Рассердившись, Аврелий решил всё же выслушать его, но обратить внимание прежде всего на инвестиции, которые предлагал сделать осмотрительный управляющий. Зная его бескорыстный характер, было ужасно скучно заниматься финансовыми делами.
С другой стороны, в отличие от Руфо и людей его склада, он знал, что деньги, и только деньги, позволяли ему жить красиво и беззаботно, то есть так, как он, по счастью, привык. Поэтому он согласился выслушать Париса, и они долго обсуждали всё, что у того накопилось.
Перед уходом Парис, весьма довольный, что удалось на этот раз полностью завладеть вниманием хозяина, осторожно спросил о том создании, появление которого в доме сильно смущало его.
— Это ты, господин, приказал Кастору привести сюда эту замарашку?
Аврелий не сразу понял его вопрос, но потом догадался, что управляющий имеет в виду служанку Коринны.
— Ну конечно! — обрадовался он. — Сейчас же пришли её ко мне!
Парис скривился, выразив тем самым величайшее недовольство. Неужели господин опустился до самой низкой извращённости, если в свой дом, где полно дорогущих рабынь, самых красивых, каких только можно найти на невольничьем рынке, он покупает ещё и этот мешок костей, чтобы удовлетворить внезапную вспышку педофилии?
— И эта серая мышь войдёт в число наших слуг? — спросил он, втайне надеясь, что ради доброго имени изысканного дома, за который он в ответе, присутствие уродливой рабыни ограничится лишь недолгим капризом.
— Ну конечно, Парис! А зачем бы иначе я покупал её? — ответил Аврелий, недовольный невысказанной, но легко угадываемой мыслью своего вольноотпущенника.
— Велю привести её к тебе, господин. Но, разумеется, только после того, как служанки соскребут с неё коросту грязи, с какой её привели сегодня утром…
Молчаливо осуждая нездоровую прихоть своего господина, управляющий удалился, чтобы освободить место ненавистному сопернику. Кастор явился, всем своим видом излучая полное удовлетворение. Тяжёлое дыхание и неуверенная поступь говорили об обильном возлиянии, которое он позволил себе с утра.
— Маленькая ведьма, похоже, совершенно глупа и лишена дара речи. Никто не знает, где она родилась и сколько ей лет. Она смиренно позволила привести её сюда после того, как я всё же выкупил её у той ужасной прачки, и сразу же набросилась на тарелку с едой. Она буквально проглотила её, не произнеся ни слова. Хорошо бы услышать её голос, если он, конечно, есть. Нелегко было заполучить её, мой господин! — объяснил он, как всегда преувеличивая трудность своей задачи. — Похоже, Клелия хотела обратить её в свою веру. И слышать не желала о продаже. Тогда я заговорил о её любезном друге Эннии и для успокоения совести сообщил, что эта невинная девочка, которую она хочет превратить в христианскую девственницу, работала до прошлого года в борделе.
Грек помолчал, ожидая благодарности, которая так и не прозвучала, и добавил в качестве пояснения:
— Я узнал это у горничной Коринны, у той, с которой подружился. Она сказала, что её хозяйка хоть и не держала рабов, но эту девочку купила у одного сутенёра, который хотел отделаться от неё, считая неподходящей для занятия проституцией. Очевидно, это дочь какой-нибудь жницы или рабыни, и хозяин не захотел содержать её до тех пор, пока она станет приносить пользу. Или, возможно, она родилась в какой-нибудь очень бедной семье и родители продали её за несколько мелких монет. Сутенёры и сводни нередко покупают маленьких девочек и обучают их нужному ремеслу. Платят им ничтожно мало, и только в десятилетнем возрасте они начинают приносить доход. Но эта такая худая и измученная, что не привлекла бы никакого, даже самого развратного клиента. Коринна почему-то взяла её как судомойку. Наверное, хотела использовать для каких-то особых целей, кто знает! Как я уже сказал, она выглядит дурочкой, но подозреваю, что притворяется и понимает гораздо больше, чем кажется.
— Приведи её сюда, Кастор, — велел Аврелий, которому не терпелось посмотреть на девочку. — Что касается немоты, здесь тоже может быть притворство, но я слышал, что детям иногда отрезают язык, чтобы использовать в качестве тайных курьеров.
— У этой язык на месте! Ты бы видел, как она ест! — засмеялся грек, уходя, и вскоре вернулся с маленькой судомойкой.
Девочка остановилась на пороге, и Аврелий внимательно посмотрел на неё. Испуганное лицо вполне могло оказаться тем самым, какое он видел за дверью у Коринны в вечер убийства. Вымытые волосы были пострижены коротко, как у всех служанок. Из рваной туники выглядывали тонкие ручки и ножки с костлявыми коленями.
Она походила на полумёртвое от голода животное. Огромные, чуть выпуклые глаза с живым интересом оглядывали всё вокруг. Аврелий вышел из тени, и девочка увидела его.
Выражение неудержимого ужаса появилось на её лице, но она не произнесла ни звука. Внезапно обернулась и бросилась бежать, но массивная фигура Кастора преградила ей дорогу.
Ясно было: девочка узнала его, уверена, что это и есть убийца, и подумала, будто он отыскал её, чтобы избавиться от единственного свидетеля преступления.
