стала содержать тебя, — посмеялся над ним Аврелий, изображая презрение, какого на самом деле не испытывал.
— Нет, это не так. Я встретил её случайно. Шёл как-то по форуму и вдруг увидел её вдали. Она стояла ко мне спиной, волосы перекрашены в рыжий цвет, но я сразу понял — это она. Я узнал бы её среди тысяч женщин! В лёгкой красивой тунике она выглядела знатной госпожой. Я даже не решился заговорить с ней.
— Ну, в конце-то концов смелости у тебя всё же хватило, как я понимаю!
— Не в тот раз. Но потом я уже не выдержал. Я искал её, это верно. Мне казалось, она забыла меня, но нет — сразу узнала, пошла навстречу, пригласила к себе в дом…
— И в свою постель, — саркастически завершил Аврелий.
— Между нами ничего не было, когда она жила здесь, в Субуре. Знаешь, мы были… Я — христианин. Для нас такое поведение немыслимо.
— Я слышал кое-что о вашей религии. Выходит, плотник, ты нарушил заповеди своего бога?
— Но я любил её! И готов был в любую минуту жениться на ней. Мне неважно, что она оступилась! Мне не нужны были её деньги, полученные от других мужчин. Мне ничего не нужно было, кроме неё. Я хотел вырвать её из этой жизни. Если бы я не надеялся, что смогу убедить её, наверное, нашёл бы силы отказаться от неё. Но я был уверен, что смогу. Она говорила: «Подожди, Энний, подожди ещё немного… У меня есть одно дело. Одно очень важное дело… Потом у нас будет очень много денег, и мы сможем уехать отсюда. Будем жить в каком-нибудь далёком городе, где никто нас не знает. Купим большую мастерскую, и ты станешь руководить работой рабов, ну а мне будут прислуживать горничные. У наших детей будут няни и воспитатели. Мы всю жизнь проведём вместе. Подожди ещё совсем немного…»
— И ты спокойно ожидал, когда сможешь воспользоваться её честно заработанными деньгами. Неплохо для порядочного христианина! — с насмешкой заключил Аврелий.
— Тебе не понять! Я любил её. Я всё стерпел бы ради неё. Я хотел, чтобы она была счастлива! — с дрожью в голосе возразил Энний.
— Ты любил её, а она отдавалась первому встречному, прося тебя подождать ещё немного, — ледяным тоном произнёс сенатор. — А потом, когда ты наконец понял, что она смеётся над тобой, всадил ей нож в сердце.
— Нет! Неправда! — Возглас Энния привлёк к двери любопытных.
Властного жеста сенатора оказалось достаточно, чтобы они разбежались.
— Это неправда! О смерти Цецилии мне сказала её сестра. Она пришла вчера сюда и бросила мне: «Твоя красавица покончила с собой. Бог наказал её за грехи». Она была потрясена, бедная Клелия, не знала, что говорит.
— Думаю, Энний, что прекрасно знала.
— Нет, Клелия не знала, что мы с Цецилией виделись. Она же ещё ребёнок, невинная христианская душа. Она и представить себе не могла…
— Повторяю тебе: я убеждён, что прекрасно знала. Поэтому и не может простить её даже после смерти. Скажи-ка, а тебе не приходило в голову присмотреться к младшей сестрёнке? Думаю, она была бы очень рада!
Энний вытаращил на него глаза и вскипел гневом:
— Не говори так о Клелии! Это самая чистая женщина из всех, кого я знаю. Такие мысли ей и в голову не придут!
— В самом деле? А ты пробовал поговорить с ней? Мой совет — воспользуйся молодостью этой девственницы прежде, чем она зачахнет от любви к тебе!
Энний вскочил, готовый наброситься на дерзкого собеседника, но Аврелий решительно остановил его:
— Думай, что делаешь, плотник! На этот раз притворюсь, будто не видел.
Лицо Энния пылало гневом. Оскорблённый в своих лучших чувствах, в своей вере, он готов был жестоко избить наглого патриция, но сдержался не столько из-за холодной угрозы сенатора, сколько потому, что не хотел унизиться до насилия, несмотря на провокацию.
Он взглянул на свои сжатые кулаки и горько усмехнулся: как посмел этот развращённый язычник сказать такое о благочестивой Клелии, к которой не решался прикоснуться ни один мужчина?! Почему позволил себе смеяться над его убеждениями, обливать грязью самые чистые его чувства?
Язычники не уважали ни живых, ни мёртвых: высмеивали добродетель и не опасались греха. Любовь к Коринне, самое прекрасное и святое чувство в его жизни, в устах этого язычника превращалась в какую-то непристойную интрижку проститутки и мужчины, которого она содержит.
Но слова Аврелия были отчасти справедливы: он нарушил заповедь Божью и должен расплачиваться за это стыдом и унижением. Он согрешил, и не только в постели Коринны. Он согрешил в своей слабости и не сумел уберечь любимую, спасти её от самой себя. Это преступление заслуживало наказания: Энний опустил голову в знак раскаяния.
