— Но, бедняга, годы и годы провести на этом нездоровом острове…
— У него будет возможность утешаться философией, как он всегда советовал делать нам! Не волнуйся, вернётся рано или поздно. Чтобы заставить замолчать учителя, нужен кто-то другой, а не бедный Клавдий! — с презрением заметил Аврелий.
— Вообще-то я считал его порядочным человеком, — произнёс Сервилий.
— Так или иначе, ему лучше не слишком рассчитывать на милость императрицы, — продолжила разговор Помпония. — Знаешь, о чём судачат сейчас: будто знатная госпожа выходит по ночам не для встречи с любовником, а для работы в публичном доме!
— Неужели? И есть свидетельства? — смеясь, поинтересовался Аврелий.
— Ах, неисправимый распутник! Расскажи мне лучше о твоих возлюбленных. Спорю, что снова встречался с очаровательной Лоллией… И кто знает, сколько раз…
— Ты проиграла спор! Прекрасная Лоллия больше не удостоила меня приглашением, — вздохнул Аврел и й.
— А ты сделал хоть что-нибудь, чтобы ей захотелось пригласить тебя? Хочешь заполучить такую женщину — ухаживай за ней. Или ты думаешь, что перед тобой все должны падать? Этого можно ожидать от простолюдинок и рабынь, которых привлекает твоя красота, но не от настоящей патрицианки, такой как Лоллия Антонина!
— Дело в том, что… Мне кажется, я обидел её.
— Обидел? Да ты шутишь! Неужели ты сделал ей предложение несколько… — Помпония разволновалась.
— Я ничего не сделал! Вот почему и боюсь, что непоправимо разочаровал её, — пошутил Аврелий, не настолько, правда, спокойно, чтобы ему поверили.
— Но она права! — упрекнула его возмущённая Помпония и добавила: — Ты, Аврелий Стаций, чьё мужество и красоту я нахваливаю всем римским матронам, ставишь меня в такое неловкое положение?
— Прошу прощения, дорогая подруга, но это именно так, — шутливо признал Аврелий.
— Ах, я удивляюсь тебе! С такой женщиной, как Лоллия, не расстаются, не выразив убедительно своё восхищение!
— Не преувеличивай, Помпония, — вмешался её муж, — мужчина вовсе не обязан…
— Нет, обязан! — пылко возразила Помпония. — По крайней мере, с такой женщиной, как Лоллия. — И обратилась к другу: — Ты разочаровал меня, Аврелий. Постыдись!
— Стыжусь, конечно, стыжусь, дорогая Помпония, и, чтобы загладить вину, клянусь исправить ошибку. Во всяком случае, надеюсь сделать это.
Друзья ещё долго подшучивали над ним, и, покинув их дом, Аврелий почувствовал облегчение. Он направился было к паланкину, но тут к нему подбежал один из его слуг.
— Послание, господин. Кастор велел мне срочно доставить его сюда.
Патриций дал запыхавшемуся юноше монету и сломал на свитке сургуч без печати.
Публию Аврелию Стацию привет. Женщине, у которой дрожат руки, нужно срочно увидеться в том же месте сегодня вечером перед заходом солнца.
Аврелий обрадовался. Он давно уже хотел поговорить с Марцией, а теперь она сама вновь просила его о встрече… На этот раз он будет решительнее. Он хотел, чтобы она открыла ему, откуда у неё сведения о Квинтилии, и уж точно обвинит её саму, если не получит ясного ответа.
Он снял с руки кольцо, на котором между драгоценными камнями имелось небольшое круглое отверстие, и обратил его к солнцу. Тонкий луч проник в него, коснулся цифры на внутренней стороне кольца, Аврелий понял, что если поторопится, то успеет до захода солнца, и решительно направился к паланкину.
Он чувствовал, что узел начинает распутываться, что-то подсказывало ему, что вскоре всё прояснится.
Солнце клонилось к закату.
— В рошу у храма Эскулапия! — приказал он нубийцам и быстро сел в паланкин.
— Дорогу благородному Аврелию! — кричал раб-глашатай, пытаясь проложить путь в толпе, заполнявшей улицы. Хаотичное движение вынуждало носильщиков бегом навёрстывать время, потерянное в заторах. Опасаясь, что опоздает, Аврелий торопил рабов и часто выглядывал из паланкина, желая посмотреть, далеко ли ещё до цели.
Наконец, пробежав по всей Викус Лугариус, носильщики свернули к воротам Карменты и затем на Овощной рынок, откуда уже виднелся посреди Тибра остров Тиберина.
Силуэт небольшого храма Эскулапия чётко вырисовывался на фоне пламенеющего закатного неба. Аврелий отодвинул занавески и, посмотрев на остров, уже накрытый тенью, понадеялся, что Марция ждёт его, несмотря на поздний час.
И как раз в этот момент какая-то повозка, доверху гружённая овощами, вывернула из-за храма Беллоны и, столкнувшись с паланкином, преградила ему дорогу.
Трое крепких нубийцев покатились по земле, молодой сенатор тоже упал и от удара о повозку ощутил сильную боль в бедре, но тут же поднялся и, пока зеваки окружали яростно пререкавшихся участников столкновения, не обращая внимания на призывы рабов и причитания возницы, расталкивая толпу локтями, бегом поспешил к месту встречи.