Надо ли удивляться, что она перепугана. Заметалась в панике, словно испуганный щенок, попыталась обойти Кастора, но, сообразив, что не получится, ткнулась ему в ноги, в отчаянии обхватив их, и замерла.
Ясно, что она не так глупа, как хотела казаться. Наверное, притворяясь идиоткой, она не раз спасала свою жизнь или, во всяком случае, спину от побоев.
Аврелий подошёл к ней поближе и увидел, как она задрожала от страха. Сейчас бесполезно было говорить с ней, и он решил подождать. Приласкал по курчавой голове и велел верному греку:
— И чтобы ты ни на секунду не спускал с неё глаз, понял?
— Хочешь, чтобы я теперь ещё и в няньку превратился? — возмутился недовольный раб.
— Ты всё слышал. Будь рядом с ней и никому не позволяй приближаться к ней, разве только в твоём присутствии. Ответишь головой. Запомни! И держи в доме, в моём распоряжении. Последи, чтобы хорошо кормили и дали новую тунику, из самых лучших.
Кастор слушал, не скрывая неодобрения.
— Но сегодня ночью меня ждёт служанка Коринны! Она тоже очень важна для расследования, и если я пренебрегу этой ниточкой…
— Ни шагу из дома! И неотступно следи за девочкой. Раз уж ты здесь, позови врача Иппаркия, пусть осмотрит её. И пусть скажет, можно ли избавиться от этой жуткой худобы и шрамов на спине. Боюсь, не получится, к сожалению, — вздохнул патриций, оглядывая угловатую фигурку в рваной тунике. — Слишком давние шрамы, вряд ли их можно удалить.
Девочка подняла голову и посмотрела на него, будто не понимая, о чём он говорит, но Аврелий мог поклясться, что она всё прекрасно усвоила.
— Отведи ей отдельную комнату на половине рабов, — продолжал он, — и всё время будь с ней, чтобы не упорхнула ночью.
— Я что же, должен и спать рядом с ней, господин? — вспыхнул раб.
— Только посмей! — рявкнул патриций, будто всерьёз воспринял его вопрос. — Никоим образом не беспокой её и передай этот приказ всем слугам. — Он уже хотел отпустить их, но, взглянув на дрожащую девочку, добавил: — И пусть Нефер делает ей каждый день массаж с ароматным оливковым маслом.
— Короче, все должны обращаться с ней, как с египетской царицей! — хмыкнул Кастор.
— Ты правильно понял, — ответил Аврелий, устав от его непрестанных возражений.
Брюзжа про себя самые нелестные слова в адрес своего господина, Кастор указал девочке на дверь и покинул комнату весьма недовольный.
Аврелий улыбнулся, не сомневаясь, что эта задача будет не слишком трудна для его верного, но своенравного секретаря. И удивился при мысли, что случилось бы, если бы однажды — а времена сейчас такие, что перемены происходили очень быстро, — ситуация вдруг поменялась и на месте раба Кастора оказался он сам.
Патриция снова восхитила удивительная способность изворотливого грека разговаривать на равных с человеком, от которого зависела вся его судьба и даже само право на жизнь.
XII
Прошла почти неделя без каких-либо новостей для Аврелия.
Императорский двор переехал в Тибур[59], где Клавдий в летние месяцы на своей вилле в Аниене решал судебные споры. Мессалина не последовала за ним, поскольку в Риме её удерживали важные государственные дела.
Злые языки утверждали, будто императрица хотела воспользоваться отсутствием супруга, чтобы избавиться от своих последних соперниц Ливиллы и Агриппины Младшей, сестёр Калигулы и племянниц своего мужа.
Теперь, когда окончательно пропала надежда на реставрацию республики, оппозиция стала объединяться вокруг двух выживших членов семьи Августа, в то время как реальная власть прочно перешла в руки потомков его жены Ливии Друзиллы.
С другой стороны, разве не то же самое произошло во времена императора Тиберия? Тогда раздосадованные сенаторы тоже объединились вокруг партии Агриппины. Незачем поэтому удивляться, что спустя двадцать лет недовольные патриции захотели опереться на свои семьи, чтобы ослабить центральную власть.
Но Мессалина, по мнению бестактных людей, таила в себе обострённое чувство женского соперничества. Будучи лишена политического гения Ливии, покойной «матери отечества», молодая императрица, по словам многих, судила о соперницах больше с точки зрения их женской привлекательности, чем политической опасности.
Так хорошо информированные римляне подозревали, что в любой момент может быть объявлен декрет о вечном изгнании или даже о смертной казни самых красивых внучек божественного Августа.
Аврелий слушал эти сплетни без особого интереса: о чём только ни болтали в Риме, и не стоило тратить время на эти разговоры. Родился бы веком ранее, лениво размышлял он, наверное, мог бы стать заметным политиком, способностей для этого у него хватало.
Но теперь, когда власть прочно держится в руках только одного человека, пользующегося всецелым доверием народа, он считал глупым ввязываться в жалкие придворные интриги, предпочитал оставаться вдали от политики и в полной мере наслаждаться радостями души и тела, которые обеспечивали ему богатство и воспитание.