Аврелий посмотрел на него иронично и снисходительно, потом вышел на улицу. Паланкин ожидал его на другой стороне площади в окружении зевак и бездельников. Кастор исчез.
Аврелий не торопясь сел в паланкин и уже готов был задвинуть шторки из мягкого муслина, как вдруг услышал гневный оклик:
— Сенатор!
Он узнал голос девушки даже прежде, чем увидел. У неё хватило смелости обратиться к патрицию таким образом!
— Прекрасная Клелия прервала свою тяжёлую работу, чтобы приветствовать меня? — поинтересовался он.
Девушка с вызовом остановилась перед ним. Рядом с паланкином она выглядела Фурией[53]. Закатанные рукава рубашки, развевающиеся на ветру волосы: такой должна была быть легендарная девственница Клелия[54], прежде чем бросилась на лошади в бурные волны Тибра.
Аврелий смотрел на неё с улыбкой.
— Энний не имеет никакого отношения к этой истории. В тот вечер, когда убили Клелию, он был в своей мастерской. Я сама видела его и разговаривала с ним. Он ни за что не смог бы добраться до Авентинского холма. Оставь его в покое!
— Как по-твоему, чего стоит в суде свидетельство влюблённой женщины? — рассмеялся Аврелий.
И, потянув ремни паланкина, велел носильщикам трогаться в путь. Девушка не двинулась с места и не опустила взгляда.
IX
Аврелий проснулся, когда солнце стояло уже высоко: он долго спал глубоким сном и сейчас чувствовал прилив энергии и жизненных сил.
Слуга подал ему таз с ледяной водой, которой он омыл лицо и плечи, получая удовольствие от прохлады.
— Господин, надо бы посмотреть счета. — Дотошный Парис не давал ему покоя. — Кое-какие должники не хотят возвращать деньги, которые ты неосторожно ссудил им. А я ведь предупреждал тебя! Ну конечно же, благородный Аврелий никогда не отказывает в просьбе. А требовать с них долги потом приходится мне!
Скучающий патриций притворился, будто слушает.
— А ещё сторожа из виллы в Байях просят денег на срочный ремонт и хотели бы знать, когда думаешь переехать туда.
— Пока что об этом не может быть и речи, Парис.
— Но жара в городе уже становится нестерпимой, и все уезжают…
— Завтра, Парис, завтра.
— Банкир Опилий, напротив…
— Мне некогда, поговорим об этом в другой раз. А сегодня хватит докучать мне, — приказал Аврелий.
— Всегда завтра, всегда завтра. — Недовольный Парис направился к выходу, продолжая бубнить: — Всё некогда! Для ужинов, для книг, для женщин, для Кастора находится время, а для счетов никогда!
— Перестань ворчать, Парис, ты портишь мне прекрасный день.
— Я позволю себе заметить…
— Но я не позволяю тебе этого! Более того, самым категорическим образом запрещаю! — возразил Аврелий, отпуская его. — Лучше пришли ко мне Кастора.
— Кастор, опять Кастор! — проворчал, удаляясь, обиженный вольноотпущенник.
— Ты ещё здесь, Парис? — удивился господин, снова увидев его через минуту.
— Кастора нет, — сообщил тот, явно довольный. — Он сегодня не ночевал дома.
Ясно было, что выходка грека доставила ему злорадное удовольствие. Благонравный управляющий питал глубокую неприязнь к любимому рабу господина, а хитрый грек не делал ничего, чтобы завоевать его симпатию, напротив, не упускал случая посмеяться над ним и всячески подшутить.
— Я разрешил ему, — солгал Аврелий, желая оправдать секретаря в глазах управляющего и пообещав себе устроить Кастору хорошую головомойку, как только тот появится.
— Получены два послания лично для тебя, пока ты спал, но я не счёл возможным тревожить твой сон.
— Молодец, Парис, кое-чему, похоже, научился, — сказал патриций, ломая восковую печать на первом свитке: он узнал почерк Сервилия, и ему не терпелось прочитать, что сообщает друг.
Тит Сервилий Публию Аврелию Стацию шлёт привет. У меня есть кое-какие сведения, которые могут заинтересовать тебя. Страбон был не только единственным покровителем Коринны, но и самым крупным кредитором Руфо, у которого сейчас серьёзные финансовые проблемы. К сожалению, он вне подозрения: вот уже месяц, как находится на Ближнем Востоке, где занимается устройством торгового представительства. А вот его жена в Риме и завтра будет у нас в гостях. Думаю, ты тоже захочешь принять участие в нашей встрече. Между прочим, она очень красива. Vale[55].
Аврелий подошёл к столику из чёрного дерева, взял лист папируса и набросал несколько фраз.