Когда же, запыхавшись, прибежал туда, то оказалось, что храм закрыт и солнце уже зашло. Аврелий осмотрелся, надеясь увидеть Марцию среди верующих, которые ещё стояли поблизости. Плаксивый нищий ухватил его за край тоги, пытаясь задержать, и получил хороший пинок.
Провожаемый ворчанием старика, Аврелий поднялся по лестнице на площадку к дверям храма, откуда просматривался весь остров. И никого не нашёл. Редкие прохожие спешили домой до наступления темноты.
Аврелий почувствовал сильную досаду. Марция ушла. Но как могла такая благопристойная матрона одна ходить ночью по Риму, где легко можно столкнуться со злоумышленником!
Огорчившись, что так глупо упустил возможность встретиться с дочерью Руфо, Аврелий не спешил уйти. Ему жаль было возвращаться ни с чем, и он прошёл в рошу без особой надежды найти там Марцию.
Сумерки сгущались, он шёл между деревьями, посматривая по сторонам, как вдруг заметил в кустарнике что-то светлое. Он подошёл ближе, и сердце его ёкнуло: на земле лежал человек. Марция?
Аврелий бросился к нему и с волнением приподнял с земли. Тело ещё не остыло, но это оказалась не женщина. Безвольно повисшие руки, окровавленный торс, на лице застыло выражение ужаса, — это очевидно был мужчина.
Аврелий приподнял его голову, чтобы получше рассмотреть, при этом шея человека неестественно наклонилась, и на колени сенатору опрокинулась окровавленная голова Квинтилия.
Аврелий тотчас понял, какая опасность его поджидает: многие видели, как он спешил к мосту, ведущему на остров, видели, как направлялся к храму, кто-то, должно быть, заметил его и у дверей храма.
Определённо нельзя допустить, чтобы его обнаружили рядом с убитым Квинтилием, значит, нужно немедленно исчезнуть.
Сенатор думал было отправиться к мосту, но, услышав мерный шаг отряда преторианской гвардии, остановился и решил пойти к другой переправе. Но, взглянув на свою выпачканную в крови одежду, понял, что лучше этого не делать.
Путь оставался только один — через Тибр. С детства отличный пловец, Аврелий, не колеблясь ни минуты, бросился в воду и сильными гребками поплыл к другому берегу.
Только глубокой ночью добрался он до дома, пройдя по предместью, где его насквозь мокрая и окровавленная туника ни у кого не вызвала никакого удивления; он выбрал наиболее удобный момент, чтобы вернуться домой как можно незаметнее.
Хотел было постучать в дверь, но не стал. Пришлось бы будить Фабеллия, а ему не хотелось, чтобы его видели рабы. Главным образом потому, что не стоило подвергать испытанию их преданность, а также чтобы не вынуждать их выбирать между предательством и риском для жизни, если в случае расследования они окажутся в роли свидетелей.
Поэтому он прошёл вдоль каменной ограды и, остановившись возле комнаты Кастора, негромко окликнул его. В ответ — тишина. Этот дурак, конечно, спит без задних ног после развлечений с какой-нибудь служанкой…
Аврелий принялся ритмично постукивать по стене, находя нелепой ситуацию, когда он, римский патриций, вынужден вежливо будить своего раба, чтобы попасть в собственный дом.
— Проклятый идиот! Открой! — рассердившись, вскричал он наконец слишком громко. Испугавшись, что кто-то мог услышать его, внимательно осмотрелся. Его дом, по счастью, окружал довольно большой огород, а соседний находился по крайней мере в пятидесяти шагах.
Вдруг из-за ограды в бледном свете луны появилась тоненькая фигурка Псеки. Мгновение спустя детская рука решительно ухватила Аврелия за одежду, повлекла в атриум, и они молча проскользнули мимо будки привратника, не потревожив спящего Фабеллия.
В атриуме из комплувиума в потолке лился лунный свет, к тому же помещение освещали два очень высоких светильника возле алтаря.
Почувствовав себя в надёжном укрытии, Псека обернулась и взглянула на Аврелия. Увидев кровь на одежде господина, девочка сильно испугалась, в панике, всплеснув руками, отступила назад и, запнувшись о край имплувиума, упала на мозаичный пол мраморного бассейна.
Аврелий бросился к ней. «Только бы не ударилась головой!» — подумал он, даже позабыв об опасности, которая грозила ему самому. Тело девочки казалось безжизненным, когда он, дрожа от волнения, подхватил её на руки, и тут вдруг понял, что жизнь маленькой рабыни очень важна для него, и не только потому, что Псека — единственная надежда избавиться от подозрений.
Он по-отечески заботливо прижал к груди её беспомощное, трогательное в своей неподвижности тело.
— Псека! — воскликнул он, и слёзы навернулись ему на глаза, которые слишком давно уже оставались сухими.
Девочка вздрогнула и в испуге принялась с неожиданной силой вырываться из его рук. Аврелий испытал огромное облегчение и с живой, рвущейся из его рук девочкой поспешил в комнату Кастора.
— Проснись, проклятый пьяница! — шепнул он греку.
Кастор, вскочив с постели, хотел было возмутиться, но властный жест господина остановил его. Аврелий стоял в дверях, крепко держа в руках Псеку, которая по-прежнему вырывалась.
— Убили Квинтилия! Обвинят меня! — прошептал он, передавая рабыню греку, и тот сразу же подхватил её.